8
(фрагменты народоправства — Петроград)
* *
*
Кроме казаков,
никто в Петрограде не отступился от „похорон жертв революции” — в России за тысячу
лет первых похорон без креста и кадила: 900 тысяч ошеломленно поплелись совать
невиданно красные гробы под оркестр в ямы. А казаки остались в казармах:
совесть не позволяет хоронить без священников. Но уже на следующий день
полилось беспокойство среди простонародья и солдат: „Ох, к беде! это — дьявол наущил так хоронить! Бог покарает.” И
через день солдатские депутаты в Совете добились разрешения на панихиду.
Позвали на Марсово поле причт из Спаса-на-Крови,
отслужили.
А на Фоминой
зачастили туда крестные ходы из разных церквей.
* * *
В марте
дворники вовсе перестали счищать снег с улиц и не посыпали при гололедице.
Посреди даже центральных улиц выросли снежные сугробы. Тогда на расчистку льда
военные власти послали запасных: волынцев, павловцев, преображенцев, измайловцев, гренадеров, а к железнодорожным пакгаузам — семёновцев, не то совсем прекратилась разгрузка вагонов. И
на саму разгрузку — московцев, литовцев.
Во время
таянья снег, смешанный с лошадиным навозом, превратился в жижу шоколадного цвета,
а высохло — улицы остались грязные. Всюду валяются бумажки, папиросные коробки,
семячная шелуха. Не чищены во дворах выгребные
уборные, не хватает ассенизационного обоза.
* * *
В верхних
этажах стало не хватать напора воды (а раньше всегда хватало). Квартиронаниматели
за то не хотят платить полной платы. Городской голова обратился с воззванием
беречь воду, в нижних этажах краны забить частично свинцом, ваннами
пользоваться не всем по субботам. Плата за воду будет удвоена, чтоб экономили.
Служащие
водопровода потребовали от городской думы увеличения содержания на миллион
рублей.
* * *
В сырости
весны у булочных и пекарен такие же длинные хвосты, как и перед революцией.
Занимают очередь ночью. От хлебных карточек хвосты не уменьшились: выпеченного
хлеба всё равно не хватает. Выдачу в одни руки ограничили, хотя б карточек было
и больше, — и тем уничтожили смысл карточек. Семья делит карточки, посылает
стоять в два места. И опять идут за хлебом с Выборгской стороны на Петербургскую.
Солдаты то и
дело нарушают очередь у лавок хлебных, мелочных и денатурата, выстраивают свои
отдельные солдатские хвосты, они идут быстрей, а главному хвосту не достаётся.
Общественное градоначальство призвало солдат помнить, что теперь все граждане
равноправны. Бабы в хвостах честят солдат последними словами, что из-за их
бунта только хуже стало.
* * *
В Петрограде
уже с марта стало трудно увидеть солдат, которые бы на часах стояли: все часовые сидят
на стульях, табуретках, а винтовки прислонены к стене. Идя на пост, солдат не упускает
запастись семячками и папиросами.
Солдат то
выводят на демонстрацию, то внутри казарм — на собрания и митинги. Улицы
наполнены гуляющими солдатами. А более практичные отправляются на вольные
приработки: продают газеты, семячки, заводят
переносные торговые лотки, подметают улицы, идут в носильщики, в милицию.
* * *
При встрече с
офицерами на петроградских улицах солдаты повально не
только не отдают чести, а и не вынимают папиросы из зубов, рук из карманов.
Однако всё же каждый десятый отдаёт, но от этого офицерам только хлопотней: напряжённо следить за каждым встречным солдатом и
не пропустить аккуратиста. Уж проще бы — никто не отдавал.
Иные офицеры
стали ходить без погонов на шинели (сохраняя только
на кителе).
* * *
Красные
эмблемы со многих прохожих уже исчезли.
На тротуарах и
лотках продаются грязные брошюрки о царе, царице и их „альковных тайнах”.
В журналах —
фотографии, как сейчас царь чистит снег и приветливо разговаривает. Иногда с
ним — две дочери.
