586
(пресса
о Керенском)
... Его первый вздох почти
совпал с последним вздохом первомартовцев. Его первое
воспоминание — смутный ужас, охвативший Симбирск, когда узнали о казни
Александра Ульянова, сына местного инспектора народных училищ.
... Любовь к народу
клубилась в его честной груди — и он примкнул к социалистам-революционерам.
... У филёров он числился
под кличкой «Быстрый». На ходу вспрыгивал в трамваи, они поспевали за ним на
извозчике.
... Все думские каникулы
посвящал объездам провинции. Приехал — облетел всех, шутками, рассказами
пробудил, спрыснул живой водой. То — как-то стих, углубилась мучительная
складка между его бровей...
... В октябре 1916 в
Саратове прочёл публичную лекцию с разоблачением Прогрессивного блока.
Аудитория положительно дрожала от грома рукоплесканий. «Демократия уже идёт! Я
отчётливо слышу шаги народа!»
... Его речи — моментные, но
всегда общего характера... Его тактические предложения всегда носили отпечаток
государственной мудрости.
... Он представляет интересы
огромного крестьянства.
... Оратор Божьей милостью.
Роковой. Одержимый словом. Избранный судьбой, историей, человечеством. С
трагической печатью на челе. Такие люди рождаются в героически-порывные
эпохи. Становятся вождями народов и делают историю.
... Предтечи отливаются из
того же металла, что и сами революции.
... Перед выступлением
волнуется до спазм в горле. Бледнеет, втягивает и вытягивает шею, глотает
воздух как рыба без воды. Первая его фраза — всегда громкая, короткая как
выстрел. Потом — короткая пауза. Потом — бурная страстная речь... его слова
летят с быстротой частиц радия.
... Слова его — не
придумываются заранее, не слагаются в красивые звучные фразы, не имеют
заученной интонации, не сопровождаются прорепетированными жестами... Но
внезапно родятся как молния, льются бурным потоком, звучат музыкой сердца. Они
— только пенистая оболочка честной мысли, только тигль
для расплавленного чувства...
… Керенский — пророк
революции. Пафос его безыскусственных слов создаёт детонацию в душах толпы,
взрывает незримые залежи энтузиазма.
... «Приходят слова — спешу
сказать, потому что другие теснятся, выталкивают. Когда говорю — никого не
вижу, ничего не слышу. Аплодисменты входят в сознание толчками, действующими
как нервные токи. Вообще всё время чувствую нервные токи, идущие от слушателей
ко мне. Всё время в груди — горячие волны. Оттого голос вибрирует, дрожит.
Выражений не выбираю. Слова свободно приходят и уходят.»
... Особенность его психики
— нервная чуткость к политическим событиям, доходящая до предвидения их.
«... под живым впечатлением
вести о вашем назначении министром группа петроградских
трудовиков с гордостью вспоминает, что именно она 6 лет назад... Уже тогда
оценив ваше мужество, вашу беззаветную преданность интересам народа, вашу
готовность к самопожертвованию... Вы первый поняли, как обязана Дума ответить
на указ о её закрытии. Вы не дали ей безмолвно сдать позиции
и смело призвали её отдать себя под защиту готового к восстанию народа, чутким
выразителем которого вы явились за эти навеки незабвенные часы...»
... Смелый неукротимый борец-депутат,
имевший мужество ставить все точки над «и». С ещё большим мужеством он принял
на себя власть министра юстиции и тем самым, быть может, избавил Россию от
ужасов гражданской войны.
... Совет рабочих депутатов
устроил ему овацию, какой не видели стены Таврического дворца со дня его
основания.
... Отныне стало
историческим: «Я не могу жить без народа. И в тот момент, когда вы усомнитесь
во мне, — убейте меня!»
... Крик благородного
раненого сердца первого свободного гражданина свободной России...
... Человек, которому
доверяет вся русская демократия. Стал глашатаем и вождём её.
... в него влюблена Русская
Революция.
... Его имя — синоним
красоты, чистоты и ясности нашей «улыбающейся» революции.
... Переживаемая русская
революция — зарево мирового революционного пожара. Наша революция обязана
рождать мировых людей-героев. Героями такой революции не могут быть не
социалисты, не представители мировой демократии.
... Первый раз войдя как министр в своё министерство, первое, что он сделал,
— пожал руку швейцару. Это было так ново, неслыханно, — разнеслось по всему
Петрограду.
... 86 человек в приёмной,
не считая депутаций. На лестнице давка, в дверях не протолкаешься. Керенский
ежедневно отрывает от своего времени час-два, чтоб обойти эту длинную
очередь... «Сперва депутации! — предупредил Александр
Фёдорович. — А уже потом деловые посетители.»
... Вот — депутация
социалистов-эсперантистов с пятиконечными звёздами в петлицах. С бесконечным
терпением, с каким-то особенным участлиным вниманием,
свойственным только ему одному, выслушивает Александр Фёдорович приветственную
речь (для успехов демократии необходимо ввести в учебные заведения курс
эсперанто). В сущности, министр отказывает им, но эсперантисты уходят утешенные
и очарованные.
С безропотным взглядом он
встречает депутацию от партии анархистов — в чёрных блузах, с чёрными
галстуками. Они явились не с просьбой, а с требованием. Керенский с осторожной
мягкостью напоминает им о Кропоткине. Их требование решается компромиссом, они уходят
удовлетворённые.
