647
По-настоящему, трудно было
уразуметь, о чём бы Верховному Главнокомандующему надо было совещаться с министром
юстиции и даже путей сообщения после того, как накануне уже обо всём важном отсовещались с военным министром. Другое дело — по
иностранным делам. И всегда охотно — по продовольствию.
Да ещё: как понимать этих пятерых министров в их совокупности и взаимоположении? если
не приехал премьер — то кого из них считать старшим? Гучкова?
А может быть Милюкова? (А Керенский уверенно держал себя как
за старшего. Впрочем, простой искренний молодой
человек, неожиданный его поцелуй тронул Алексеева.)
Травимый Советом депутатов,
Алексеев ли всей душой не хотел наладить сотрудничество с правительством? Да
как без этого вести дальше войну? Без Временного правительства — что теперь
есть Ставка? Она не может решить ни одного стратегического вопроса, ни с
пополнениями, снаряжением. Надо любой ценой установить бесконфликтные
отношения, и придётся принять дух, круг понятий и условия новой власти.
Но принять их условия — не
значило принять все их безумия подряд. Вот они простили всех дезертиров, вот
они простили уголовных, — а теперь отменили смертную казнь! во время войны и на
фронте! Хотя этого и раньше почти не применяли — но оно же должно быть! Газеты
давно болтали об этой отмене — но никак Алексеев не думал, что у правительства
настолько не хватит благоразумия. Они как будто совсем не понимали реальной
опасности развала армии — всё заслонялось выставочным щитом демократизации.
Через глухое течение
телеграфных лент или сухую сдержанность донесений передать в дальний Петроград
здешнюю тревогу и опасность было непосильно. Но теперь-то, когда министры сами
наехали сюда в таком числе, — теперь-то и было высказать всё
открыто. Да, поддержать хорошее взаимопонимание, но также и отстоять
армейский взгляд. Как-то нужно в сегодняшнем совещании всё это тактично
совместить.
Генерал Алексеев сильно
волновался. После дня отречения Государя вчера и сегодня были для армии самые
важные дни.
По пути с вокзала министры
проявили приятное весёлое настроение: сегодня в вагоне, говорили они, впервые
за три недели они крепко спали. А то ведь в самые революционные дни не
умывались по шесть дней и спали в сутки по часу! — но скорее с гордостью об
этом. Всем министрам Алексеев приготовил номера в гостинице «Бристоль», рядом
со штабом, однако номера могли понадобиться им лишь для дневных переодеваний:
дела революции не позволяли им задержаться в Ставке, и сегодня же поздно
вечером намеревались они отправляться назад и поспать снова в поезде.
Против штаба собралась на
площади большая толпа — поглядеть министров. Охрана гвардейского экипажа
продолжала сопровождать их, и ещё филёры сновали в толчее. Министры махали
руками толпе, и особенно воодушевлённо Керенский.
Завтрак сервировали в узком
составе — пятеро министров и три ведущих генерала, и
уже за завтраком началось деловое обсуждение. Потом перешли в конференц-комнату, то есть всё в ту, где висело пять карт
фронтов. Теперь собраны были все новые лица, о ком и
вообразить нельзя было прежде тут, — а решать, по сути, надо было всё тот же
вопрос: план кампании 1917 года.
И вот теперь Алексеев мог
повторить им свои новейшие выводы: что наступление — лучший выход для нас. И мы
можем намечать его, хотя и в ограниченном размере, на первые числа мая.
Какое облегчение! — не
придётся краснеть перед союзниками! Министры радостно засветились, едва ли не
больше всех сдержанный Милюков. И все стали крайне благожелательны к Алексееву.
В десять глаз рассматривали этого царского генерала и удостоверялись, что —
можно ему доверить всероссийскую вооружённую силу!
(Да уж забыли они или не
ценили: кто ж больше Алексеева помог им самим утвердиться?..)
А тут ещё именно сегодня
появился при Ставке американский военный агент поручик Ригс.
Он вот-вот ожидает извещения о вступлении Соединённых Штатов в войну, чтобы
официально начать действовать при Ставке. Это — радовало всех, ещё бы!
