49
По пути в Петроград генерал
Алексеев побывал на Северном фронте: от поезда ставочным
автомобилем объехал несколько корпусных штабов, потом — во
Пскове. Своими глазами повидал, что ни подчинения, ни учений в резервах, ни
простого порядка. Радко-Дмитриев, ещё недавно так
горячо уверявший в победной роли комитетов, теперь докладывал о 43-м корпусе:
нет уверенности, что будут сражаться, все ждут немедленного заключения мира,
при малейшем натиске противника могут бросить позиции без сопротивления,
офицеры же как в плену у своих солдат. И в чём же он
видел выход? — послать корпус в резерв и дать ему продолжительный отдых.
Удобный выход, так этого
бунтовщики и добиваются. Докомитетились. Этот пылкий Радко, проворонивший гибельный Горлицкий
прорыв в 1915, со всей его честной преданностью... Но и Драгомиров, от первого
дня предлагавший железно стоять против комитетов, тоже не спас своей 5-й армии.
Да где же им справиться с
фронтом в 500 вёрст, если трясло, не переставая, сам Псков вокруг штаба фронта?
Многочисленная псковская гарнизонная нестроёвщина из артиллерийских парков, обозов, пекарен,
мастерских, госпиталей, распределительных пунктов — бесцельным сбродом
шаталась, митинговала с петроградскими делегатами
(можно представить, какое тут раздолье шпионам), сгоняла начальников — а рядом
с городом уже шевелился и лагерь военнопленных на 20 тысяч.
И Рузский — охвачен был
явной немощью, за последнюю опору он держался — за Бонч-Бруевича, умевшего
разговаривать с этой суматошной швалью. (Упрекал себя
Алексеев, что в марте не устоял и послал ему на подкрепление просимые
добавочные дивизии — только быстрей тут разложатся.) Отжатый, конченый генерал,
где его апломб, узнать нельзя недавнего честолюбца, в момент государева
отречения так высился, а теперь почти откровенно: так вот что имели в виду под
революцией? спасибо! знал бы я раньше!..
Да если бы и Алексеев всё
это предвидел раньше!.. Одержание над своим постоянным
соперником теперь совсем никак не радовало его.
Да что,
если по пути на сам поезд Верховного лезла солдатня, не считаясь ни с какими
запретами? — и уже охрана давала залпы в воздух, а те всё равно лепились на
буфера и на крыши. Куда ж дальше?
Утром 20 апреля подъезжал
Алексеев к Петрограду, впервые в должности Верховного, — и морщился, заранее
сжимался, что будет пышная встреча: министры, общественные ораторы, речи,
фотографы, корреспонденты. Никак не до этого было сейчас — и не только по
стеснительности Михаила Васильевича, а ехал он со слишком серьёзными делами и
даже в похоронном настроении. А омерзительней бы всего, если на встрече будет ещё кто от петроградского Совета,
видеть не хотел он их поганых морд.
Но, к счастью, встретили
совсем обыденно: ни министров, ни от Совета, ни речей, ни даже корреспондентов,
ни даже Гучкова, потому ли, что болен, от Гучкова лишь один помощник министра, а второго Алексеев
привёз с собой. Встречал — молчаливый Корнилов, почётный караул от Семёновского
батальона, да оркестр, заигравший непременную теперь марсельезу, ничего другого
в России играть не осталось. Рапортовал полковник-семёновец:
что готовы защищать родину и отстаивать свободу до последней капли крови. (Если
бы.) На ответные слова Верховного крепко гаркнули „ура”.
Дальше, правда, обнаружилась на площади и толпа, человек под тысячу. По
нынешней моде подхватили генерала на руки и понесли в вокзал назад. (Старым
костям мало удобства.) А там, от семёновского батальонного комитета,
приветствовал Алексеева старший унтер-офицер Скоморохов. Из говорливых,
но и речь произнёс патриотическую. Довольный этим (и чтобы произвести хорошее
впечатление на комитет), Алексеев положил руку ему на погон и произвёл в
подпрапорщики. Ещё пара ораторов от толпы — и отпустили. Поехали прямо в довмин. Ближе к серьёзному делу.
А
серьёзного — серьёзного вёз Алексеев полную голову. Серьёзнее того, с чем он
приехал в Петроград, — и не было сегодня ничего в России. Как спасать Армию и
Флот? И: на что же мы теперь ещё можем их направить? От принятого в середине
марта решения всё же наступать — не отклонился он, но и не слишком в нём
продвинулся. Мечта наступать в мае — лопнула, теперь вопрос: удастся ли в июне?
Да вот, пять дней назад
гарнизон Двинска вдруг постановил: считать двоевластие
гибельным, продолжать войну до победы, а дезертиров объявить преступниками.
Всё на перевесе. Может быть и вытянем.
А между тем весеннее
наступление союзников уже захлебнулось. И — что от них дальше?
Надо выложить правительству
всё начистую — и решать чётко и окончательно.
Да прежде всего спросить у них
накоротке: что они делают? Понимают ли, куда ведут?