Туркестанская делегация — сарты в тюбетейках, текинцы в чудовищных шапках из чёрной
овчины. Керенский немедленно удовлетворяет их просьбу.
Представителю уезда делает
мягкое внушение, что ввели у себя «сверхреспублику» и
не выполняют распоряжений из центра... Трудно быть министром революционной
России, не завидуйте ему...
... На приёме сотрудников
заявил: «До сих пор эта высокая обязанность превращалась слугами старого режима
в издевательство над правом... Даю вам слово, что когда я оставлю пост министра
— ни один злейший враг России не осмелится сказать, что во время управления
Керенского право и законность оставались пустым словом. Моя программа коротка
для изложения и титанически громадна для осуществления...»
... Семижильный он? Старый
режим оставил Монблан несправедливостей. И теперь, когда можно открыть клапан —
тысячные толпы устремились к Керенскому, именно к нему! Пришла одна дама и
жалуется, что муж хочет бросить её...
Теперь вы представляете,
какую гигантскую работу делает гражданин Керенский? Не только днём принимает —
и ночью. Необходимые приёмы назначаются в 11, 12, даже в час ночи. Доклады
ближайших сотрудников происходят за завтраком, за обедом и даже у постели
министра. Рабочий день в 16 часов кажется ему недосягаемым идеалом. Революция
не щадит своих любимцев, она жжёт пылающие факелы с обоих концов.
... Не жалея, сжигает себя
на громадной работе. Явился в министерство, устало сел и сказал стоящим в
почтительности чиновникам: «Простите, но я две ночи не ложился.»
... Нередко ночует в
министерстве, чтобы с раннего утра приступить к текущей работе... Сколько
работает Керенский? Точнее сказать: 24 часа в сутки за вычетом, что нужно урвать на сон, на еду, лишь бы не упасть на ходу. В огромных
покоях из-за каждой колонны ещё выглядывает призрак Щегловитова. Трудно
поправить, что тут наделали за несколько десятилетий. «Керенский идёт!» Вот он
появляется с обычно усталым лицом. На нём — всё та же куртка, знакомая публике.
... В зал входит — нет,
вбегает — господин среднего роста, бритый блондин, коротко стриженный, в
рабочей чёрной куртке. Он весь — порыв, непосредственность, страсть. За ним
едва поспевает молодой адъютант, офицер с аксельбантами. Гром аплодисментов!
Это — наш Керенский! Он — на эстраде, гром не умолкает. Властный трибун! Он
любит толпу — и любим ею.
... Его великодушное,
насквозь проникнутое благородством, корректное отношение к побеждённым врагам.
... Фотография не в силах
передать его. Выражения и даже цвет его лица быстро меняются от душевных
переживаний: стареет и молодеет, темнеет и светлеет — в зависимости от фактов
русской революции.
... О последнем покушении на
свою жизнь забыл рассказать даже своей жене Ольге Львовне. И когда она
деликатно упрекнула его — сказал: «Всего не упомнишь. Ведь это пустяки. Теперь
так много стало сумасшедших.»
... Митя Алимов, обласканный
в семье Керенского, обнаружился в Саратове как провокатор. Дал телеграмму
министру юстиции: «расстреляйте, раскаялся». Керенский ответил: «Если можно —
освободите, он в своей совести найдёт свой суд.»
... Когда говорит — часто
опускает глаза. Будто углубляется в себя и в горячем сердце находит прекрасные
слова, и в душе, чистой и пылкой, чреватые событиями мысли... Он скажет
историческое слово, и слово это запомнится летописцами.
... Когда он говорит — жутко
смотреть на него. Он говорит как сомнамбула, полузакрывает
глаза и словно глядит внутрь себя, словно прислушивается к тайному внутреннему
голосу. Этот невидимый голос есть голос революции. Революция служит Керенскому
нимфой Эгерией.
(«Русская воля»)
... «Со сторожами здоровался
за руку!» - изумлённо шепчутся чиновники Сената о Керенском. Его чёрная куртка
резко выделяется на фоне сенатского великолепия... Министры все поднимают
правые руки и стройным хором повторяют за сенатором Врасским
слова присяги правительства. Затем подписывают клятвенное обещание. Для
Керенского не остаётся места на этой стороне листа — и он «перевёртывает новую
страницу истории».
... Кристально-чистый,
честный, искренний, мягкой души, скромный и деликатный до застенчивости.
Страстный самоотверженный борец за народное счастье, ничего для себя, всё для
народа, — умеет заглянуть в самую душу его, всколыхнуть своими речами всё
таящееся, великое и святое, слиться с народной душой в творческом процессе...
Наш гражданин-кузнец, выковывающий республиканскую Россию.
... Есть что-то в его
характере, пылающем и прямом, что даёт веру его словам. В него вложено чувство
природной справедливости. Пусть она трепещет в нём, пусть она кричит, а не говорит.
(В. Розанов, «Новое время»)
... Министр правды и
справедливости. Первый народный трибун-социалист, народный друг. Символ нашей
благородной революции. Тысячи людей несут к нему свою радость. Незабываемая
любовь пылкого сердца России...
|
Его,
как первую любовь, России
сердце не забудет. |
... Его образ всенародно
опоэтизирован.
... Стал красным солнышком
русского народа.
... Его имя должно быть
золотыми буквами высечено на скрижалях истории. Если бы не он — мы б не имели
того, что имеем.