* * *
На Невском проспекте на углу Екатерининского канала бронированный
автомобиль с плакатом „займа Свободы” врезался в трамвай и помял стенку, побил
стёкла. Движение приостановилось.
* * *
Всё больше
трамвайных вагонов выходит из строя от перегрузки и плохого ремонта. (Рабочие
выгнали часть трамвайных инженеров, и заведующего электростанцией тоже.) Чтобы
выйти из положения, городская управа изменила традиционные, вечные
петербургские маршруты: многие дальние теперь не проходят в центр, а кончаются
на Сенной площади, Адмиралтейской, у Инженерного замка. От Михайловской улицы
до Знаменской площади трамваи по Невскому вовсе не
будут ходить. И ещё, для ускорения оборота, отменено 60 остановок. Впопыхах
отменили и маршрут, соединявший четыре вокзала.
* * *
Так надежда на
извозчиков? Но стали драть непомерно: от Николаевского вокзала до угла Садовой
— 3 рубля, а 5 минут езды — целковый. С багажом пересесть от Балтийского
вокзала до Николаевского — столько же, как за вагон 2-го класса 300 вёрст.
* * *
Во всех учреждениях
служащие пренебрегают начальством, заняты болтовнёй или манифестируют на
улицах.
Почта стала
доставляться не 5 раз в день, как раньше, а только дважды. Утренние газеты
хорошо если принесут в 11-м часу дня, а то к пяти вечера. Почтальоны принимали
обычные пасхальные подношения, а сами четыре дня Пасхи не работали. Сперва сократили своё время низшие служащие, потом
чиновники, а заведующих отделениями устраняют. Выемка из ящиков стала раза два вместо восьми. Раньше, подавая письмо или
телеграмму, можно было точно знать, когда придёт. А сейчас гадай.
Так как ночью
все дома, боясь грабежа, перестали открывать на стук „телеграмма!” —
прекратилась и ночная доставка телеграмм.
* * *
Опубликовано
несколько соперничающих проектов переназваний.
Дворцовый мост — будет Свободы, Дворцовая площадь — 27 февраля, Михайловская
улица — Братства.
* * *
За эти недели
Петроград по съездам перемахнул Москву, на то он и столица. Съезд кадетский.
Всероссийское совещание Советов. Всероссийский учительский съезд. Съезд трудовиков.
Бунда. Казачий. Женщин-врачей. Врачей Армии и Флота. Военных фармацевтов. И ещё
— много чествований разного рода. И конференции мелких партий.
* * *
А к
Таврическому всё текут и текут манифестации, особенно много по субботам и
воскресеньям. За эти недели Таврический видел манифестации
мусульман, евреев, буддистов, учителей, подмастерьев, сирот, глухонемых,
фармацевтов, акушерок, проституток. Раз пришло несколько тысяч солдаток,
и в Белом зале с трибуны заявили требования: увеличить вдвое паёк
солдаток,
уравнять солдаток с офицерскими жёнами, а гражданских жён — с законными
(получать паёк). Пришли „дворцовые гренадеры” — старики, участники
русско-турецкой войны. Пришло человек 300 гимназистов (ушли с уроков), на
красных полотнищах „Привет Временному Правительству” и „Пусть
теперь же окончится учебный год, без экзаменов!” Вышел Чхеидзе и упрекал их,
что приветствуют Временное правительство, а не Совет рабочих депутатов, который
защищает революцию и следит, чтобы то не захватило слишком много власти. Тут же
были солдаты, они качали Чхеидзе. И какая-то звонкоголосая женщина произнесла
речь за немедленный мир без аннексий и контрибуций — ей аплодировали. И
кавказец из Дикой дивизии, потрясая кинжалом, обещал вышвырнуть немцев из
России, не складывая оружия, — и ему аплодировали.
Ещё приходило
шествие каких-то верующих, распевая псалмы. Несли красные знамёна и
транспаранты, а на них: „Христос Воскресе! Да
здравствует свободная церковь! Свободному народу — демократическая церковь!”
