58
И остался бы в эти часы
генерал Алексеев совсем без дел, если бы не насочилось к довмину
корреспондентов: другие поспешили на Мариинскую площадь, а эти сюда: Верховный в столице — небывалость. Гучков
разрешил Алексееву дать пресс-конференцию, отвели им комнату.
Первый вопрос, конечно,
касается последнего, что набурлило: как относится
генерал к самовольному выходу войск?
А зачем ему в это мешаться?
Он видел, в какой растерянности министры. Кося через очки:
— Я слишком оторван от
жизни, живу в Могилёве. Ничего определённого сказать не могу.
Хотя и слепому видно. А вот:
— Все события последних месяцев
армия переживает болезненно. Трезвый голос печати должен прийти на помощь
армии. Твердить, что России нужна победа. Тут ещё пропаганда ленинского толка —
опасная игра на человеческих страстях. Надо бы её прекратить.
Да они рады бы помочь, да
они думали то же самое. Но их травили как буржуазную печать
— и найдись, что ответить. Объявляли им рабоче-крестьянские бойкоты.
— Конечно, Бог нам даст, —
(только на Бога и надежда), — пережить этот тяжёлый период, и мы выполним
обязанности перед союзниками и придём к победе. У русского народа здравый ум,
честное хорошее сердце...
Каково положение на фронтах?
особенно — на Северном?
В марте, поднимая тревогу о
Петрограде, действовали более верно. Но сейчас Гучков
и другие министры просили: непременно успокоить.
— Петроград может быть
спокоен за свою участь. У нас достаточно сил. О столице заботятся. Настроение в
Петрограде близко к панике, но оно ни на чём не основано.
Шевельнулось
сказать посмелей:
— Если мы и боимся за
Петроград, то только в том отношении, что отсюда не всегда идёт здоровый дух.
Заявления, что война окончена, вселяют в армии беспокойство.
Вопрос (на поддержку
генералу): братание?
— Да, к сожалению. Но это
позорное явление постепенно ликвидируется. Противник возлагает большие, но
ложные надежды, что революция и пропаганда разложат нашу армию сами собой.
А можно ли ожидать в
ближайшее время генеральных сражений?
— Да. Этим летом развернётся
генеральное сражение и на Западе, и на Востоке. Вообще, 1917 год — решающий год
в мировой войне, ибо народы так устали, что вряд ли смогут проявить способность
к борьбе больше 4-6 месяцев.
Верят ли в победу союзники?
— Они непоколебимы. А у
нас... — вздохнул, — у нас, к сожалению, мечты не о победе, а об установлении
тихой мирной жизни. Даже вступление в войну Соединённых Штатов у нас не
произвело впечатления.
Есть ли в армии ячейки или
гнёзда, на которые могла бы опереться контрреволюция?
— Нет! От генерала до
солдата все преданы новому строю. Надо было видеть, — прилгалось
невольно, — тот искренний порыв, каким был встречен переворот в армии... В
общем, мы переживаем сейчас чудесное, но больное время. Будем надеяться, что
этот временный кошмар исчезнет.
А может быть, нужно было
говорить всё — не так? ударить в набат: разваливают Армию до конца?!
Боялся дать знать немцам.
Боялся столкновения с
Советом.
И подорвать министров...