Но Алексеев не дал себе
раскиснуть от их доброжелательства, но стал выдвигать твёрдо. Господа!
Освободите армию от тлетворных влияний и от политики. (И особенно смотрел при
этом на Керенского: затлела у него надежда, что именно этот министр — мог бы!) Мы
не можем допустить такой резкой ломки всего воинского устава. Армия переживает
фактически болезнь, упадок духа офицерского состава, солдатское брожение. А —
Балтийский флот?.. Провален весь наш правый фланг. А как может быть, что
Петроградский военный округ отказывается давать пополнения Действующей армии? А
петроградские заводы уже три недели не дают
вооружения... А именно в Петрограде главное производство всех боевых припасов.
По причине революционных событий мы не получаем более ни снарядов, ни патронов,
ни орудий, ни ружей. Не поступают и мины для обороны Балтийского моря, оно
станет открыто противнику. Теряя столицу, мы теряем возможность победы. А такая
неудача сотрясла бы страну морально — и население припишет тому, что переворот
произведен не вовремя. И будет искать виновников.
Кого?..
Так Алексеев выдвинул
остриём против министров всё, что мог.
А вот — сведены заявки по
разным отделам интендантской части, по артиллерийской части, по снаряжению, по людским
укомплектованиям, конским, по железнодорожному транспорту, по топливу, по
металлам. Вот — графы потребных норм, вот — наличных запасов, вот — ожидаемое от тыла. Война теперь ведётся на истощение.
Всё так, господин генерал,
но Ставка должна уяснить себе народные желания и руководствоваться ими. Слишком
настаивать на узких военно-технических вопросах — значит не понимать духа
революции, это производит невыгодное впечатление на общественность. Ставка не
должна довлеть сама себе, а являться исполнительным органом революционной
власти. Возникает вопрос: достаточно ли разъяснено командующим армиями значение
переворота? Войска должны идти рука об руку с народом, и враги нового строя
нетерпимы. Новое правительство и само имеет значительные трудности с Советом
депутатов, да. Тем не менее, оно смогло спасти родину от грозящей гибели. У нас
у всех преобладает оптимистический взгляд на будущее.
При такой настороженности
министров — разве мог Алексеев дальше пожаловаться, что даже в Могилёве сама
Ставка чувствует себя неуверенно, страдает от хамства товарищей
из местного Совета. Даже в Могилёве Алексеев реально теряет власть.
Ну что ж, проще двигаться по
повестке дня, вот по этим заготовленным заявкам, которые уже и в Петроград
многие посылались. На фронтах запасов продовольствия и фуража стало
недостаточно. Значит, надо либо уменьшить суточную дачу, но это опасно при
нынешнем возбуждённом настроении армии, либо надо сократить в армии число ртов
и лошадей. Отводить в тыл конные дивизии?
Затруженный Шингарёв печально отвечал:
сокращать лошадей и рты — да, но этого мало: неизбежно и значительно уменьшить
суточную дачу хлеба, круп, фуража: хлеба — до двух фунтов, крупы — до четверти
фунта. Шингарёв разводил большими ладонями: всё посчитано, у нас нет другого
выхода. Настроения армии не надо бояться: как раз революционное настроение и
поможет перенести урезы, которых не простили бы царю. Причём: категорически воспретить воинским частям производить закупки или заготовки
в тылу собственным попечением, как это разрешалось до сих пор: это разваливает
всё государственное снабжение. Пусть армия разводит огороды, вот выход.
Разводить огороды? — какое ж
тогда наступление!
Но если мы не можем снабдить
самих себя, запротестовал Алексеев, то надо же прекратить отправку пшеницы
союзникам!
Малоподвижное лицо Милюкова
и твёрдый лоб его омрачились: ведь это ему, ему придётся краснеть и извиняться
перед союзниками.
Некрасов занервничал:
железные дороги не могут сейчас справиться одновременно и с перевозкой запасов
для армии и с оперативными перебросками войск, если они понадобятся для
наступления.
Вот как... Генерал Алексеев
нашёл доводы и силы обнадёжить правительство — а правительство, напротив,
глушило его. И — что ж из этого выйдет?