А когда, в
месячину революции, пришла напомнить о себе учебная команда Волынского
батальона во главе с унтером Кирпичниковым, то, по
буднему дню, никак не ожидали, и встретить их никого не нашлось, кроме Рамишвили.
* * *
Полковник
Сергеев был одним из помощников коменданта Таврического — и имел оплошность:
использовать бланк с подписью князя Львова — подписать пропуск великому князю
Игорю Константиновичу на прогулки по Петрограду. Отправлен
на проверку в психиатрическую больницу Николая Чудотворца.
* * *
По городу —
слухи, слухи. Что из-за развала Балтийского флота Северный фронт обнажён, и
немцы могут прийти в Петроград в любой час.
В населении
недовольство новыми порядками растёт, но говорят между собой тихо: опасно. В
состоятельных кругах ждали волшебного избавления — не приходит. Какая цена
правительственным воззваниям, если в стране половина неграмотных? Хоть бы
появился сильный человек — и всё бы спас! — не появляется. А некоторые даже:
тогда уж немцы, что ли, бы пришли? Начинается
движение: уехать куда-нибудь поспокойней — в Москву, в
Киев, на юг, за границу. Меньше, кто переводит в Европу капиталы, а то поздно
будет. Другие считают это низостью.
* * *
3-м классом
железной дороги выехать ещё можно, особенно на Москву. Но на 1-й и 2-й класс и
спальные плацкарты на Николаевском
и Виндавском вокзалах — многодневная очередь,
переклички утром и вечером, исключают отсутствующих — а в сутки продают не
больше 30 мест. На городской станции на Большой Конюшенной
очередь больше 5 тысяч, надо стоять несколько дней (от городской управы охрана
и разрешены ночные костры). В середине апреля стали выдавать не билеты,
а только талоны на покупку билетов на первую половину мая. Спальные плацкарты
вообще отменили, заменили сидячими. А „красная шапка” (носильщик) за каждый достанный билет берёт 30 рублей.
Стали уезжать
на крышах вагонов — и на Московско-Виндавской в 100
верстах несколько человек сорвались, разбились насмерть.
* * *
Заводчики
оплатили рабочим за все революционные дни, за день похорон жертв, взяли на себя
оплату рабочих на выборных должностях — в советах депутатов, продовольственных
комитетах, заводской милиции. Но новые требования: повысить заработок в 4 и в 5
раз. На „Треугольнике” требуют 6-часового рабочего дня и приплаты за все
минувшие годы войны.
На всех
заводских проходных отменили обыски.
* * *
На Невский Судостроительный прибыли делегаты царскосельского
гарнизона, потребовали созыва выборных рабочих и заявили: 75 тысяч штыков из
Царского Села и его окрестностей требуют от рабочих не разговоров, а напряжённой
работы на оборону. „И заклинаем товарищей не губить родины празднованием Пасхи! Не
услышите — найдём средства заставить!” Рабочие отвечали: охотно пойдут
навстречу желаниям солдат.
Стали с фронта
приезжать солдатские делегации и ходить по заводам, проверять, как работают.
Рабочие сильно сменили тон: готовы работать и по 14 часов, да вот не хватает
сырья и топлива. Правда, солдат на заводе и обмануть не трудно: не понимают.
А солдаты
Финляндского запасного батальона, наоборот, грозят расправиться с издателями
газет, которые печатают, что на оборонных заводах работа идёт плохо.
* * *
Легенда о
страшных чёрных автомобилях продержалась в Петрограде весь март и перешла в
апрель, наводя ужас на обывателей и милиционеров. И эти стреляют ночью по
каждому, кто не остановится.
Ехал с
испорченными фонарями член ГД Барышников. На углу Шпалерной и Таврической,
рядом с Думой, милиционеры изрешетили автомобиль пулями.
