167
(фрагменты
народоправства — провинция)
* * *
В Киеве образовалось несколько
властей — Комитет общественных организаций, от которого по многолюдству
выделился Исполнительный комитет (он стал заседать в императорском дворце расстреллиевской постройки, среди зелени Царского сада, и
получил полномочия от Временного правительства), Совет рабочих депутатов (там
уже были активные большевики братья Пятаковы, и с ними Евгения Бош), Комитет
военных депутатов (секвестровавший себе типографию Лавры), командование Военным
округом и Центральная украинская Рада, кроме них — городская дума и губернские власти.
Киев быстро терял свой
нарядный вид и чистоту, тут ещё добавились бедствия от небывалого наводнения
Днепра. Новая милиция не стояла на постах, не справлялась с порядком, плохо
понимала свои обязанности, не мешала бежать уголовникам или даже освобождала их
за взятки. Ввели таксу на хлеб, тогда несколько пекарен прекратили выпечку
хлеба. Забастовали военнопленные, обслуживающие городские предприятия, — с
требованием себе 8-часового дня. В противоречие с газетами город живёт
чудовищными слухами, в кофейнях и на улицах передают то о еврейских погромах в
Одессе, то о контрреволюции в Калуге. Много тревог после Украинского конгресса:
боязнь, что украинцы объявят своё временное
правительство.
После наводнения человек
двадцать солдат, руководимых одним штатским, под видом богомольцев проникли в
дальние пещеры Киево-Печерской лавры, совершили кощунство над мощами
преподобного Паисия и рассекли его череп. Монах
поднял шум — негодяи скрылись. Епархиальный съезд
напечатал объяснение, что это — черносотенная провокация, работа тёмных сил,
которые пытаются играть на религиозных чувствах масс и тем вызвать беспорядки.
В первомайский праздник 18
апреля на Владимирской горке оратор призвал митинг бороться против войны и
против Временного правительства. Толпа закричала: „Немецкий шпион! Арестовать!”
Хотя оратор уверял, что он не шпион, а большевик, — его арестовали, отвели в
милицию. Там он назвался: Каменев, член Исполнительного Комитета петроградского Совета. Его отпустили. (Потом оказалось —
никакой не Каменев.)
* * *
В Киеве три тысячи солдат-украинцев
из разных воинских частей, не спрашивая начальства, решили составить из себя
1-й украинский полк имени Богдана Хмельницкого. Выбрали командира полка и
остальных командиров. И с украинскими жёлто-синими знамёнами подошли к зданию
дворца, где заседал президиум Комитета военных депутатов. Члены Комитета вышли
на балкон. Председатель Комитета Таск заявил, что
признаёт право на самостийную Украину, но сейчас, ввиду грядущих боёв, опасно
дезорганизовать армию созданием национальных частей — и поэтому он возражает
против такого полка. Заорали, забранились, не дали ему продолжать. Тогда, руки
поднимая, добился слова через рёв член Комитета Брантман:
что ему больно видеть, как свободные сыны Украины не дают возможность товарищу
Таску высказать мнение, разделяемое всем Комитетом. Провозгласил „славу
самостийной Украине” и просил спокойно выслушать Таска. Но ни тот, ни прибывший
затем командующий Военным округом ген. Ходорович ни в чём не убедили солдат.
Позвали на совещание избранных командиров — не убедили и их.
* * *
Да повсюду властей
становилось множество: губернский комитет, уездный комитет, городская дума,
губернский комиссар, уездный комиссар, губернская земская управа, уездная
управа, совет рабочих депутатов, совет солдатских депутатов. А вот — наезжий из губернии самолично смещает уездную управу. Одни
органы стесняются другими, конкуренция власти, вмешательство одних в круг
деятельности других, ещё спорят из-за помещений. Часто городской комитет
(иногда — человек 200) заседает рядом с думой и не признаёт её решений, выносит
свои. Уездные комитеты пререкаются о компетенции с городскими. Несколько учреждений толкутся
на одном и том же, другие стороны жизни вообще никем не обслуживаются. Взрывы
недовольства, почему комиссары назначаются сверху, началось лихорадочное
переизбрание комиссаров.