А вот что. Генерал Алексеев
должен издать ободрительную директиву фронтам. Нынешнее положение создалось от
неумения прежних министров наладить продовольствие и транспорт. Новые народные
министры стараются распутать, но требуется терпеливо пережить переходное время.
Потребности армии огромны, и дороги пока не могут удовлетворить их в полной
мере. Ограничены и ресурсы в Европейской России. Внутри страны нет такого
запаса собранных продуктов, и вот почему придётся уменьшить дачу продовольствия
и фуража. Пусть армия обходится пока тем, что доставляется, и верит, что в тылу
всё делают лучшие люди и лучшим образом. Затруднения — и во всех странах, и
даже там дачи — меньше. Война идёт на истощение, и победа достанется тому, кто
сумеет всё перетерпеть. Временное правительство обещает, что через полтора–два
месяца уже будут благоприятные результаты.
Да не для того министры
приехали в Ставку на короткие часы, чтоб изучать эти цифры, настроченные в
тяготеющих докладах, — над тем будут работать комиссии по секциям.
А — вот что надо сокращать:
саму Ставку. Во-первых, ускорить ликвидацию управлений бывших великих князей. И
сами они, и принц Ольденбургский пусть немедленно
подают прошение об отставке и отправляются в Петроград, мы не будем
арестовывать их. Затем: царский железнодорожный батальон — отправить на фронт.
Георгиевский батальон? — тоже доверять им нельзя, это каратели, хотя теперь
притворяются, что не знали, куда едут.
Генерал Алексеев не спорил.
Он даже, со своей стороны, просит правительство как можно скорей отправить
бывшего царя в Англию: его пребывание в России может нервировать армию.
Керенский возразил с
оживлением, что надо прежде разобрать все царские бумаги — и только тогда...?
Да, вот
ещё, В правительственных кругах очень сочувственно относятся к новой инициативе
Земсоюза: сверх всей многообразной заботы, которую он
уже ведёт об армии, ещё взять на себя создание Комитета Пропаганды, который
будет давать армии ответы на все интересующие её вопросы политической,
социальной, военной жизни, способствовать росту её сознания и подготовке
выборов в Учредительное Собрание. (А пока на этот комитет нужен один миллион рублей.)
Земсоюз был больным местом генерала
Алексеева, теперь скрываемо больным: ведь он докладывал царю свой решительный
вывод, что Земсоюз приносит армии больше вреда, чем
пользы, и следовало бы его разогнать, и рассылал секретную директиву, как надо
ограничивать Земсоюз. И сейчас на это новое
феерическое предложение он серьёзно мог бы ответить только одно: а не хотят ли
все эти молодчики-земгусары да послужить в строю?
Именно их пропаганды он и опасался всегда. Но председатель Земсоюза
стал теперь премьер-министром России. И Алексееву оставалось только согласиться
на эту новую карусельную болтовню.
С последней надеждой он
взглянул на Гучкова, — должен же он понимать эту
вздорность?! Но тот сидел как с зубной болью. Не возразил.
И ещё есть правительственное
предложение: посылать делегации от войск в Петроград для приветствий Временному
Правительству.
Ну что ж, если это нужно.
(Алексеева как бы опять не познабливало, не возвращалась ли болезнь?)
Так постепенно совещание
прошло черезо все трудности — и проступал итог для газетного коммюнике:
«Генерал Алексеев понял
народные желания. Линия для общей работы с ним найдена.»
ДОКУМЕНТЫ
— 31
18 марта
ФРАНЦУЗСКИЙ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ
ГЕНЕРАЛ НИВЕЛЬ —
ГЕНЕРАЛУ ЖАНЕНУ ПРИ РУССКОЙ СТАВКЕ
Энергичным
образом настаивать перед генералом Алексеевым, чтобы, несмотря на важные
внутренние события, русская армия, в соответствии с принятыми ранее решениями, оказала возможно полное содействие операциям англо-французских
войск. Наилучшим выходом как с точки зрения общих интересов коалиции, так и для
морального состояния русской армии является как можно более скорый переход ее в
наступление.