Глубокой ночью
общественному градоначальнику телефонируют с Суворовского проспекта, что проехавшим
чёрным автомобилем убито четверо милиционеров. А на
деле: у автомобиля лопнула шина, и милиционеры упали, чтобы скрыться от
стрельбы.
* * *
На первый день
русской Пасхи вице-председатель французского благотворительного общества г-н
Леви с четырьмя дамами ехали в свою церковь на Васильевском острове. На Среднем
проспекте у 12-й линии у автомобиля громко лопнула
шина. Спешили, уже близко, не остановились. Но за ними с криками кинулись
милиционер и публика, один милиционер стрелял в автомобиль. Остановились. Толпа
окружила с угрозами, что эти стреляли в народ. Сгустилось до тысячи человек,
кричали: „Надо их всех расстрелять!” Шофёра стащили с места, милиционеры поконвоировали пассажиров в комиссариат. Один из толпы
ударил г-на Леви кулаком в лицо, другой забежал вперёд и плюнул в лицо его
жене, и ещё плевали в спины, бросали цветной яичной скорлупой и мусором. И
долго толпились около комиссариата, не желая, чтобы семью отпустили.
* * *
Помощники
милицейского комиссара подрайона Карп, Шульман и Шехте
отвратно грубо обошлись с посетительницей. Она подала на них во „временный
суд”. Но суд оправдал их.
Новой милиции
установили ставки в два и в три раза выше, чем прежней полиции. Но они даже не
обучены обращаться с оружием. То, в ночь на Светлое Воскресенье, один
милиционер, заряжая револьвер, застрелил другого; то в Василеостровском
трамвайном парке милиционер показывал кондуктору браунинг, раздался выстрел, и
кондуктор упал мёртвый. Ещё один милиционер, стреляя в бешеную собаку,
прострелил грудь путевого сторожа и ранил смазчика — а собака убежала.
* * *
В ночь на 13
апреля для обыска в квартире одной артистки по Николаевской ул. был
командирован помощник комиссара 1-го подрайона Спасской части с милиционерами.
Но при повороте с Невского на Николаевскую у
автомобиля лопнула шина. Приняв это за выстрел, постовые милиционеры открыли по
автомобилю стрельбу, одним из выстрелов убита лошадь проезжавшего легкового
извозчика. Автомобиль же с комиссаром повернул назад. Но не тут-то было! —
толпа засвистела, требуя не дать скрыться стрелявшему автомобилю. На углу
Литейного его задержали подоспевшие сбоку солдаты и
повели неудачников-милиционеров под конвоем.
* * *
Стало сильно
не хватать автомобилей — и Временное правительство ввело в Петрограде
автомобильную повинность: все автомобили, кроме военных, должны стать на учёт в
транспортном отделе, только он будет выдавать карточки на бензин, и он же может
давать трёхдневные задания на перевозки, а за отказ от наряда машина
отбирается.
Но
автомобильный отдел Военной комиссии отказался передать городской думе
автомобили, нареквизированные в революционные дни:
„они сыграли большую роль и могут ещё понадобиться”. Тем более — автомобили
Совета.
* * *
У
Николаевского вокзала арестован известный авантюрист Шиманский.
В первые дни революции он в офицерской форме назначен
каким-то комендантом, разоблачён, бежал с бандой громил на автомобиле — и по
вечерам под видом обысков производил грабежи в квартирах.
В Таврическом
дворце арестован матрос Гущин с подложным удостоверением на выдачу
продовольствия для несуществующего караула в 140 человек. Несколько раз он это
продовольствие получал. Его удостоверение депутата СРСД тоже оказалось
подложным.
Сотрудник
„летучего отряда революционной милиции” Петрограда Шмуклер
составил подложное требование от имени отряда к фабрике Скороход, получил
бесплатно 30 пар обуви и отправил в провинцию своему отцу, торговцу обувью. Но
случайно раскрылось.
* * *
На углу Невского и Садовой чиновник уголовно-розыскной службы увидел
в трёх стоящих на посту молодых милиционерах с повязками — знакомых ему в лицо
уголовников, приговорённых при старом правительстве к длительным срокам. Их
документы оказались заверенными, но при попытке их задержать — они бежали.