В провинциальные комитеты
попадают самые пёстрые и совсем неожиданные люди. Например, в Новгород-Северском комитете: кроме учителя Лосика, присяжного поверенного Певзнера и акцизного
чиновника Свидерского — вернувшийся из тюрьмы эсер
Кононенко и сапожник Капитон, суждённый и за революционную деятельность и за
участие в еврейских погромах и кражах.
На Лысьвенском
заводе Пермской губернии в состав
совета рабочих депутатов полноправно вошли представители военнопленных.
* * *
Первый акт возникшего в Темрюке Исполнительного комитета:
регулировка ловли раков в Кубани.
Две трети населения Ставрополя (кавказского) составляют
огородники и мелкие сельские хозяева. Когда в апреле городская управа, для
покрытия своего бюджета, объявила торги на сенокосы, сильно расширенные ею
вокруг города, — толпа мещан ворвалась в управу и грозила выкинуть их со
второго этажа:
— Торгов не допустим! Как
земля Божья — так и трава Божья. Теперь — наша сила. И по народному праву —
разделить всё, что городу принадлежит, и городские земли — между жителями.
* * *
На Александровских
заводах военного
ведомства в Екатеринославской губернии рабочие взялись менять администрацию.
Помощником начальника завода назначили фельдшера.
* * *
В Благовещенске совет рабочих депутатов
постановил: вместо того чтобы добиваться от судовладельцев своих требований
забастовкой — реквизировать всю амурскую флотилию.
* * *
До самой революции, несмотря
на затяжную войну, мариупольский городской базар был забит
подводами из сел; особенно изобиловала рыба — сушёная, солёная, копчёная,
вяленая; на базарных кухнях бабы жарили пирожки, оладьи, варили уху, борщи с
мясом, каши, — всё стоило от копейки до пятака, ещё и с добавкой хлеба. С „Бескровной” всё переменилось: деревенский привоз исчез.
Теперь сами горожане потянулись в соседние сёла, таща за собой мешки с вещами
на обмен и остатки „николаевских” денег, которые деревня продолжала принимать.
* * *
В городах продовольственной
частью ведают на разрыв городские управы и продовольственные комитеты. В
управах — неразбериха, из-за того что уволены многие опытные и давние работники
и заменены ревдемократами, незнакомыми с техникой
продовольственного дела.
В провинции нет сахару,
белой муки, масла. Привоз хлеба из деревни после объявления хлебной монополии
упал. Где твёрдые цены за пуд 2 рубля — покупатели дают 4 рубля, а с них
спрашивают 5 и даже 8.
* * *
Идёт мужик по базару с
четвертью молока. Городская к нему: „Почём?” Он:
— Пять целковых.
— Как, такой-пересякой,
тебе пять целковых? А такция? Эй, милиция, смотри!
Мужик молоко не по такции продаёт!
— А-а, сука, тебе по такции? Так на, бери! — Да хватил четвертью по мостовой,
брызги, стёкла, полилось между камнями. — Всяка сволочь тебе такцию уставлять
будет! Неужто я своему добру стал не хозяин?
(Из
Наживина)
* * *
На житомирском городском продовольственном
складе загубили 1000 мешков муки, полученной в середине марта, после революции.
Разъярённая толпа рвалась учинить самосуд над членом Исполнительного комитета Арндтом.
В Овруче начали громить винный склад,
но отряд из Киева помешал.
В Рогачеве толпа арестовала шесть купцов,
обвиняя их, что они спекулировали продуктами. Гарнизонный комитет расследовал —
ничего подобного. Освободил купцов.
В слободе
Николаевской совет
рабочих депутатов постановил, чтобы торговцы продавали свои товары на 50% ниже
существующих цен. Покупатели кинулись в лавки. Торговля разгромлена, продавцы
бежали.
Во Владимире солдаты обыскивают частные
помещения, отбирают запасы муки, дров.
* * *
Группа гимназистов Торжка прослышала, что 18 апреля
надо ходить с большими красными флагами. Сложили копейки, пошли купить красной
материи. Но ни в одной лавке не нашлось ни куска: всё распродано.