И мировой
судья Окунев, прежде ведавший делами малолетних преступников в петроградском мировом округе, — узнавал теперь в
милиционерах по 17-18 лет физиономии своих прежних подопечных.
* * *
В
Александрийском театре из ложи директора украдены дорогие бронзовые часы в
футляре.
В ночь на
Фомино воскресенье в Троицкий собор на Петербургской стороне проникли громилы.
Украли чаши, венки, ризы с икон, расхитили кассу свечного ящика.
На квартире на Николаевской улице нашли склад вещей,
растащенных в революционной суматохе из Таврического дворца.
На Финляндском
вокзале ночью разгромлено три вагона с дорогими товарами и посылками,
прибывшими из-за границы: коробки с золотыми и серебряными часами, шёлк, —
всего больше полумиллиона рублей.
В самом здании
общественного градоначальства взломали конторку казначея, похищены деньги и
документы.
* * *
В квартиру Циндин по Царскосельской улице
пришли днём трое милиционеров с ружьями и
револьверами. Она узнала их: они же за неделю до того приходили к ней с обыском
„искать оружие”. Теперь они втолкнули её в уборную и заперли снаружи, а когда
она стала звать на помощь — пригрозили застрелить. Лишь после их ухода она
сорвала задвижку двери. Все хранилища в квартире оказались взломанными,
драгоценности и деньги украдены.
Днём в квартиру
инженера Штерна на Вознесенском проспекте вошло четверо вооружённых солдат,
пригрозили оружием — и унесли денег и вещей на 20 тыс.
За первые 2
недели апреля заявлено около 300 ограблений квартир.
* * *
На
Николаевском вокзале в день задерживают до 70 карманников. Отправляют во
„временный суд”. Однажды милиционеры так неумело ловили воров — те перебежали в
гостиницу „Восток” и забаррикадировались. Милиция стала стрелять по окнам,
убила постороннего солдата. А воры сбежали.
* * *
Вечером 13-го
апреля по многим телефонам сразу позвонили в милицию на Выборгской стороне и в
Московский батальон, что содержимые в „Крестах”
чиновники старого режима распускаются на волю, а охрана тюрьмы перебита. Тотчас
сильные наряды милиции и московцев были отправлены в
„Кресты”. Ничего подобного там не случилось, но прибывшие проверяли камеры со
зверским видом, запретили прогулки арестантов по коридорам, и сократить приём
передач с воли.
Оказалось:
звонила шайка воров, которая за эти часы пограбила Выборгскую сторону.
* * *
На Калашниковской бирже состоялся „весенний бал”, много
рабочих. Перешло в драку, поножовщину. Зачинщик оказался беглый каторжанин.
* * *
Тимофею Кирпичникову дали подписать воззвание к гражданам России:
„... Не за страх, а за совесть подчиняться Временному правительству... Вторично
поднимаю свой голос и призываю сограждан к тяжёлой работе. Нас подстрекают,
чтобы мы предательски изменили делу наших благородных свободных союзников,
чтобы купить себе благодарность германских социал-демократов...” Затем приказом
генерала Корнилова награждён георгиевским крестом (по уставу ордена пришлось
сочинить, как атаковал полицейские пулемёты) и произведен в подпрапорщики.
Командир бригады расцеловал его перед строем, Кирпичников обещал умереть за
свободу, если понадобится. Затем повезли его на учительский съезд, он держал
речь — а учителя под марсельезу несли его на руках.
Тут и
волынский прапорщик Астахов доказал, что 27 февраля он в солдатской шинели
присоединился к восставшим, — за то теперь произведен в подпоручики, а
батальонный комитет избрал его батальонным адъютантом.
* * *
А Марсово поле
вокруг могил — в грязи, мусоре, окурках, семячках.
Какую-то цепь разорвали, валяется железная колонка. Где торжество великих
народных похорон? — не осталось ни флагов, ни венков. Стоят ящики для
пожертвований, без надписей. И одинокая дощечка: „Странник, благоговей: здесь
родилась великая Россия”. Остановился крестьянин, долго крестится, бросает в
ящик почтовую марку (они ходят за монеты).
* * *
Гласный
городской Думы Ландезен предложил: в Петрограде
умирает в год 50 тысяч человек, на похороны уходит 5 миллионов рублей и много земельного угодья. Теперь, когда отпали религиозные
ограничения, — приступить к строительству крематория.
* * *
В театре Сувориной
— итальянская забастовка: актёры выходят в гриме, костюмах, но играют полчаса
немо. Когда публика уже догадалась, жалуются ей: Суворина — угнетательница
актёров, она против революции и за Николая II.
* * *
Собрание петроградской домашней прислуги, 2000 женщин, постановили
требовать от хозяев: 8-часового рабочего дня и повысить жалованье (до чиновничьего). Иначе — общая забастовка.
* * *
Из фронтовых
полков приезжают в запасные батальоны: давайте же маршевые роты! К волынским
казармам собрались питерские агитаторы: не слушать делегатов, не ехать на
фронт, это провокация!
Пошла по
запасным батальонам такая мода: отправлять маршевые роты лишь из добровольцев.
Набралось полтора десятка рот — из пригородных армейских полков, из егерей, измайловцев, волынцев, наконец и ораниенбаумские
пулемётчики тоже наскребли роту. Корнилов горячо приветствовал в приказе
выступающие части. Отправлялись к вокзалам с революционными знамёнами,
оркестрами, под ликование публики во весь путь.
* * *
В Московском
батальоне собрали митинг. Подсчитано, что Гучков
намерен вывести из Петрограда на фронт 14 тысяч, на сельскохозяйственные работы
— 21 тысячу, да латышей, эстонцев, георгиевских кавалеров... Эти
распоряжения угрожают революционному делу. Дали слово прапорщику, приехавшему с
фронта. Он сильно волновался: „Я сам — крестьянский сын. Но надо прежде
отстоять родину.” Штатский председатель митинга
ответил: „Конечно, положение на фронте затруднительно, но что для них 14 тысяч
солдат? — а для петроградского гарнизона это большая
потеря. Мы лучше поможем не подкреплениями, которые растают на фронте, а
радикально: кончим всю эту войну.” Запасные охотно
согласились и вынесли батальонную резолюцию: пока от Исполнительного Комитета
СРД не последует точного и определённого указания — не отпускать из состава
батальона ни на фронт, ни на полевые работы.
* * *
В ночь на 12
апреля на Знаменской улице столкновение ленинцев и против,
до мордобоя. Нескольких противников Ленина задержали, доставили в Александро-Невский комиссариат. Но собралась толпа в их
защиту — и их освободили.
И в час ночи у
Троицкого моста всё доспаривают о войне наслышанное
перед дворцом Кшесинской. Вольноопределяющийся высказал, что на заводе Путилова
рабочие не работали из-за митинга, — студент Психоневрологического института Брук потянул его в милицию. Другой студент из толпы
спросил: „За что же? Теперь свобода говорить”, — потащили и его.
* * *
Мимо дома
Кшесинской, когда с балкона выступал Ленин, проходил военный врач Л., член Лужского совета, — и стал возражать. Не успел он сказать
нескольких слов, как из дома Кшесинской выскочили матросы, схватили доктора Л.
за шиворот и оттащили в пустующий рядом цирк „Модерн”, где уже сидели несколько
арестованных „возражателей”.
Но это видел
из толпы лужский солдат, погнал на телефонную станцию
и сообщил в Лугу. Лужский исполнительный комитет
тотчас позвонил в дом Кшесинской, потребовал немедленного освобождения
арестованного, иначе сейчас вышлет сильный отряд и выгонит самих большевиков из
дворца. И через 5 минут доктор Л. был освобождён.