В Тифлисе местный комитет кадетской
партии назначил публичное собрание. Совет рабочих депутатов, узнав о том, запер
двери помещения, Даже не предупредив партийный комитет. Перед запертыми дверьми
собралось до двух тысяч — и провели возбуждённый митинг в защиту попранной
свободы собраний.
В Дмитровске-Орловском солдат Егоров объявил себя
властью, арестовал уездного комиссара и членов управы. Была угроза разгрома
гарнизоном винного склада. Общественный комитет вызвал войска. До их прихода
весь день шли взаимные аресты. После их прихода Егоров покаялся и обещал
никогда больше...
В Ростове-на-Дону задержан Краснянский,
который призывал толпу не подчиняться ни Временному правительству, ни Совету
депутатов — а спасти страну может только новый Стенька Разин.
* * *
В Купянском
уезде Харьковской губернии толпа
убила врача.
В Мелекесе убили фельдшерицу Колущинскую, любимую местным населением. Разбрасываются
анонимки с угрозой сжечь посад, если к грабителям будут применять самосуд.
А самосуды, особенно над
ворами, повелись по всей стране потому, что не стало настоящих судов, а
задержанных выпускают. И во многих местах подсвист, улюлюканье и насмешки толпа
бьёт пойманного, потом добивает камнями или топит в
реке. Бывает — и застреливают, есть чем.
* * *
В Курске полиция прежде обходилась
городу в 20 тыс. руб. в год, новая милиция будет стоить 300 тыс. Городскую
управу пополнили демократическими гласными, первое заседание длилось 7 часов,
не дотерпели дослушать доклад бухгалтера и постановили повысить жалование
служащим на 130 тыс., шестая часть бюджета.
* * *
В Никольской
слободе Астраханской губернии
солдаты схватили уже прежде смещённого ими подполковника Витковского,
избили, разбили голову и посадили под стражу. После этого большая толпа солдат
потребовала выдать ей из-под стражи бывшего пристава Попова для перевода в
худшее место. Получили его, привязали за ноги верёвкой и потащили через
базарную площадь. Искали на расправу также прапорщика и полкового врача.
Раздались крики, что надо арестовать и председателя Исполнительного комитета и
члена его, частного поверенного. Но тут солдат позвали на обед — и самосуды
кончились.
* * *
Даже в дальнем Красноводске от обысков и арестов стало невтерпёж. Обыватели тщетно просят новую власть о защите.
Местами и такая „форма”
подписки на Заём Свободы: ходят по домам вооружённые патрули и требуют, чтобы
подписывались „по мере состояния”.
* * *
Даже крупная культурная Рига наводнена самозванцами: все
действуют от каких-то будто бы общественных организаций, производят „сборы”
денег, вещей, обыски в домах — и с угрозами отказываются предъявлять документы.
Неизвестные грабители
накинулись на вышедшего из дому местного комиссионера, имевшего при себе 2000
рублей, убили его, деньги взяли, а труп уложили в ящик и подставили во двор
соседнего дома.
* * *
У станции
Себряково (Донская область) годами жил преуспевающий
благополучный помощник надзирателя акцизных сборов. Теперь он внезапно объявил
о создании местной ячейки эсеров — и стал травить иногородних на казаков.
На станичном майдане перед
сходкой выступают какие-то с драгоценными перстнями на
пальцах — и зовут громить богатеев.
* * *
Порядки в екатеринбургской
тюрьме.
Привратник не вооружён. Камеры не запираются. Арестанты из окон ведут разговоры
с прохожими. Завели себе перочинные и сапожные ножи, открыто играют в карты.
Празднуют свадьбу со спиртными напитками. Следователя сопровождают криками и
бранью.
А то — бунт, захватили
винтовки, убили надзирателя. Их требование: „отменить стеснительные меры,
унижающие достоинство”. Приехавшие начальник милиции и уездный
комиссар взывают к их „революционной совести”. Арестанты в ответ им хохочут и
высмеивают на тюремном жаргоне.
* * *
В Екатеринославе памятник Екатерине II был
огорожен властями с надписью, что он представляет большую художественную
ценность. Толпа оторвала доски, сбила с памятника украшения, а фигуру стащила
наземь.