* * *
За Нарвской
заставой у газетчиков рвут из рук и тут же сжигают „недемократические” газеты
(не социалистические).
* * *
Уже появились
требования и 4-часового рабочего дня. Раздаются угрозы забросать гранатами грядущее
Учредительное Собрание, „если оно пойдёт против требования масс”.
* * *
О Кронштадте
по Петрограду ходят тревожные слухи, что держится как отдельное государство, не
прекращаются там насилия и убийства, не возобновляются работы. То и дело в
газетах опровержения: то генерал Потапов ездил от Военной комиссии, то комиссар
правительства Пепеляев, то сам Керенский: провокаторский характер слухов,
распускаемых врагами Свободной России, жизнь вошла в норму, идёт продуктивная
работа, оборона в отличном состоянии, доверчивое отношение матросов к офицерам.
Конечно, предупредил Пепеляев, возникают страстные суждения, но страсти всё
более подчиняются рассудку... И даже генерал Корнилов съездил, принял там
парад, печатают: „Вынес самое отрадное впечатление.” И
сам Балтийский флот издал патриотическое воззвание: „Вот, растанет
лёд, и германский флот кинется к Петрограду. Флот Вильгельма в несколько раз
сильнее нашего. Мы, моряки, готовы отразить удар или погибнуть. Но — идите к
станкам, и не на 8 часов, если вы ослабите снабжение — даже наша гибель не
спасёт Россию.”
Однако: 60
офицеров расстреляно в первые дни, из 206 арестованных
126 будто освобождено, а 80 под стражей. (И выводят их на
смех подметать улицы при матросах. А на гауптвахте
полуэкипажа обучают их петь „Интернационал”.) Распорядился Керенский:
создать особую комиссию прокурора Переверзева,
проверить, кого из кронштадтских офицеров можно ещё
освободить, кого перевезти в Петроград под следствие. С таким заданием Переверзев уже ездил в Кронштадт до Пасхи, никакого
расследования ему вести не дали. Теперь поехал вторично. А была у него и
частная записочка от Керенского: адмирал Максимов просит поскорее освободить
финского шведа капитана Альмквиста. Переверзев и освободил его в субботу, 8 апреля.
Вечером в Морском
собрании шёл эстонский концерт, по соседству заседал Исполнительный комитет —
вдруг толпа с гулом и криком притащила схваченных Альмквиста и его отца, уже уезжавших из Кронштадта.
Перепуганные комитетчики объявили с крыльца: „Сейчас вызываем сюда членов
следственной комиссии. Если они окажутся виновны — мы поступим с ними так, как
вы найдёте нужным!” Крики: „Арестовать всю комиссию! Они заодно с офицерами,
предатели, буржуи! Казнить прокурора!” Пришли. Переверзев,
бесстрашный адвокат на царских судах, по „Потёмкину”, теперь выложил подробно и
о Керенском, и о Максимове — но лязгали затворы, не дали докончить, хотели
поднять на штыки. Особенно неистовствовал юноша в фуражке Психоневрологического
института, матросы звали его „доктор Рошаль”. Едва уговорил Исполнительный
комитет: дать им ночь на разбирательство, а утром — митинг на Якорной площади и
суд над комиссией. За ночь решили: комиссия допустила ряд ошибок (отпустила ещё
трёх офицеров с согласия команд, теперь уже и их всех арестовали), сама слагает
свои полномочия, и будет отпущена в Петроград. А здесь будет создана своя
следственная комиссия (с участием „доктора Рошаля”).
Утром пришлось
не только долго убеждать разъярённую толпу отпустить комиссию — но снова
вырывать у них обоих Альмквистов, которых вели
казнить на Якорную площадь, старика заодно.
* * *
„Приезжаешь в
Кронштадт — там воздух другой!” (бестужевка Бакашева, большевичка)
*****
|
Радость
великая, радость царит В
сердце воскресшем народа. Клич
наш победный весь мир облетит — Братство,
любовь и свобода. |
(Проект нового государственного гимна)