В екатеринославском
губернском управлении собрание гимназистов обсуждало поездку в деревню для
помощи в полевых работах. М* предложил: гимназисток не брать. За это собрание
бурно упрекало его в черносотенстве, но он стоял на своём. Тогда гимназист З* в президиуме вынул из кармана револьвер и положил на
стол: „В Америке существует обычай: когда слова перестают действовать —
переходят к делу”.
* * *
В ташкентской газете была набрана статья с
резкими нападками на председателя совета рабочих депутатов. Он распорядился разбросать
набор. Номер вышел с белым пятном, озаглавленным: „Свобода печати”.
* * *
На минералводских курортах ещё с весны —
небывалое стечение публики, возникла жилищная нехватка. Местные ещё вполне
спокойны, неспокойны только петербургские, пережившие революцию. Они приезжают
с семьями, среди них всё чаще — известные лица. Собираются группами, обсуждают
политические события: „Когда же это кончится?”
* * *
В конце апреля в Киеве произошла — первая и
последняя — монархическая манифестация гимназистов и юнкеров — трёхцветные
знамёна и плакаты „Да здравствует конституционный
монарх!” (1-я гимназия, которую кончал Богров). Прохожие и зрители бурно
приветствовали, многие присоединялись. Так они, без препятствий от властей,
сходили до Скакового поля в Печерске. А когда назад
спускались к Крещатику — навстречу им уже шли
грузовики с солдатами, вооружёнными и безоружными. С бранью соскакивали,
свалка, рвали национальные знамёна и разогнали манифестацию. „Контрреволюции не
допустим!”
* * *
В Хвалынске Саратовской губернии
появилось пятеро солдат, объявили себя уполномоченными петроградского
Совета рабочих депутатов. В воскресенье 23 апреля они арестовали председателя
уездной земской управы Баумана, прогрессивного деятеля, привели его на митинг,
где толпа, подожжённая ими же, кричала: „Убить его!” Под конвоем его отправили
в арестантское помещение, по пути толкали, били по голове, плевали в него.
На другой день так же
арестовали, издевались и водили по городу, но ещё и с барабанным боем, —
городского голову Клюхина, тоже прогрессиста, члена управы Белякова и гласного
Платонова. Обыватели плакали, что полиция упразднена.
Хотели арестовать и
воинского начальника — но не допустили стоящие в Хвалынске солдаты.
* * *
26 апреля в Екатеринбурге остановился на днёвку проходящий на фронт эшелон с тысячей
солдат-сибиряков. Сперва они строем с красным знаменем
пошли на Верхне-Исетскую площадь. Потом стали
расходиться по городу, везде сбивая магазинные вывески с гербами. В зале
городской думы выдирали царские портреты из рам, заодно и портреты городских
голов. Чугунный бюст Александра II выбросили на улицу, там разбили о мостовую в
осколки. Служащие городской управы разбежались. На плотине солдаты никак не
могли сорвать с памятников бюсты Петра I (основателя горного дела на Урале) и
Екатерины I (основательницы города). Тогда пошли в мастерские, добыли
инструменты. Туда же отнесли снятые бюсты и разбили их под паровым молотом. В
музее уральского общества любителей естествознания — уничтожили статуи и
портреты семьи Романовых. К солдатам примкнула толпа любопытных. Сделали
попытки свернуть памятник Александру II на Кафедральной площади, но неудачно.
Тогда на монумент надели рогожу. С проходящих чиновников срывали фуражки и
уничтожали кокарды. Магазины закрылись. С рынка исчезли и торговцы и
покупатели. Заводы стали бросать работу. Около памятника под рогожей — до
вечера шли митинги.
* * *
В Троицке (челябинском) в день
празднования 1 мая толпа разгромила винный склад на 40 тыс. вёдер, и
перепилась. Беспорядки длились 3 дня, умерло от перепоя 150 человек.
* * *
В Саратове ещё в начале апреля, при
начавшейся погоне за спиртным, войска несколько суток разбивали, разливали и
спускали в канализацию пиво из бочек, десятки тысяч вёдер.
Но 25 апреля после митинга с
революционными лозунгами толпа с участием солдат и под руководством
освобождённых уголовников двинулась грабить винные склады, гастрономические
магазины, затем и лавки. На улицах появилось много пьяных. Караулы, посылаемые
на охрану, напивались вслед за громилами. В одном складе пиво стало затоплять
подвал — солдаты пили его пригоршнями. Там же почему-то хранились и бутылки с
купоросным маслом, некоторые хватали бутылки, вливали жидкость в рот,
обжигались, отравлялись.
26 апреля погром
продолжался. Из уничтожаемого склада при гостинице „Россия” разлитое красное
вино текло на улицу. Солдаты и босяки припадали к винным лужам и пили. Пожарные
перекачивали вино из бочек в канализационные люки. Из Саратова пьяное движение
перебросилось в слободу Покровскую.
Только на третий день погром
был остановлен, до винокуренных заводов не допустила охрана.
* * *
Через неделю такое же
повторилось и в Самаре, с убытком на миллион рублей.
Постановлением самарского
СРСД сформирована „красная гвардия” — 1200 человек с 6 комиссарами. 2 и 3 мая
она произвела в Самаре самовольные массовые обыски и аресты среди обывателей.
* * *
В деревню около имения
Шереметьевой, 7 вёрст от Мценска, пришёл с фронта
дезертир Кочуев. На фронте он начитался прокламаций,
что помещики — кровопийцы, и у них надо забирать землю. Он сошёлся с
крестьянином Прониным, вдвоём они распространили слух, что в имении хранятся
пулемёты и другое оружие — для восстановления старого строя. Уездный комиссар
разрешил трём делегатам от солдат произвести обыск. В имение ворвалась
расквартированная рядом рота, потребовала ключи (владелицы не было дома, она —
в воронежском имении), начала обыск. Не нашли ничего, кроме старинного оружия,
но стали громить винный погреб. Вся рота перепилась, и во главе её два
прапорщика тоже напились до бесчувствия. Пьяные солдаты пошли сообщать в бараки
полка, что ещё много осталось вина. А во Мценске
расквартировано два запасных полка, они хлынули за вином с котелками,
чайниками, вёдрами — офицеры не могли их остановить.
Это было 26 апреля. В имении
перебывало 20 тысяч солдат, допивали вино и грабили. К ним присоединялись толпы
соседних крестьян. Солдаты, посланные на подавление, тоже присоединялись к
громилам. В дальнейших поисках толпы разделились и пошли громить винокуренные
заводы Селезнёва (3 версты от города). Там часть спирта
успели выпустить до их прихода, остальной захватила пятитысячная толпа, пила,
набирала в посуду, уносила с собой. В конце разгрома имение Селезнёва и
завод подожгли.
Жители Мценска — в страхе:
близ города огромные зарева, по городу бродят пьяные солдаты с винтовками и
кинжалами, поставленные патрули бессильны. В бараках валяются замертво пьяные,
некоторые умирают от отравления. До рассвета на улицах пьяные крики и гармошки.
На другой день солдаты
отправились громить ближние заводы Кашеварова и Куроедовой — но там весь спирт уже был выпущен, и погромное
движение остановилось. Более отдалённые от Мценска заводы охранялись конными
артиллеристами, присланными из Орла, но в сам Мценск их не послали из опасения,
что возникнет столкновение с мценским гарнизоном.
Семь вёрст от Мценска до
имения Шереметьевой усеяны обрывками французских книг, журналов, разорванных
ковров, тканей, кожаной мебельной обивки (солдаты тащили и бросали по дороге).
От французской библиотеки, занимавшей несколько комнат, — на месте одни
разорванные листы. Пять роялей и пианино разбиты вдребезги. Уничтожена
картинная галерея, где были оригиналы итальянских мастеров, — изрезанные
холсты, разбитые рамы. Битые зеркала. В оранжереях всё потоптано. Разворовано
два полных амбара семян. Но никто не убит: управляющего только душили.
* * *
2 мая Кострома согласилась признавать
распоряжения Временного правительства.
* * *
4 мая сгорела половина Барнаула, 26 улиц центральной
части.
*****
ЧУЖИМ
ДОБРОМ — ПОДНОСИ ВЕДРОМ!
*****