249
* * *
С утра — петербургская мгла.
Туманно, сыро. И — холодно, 13 градусов мороза.
Расклеены по городу
объявления к гражданам: сдавать оружие! Но кары за несдачу
нет.
* * *
Стоит сожжённый Окружной суд
— на высоком цоколе два высоких этажа, длинных и по Шпалерной
и по Литейному. Все окна пустые, и подпалины, где вырывался огонь. И внутри на
белых стенах полосы дымной копоти. Только на закруглении окно не вывалилось —
оно ложное. Во многих местах сохранилась благородная баженовская
полулепка.
* * *
И рано опять началась по
городу беспорядочная стрельба. Бьют больше по крышам. «Фараономания»,
все смотрят на крыши и показывают пальцами. Там от пуль пылит штукатурка, а
возвратно падающие пули кажутся огнём с чердаков.
— Ищите оконце! С какого
стреляли.
Столпились, головы задрали.
— Как же ты вгадаешь, коли окна на семо́м етаже?
— Я-то угадал, угадай ты.
— А как?
— А вишь: во всех оконах стёклышка целы, а в энтом блеску нет, знать стекольце вынуто.
Слух, что городовые стреляют
с Исаакиевского собора.
* * *
Толпа подростков, а с ними
двое-трое взрослых ведут по улице арестованного городового в форме, саженного роста, вместо лица кровавая маска. Мальчишки на
ходу дёргают его, толкают, щиплют, плюют на него. Он, не пошатываясь, идёт.
Завели в какой-то двор и донеслось несколько выстрелов.
* * *
В доме жил и вчера арестован
помощник пристава. Но и сегодня время от времени подходят и стреляют по его
окнам. А в доме — и другие квартиры.
— На то и слобода: куды хочу, туды стреляю.
* * *
Плотными жадными группами
сбивается толпа — и простонародье, девочки в платках и картузы, и котелки, и
дама в кораблевидной шляпе. Что-то прочесть из
наклеенного на стене, — нет, послушать переднего громкого чтеца.
— Ага-а-а!
— чрезвычайно рада публика аресту Протопопова.
Когда прочтено, что министр
юстиции сперва скрывался в итальянском посольстве:
— А-а-а! Макаронов
захотел!!
Про явку конвоя Его
Величества:
— За царский счёт жареными
гусями да поросятами обжирались, а вот...
* * *
День светлеет, становится
белым, и белое небо. И теплеет.
На Аничковом
мосту столпилась публика у перил с одной стороны. Упала винтовка на лёд, а
достать её нельзя: пошёл солдат, а лёд у берега подламывается.
Над винтовкой кружатся
голуби, садятся около. «Долой войну!»...
* * *
Везут по Фонтанке и так:
грузовик-платформа, на ней сидят и стоят избитые чины полиции, окружённые
штатскими с красными повязками на рукавах.
Из толпы кричат со злостью:
— Куда их везёте? Давите гадов на месте! Поставить в ряд, да из поганого
ружья одной пулей!
* * *
Прислуга: «Ой, что это всё
кричат — долой монахию? Знать, всех монахов хотят
повыгонять?»
* * *
На Невском — меньше
автомобилей, чем вчера, но ещё больше пешей публики и развязных солдат, валят
прямо серединой проспекта, празднично. На всех опять красное
— банты, ленты, в обтяжку кокард, на погонах, вокруг пуговицы шинели, на
георгиевских крестах, на медалях, на концах штыков, у барышень — на муфтах или
на груди, кокетливо сшитые. Не всё из кумача, бывают — и из шёлка.
А на перекрестках появились
студенты-милиционеры, опоясанные отобранными офицерскими шашками, с белыми
повязками на рукаве и буквами ГМ («городская милиция»).
Возмущённые голоса:
— Это что ж, мы и полиции
опять дождёмся? Вот так свобода!
Но — красные повязки на
рукаве сильнее действуют, чем белые. Красных — слушаются.
* * *
У Таврического — опять толкотища. На Шпалерной много любопытствующих
интеллигентов. И опять одни войска идут к Думе, другие из Думы, всё
перемешивается, столпотворение. Говорят: вот приходил под марсельезу и петроградский жандармский дивизион. Автомобили гудят,
шипят, проезда им нет. Один грузовик заехал на тротуар и пробирается.
Молоденький шофёр бросил руль, растопырил руки, показывая, что не управляет.
Публика шарахается.
У главного подъезда двое
конных пытаются сдержать напор толпы. Лошадиными копытами топчут выделанную
кожу, кем-то сложенную к крыльцу.
* * *
С Владимирского проспекта
пересекает Невский Измайловский батальон. К старому боевому знамени с регалиями
прошлого века привязаны красные ленты. Оркестр. Толпа приливает, вне себя от
восторга:
— Спасибо, измайловцы! Да здравствует свобода!
А офицеры, с навязанными
красными бантами, идут сосредоточенные, задумчивые. В ответ толпе прикладывают
руку к козырьку.
* * *
В исподних полушубках, без погонов, не узнаешь части, — побрели по городу гулять и
нестроевые конвойцы Его Величества из своей казармы на Шпалерной. Одного конвойца
подхватили, долго возили на автомобиле в первом ряду, везде приветствовали как
казака. На углу Невского и Владимирского заставили
говорить речь. Сказать он нашёлся только: «Да здравствует Терское и Кубанское
войско, ура!» И все закричали «ура» и замахали шапками. Повезли дальше, кормили
в питательном пункте.
* * *
Командующий отдельным
корпусом жандармов генерал-майор граф Татищев в ожидании царского приезда метался
между Тосно и императорским павильоном Царского Села. Искал поддержки Государю
у стоявших там эшелонов Кирасирского и Кавалергардского полков. Но они —
«примкнули к народу».
Тогда просил подцепить его
салон-вагон к проходящему от Петрограда поезду. Отказали ему.
Пошёл пешком по путям — и
был арестован.
* * *
Шли матросы колонной и с
музыкой. Вдруг — стрельба сбоку, неизвестно откуда. Сразу стали падать, бежать
за угол, перемахивать через заборы. Только винтовки да матросские бескозырки
остались на снегу.
* * *
На Спасо-Преображенской
площади перед семёновцами держал речь с овсяного ларя
депутат Государственной Думы Родичев. Вдруг — пулемётный обстрел, неизвестно
откуда! Все повалились. Никого не задело.
Но возникло среди солдат,
что их нарочно подвели под этот обстрел.
* * *
В толпе, по тротуарам —
глядящих на войска много радостных верящих лиц. Богатый господин на краю панели
то и дело срывает с головы шапку, седого камчатского бобра, и кружит ею в
воздухе, выкрикивая приветствия проходящим манифестациям.
* * *
Из сумасшедшего дома тоже
разбежались.
* * *
По всему Петрограду
разгорается день повальных обысков. Вломятся в дом — и идут по всем квартирам
подряд. Начался грабёж и на императорском фарфоровом заводе.
* * *
К памятнику Александру III
пристроили красный флаг. Держится.
* * *
На Николаевском вокзале от
имени коменданта расклеено объявление:
«Солдатам запрещается
отбирать у офицеров оружие. Вооружённым офицерам, приезжающим в Петроград,
предписывается являться для получения инструкций и документов в зал Армии и
Флота. От Государственной Думы не исходило распоряжение отбирать у офицеров
оружие».
Вокзал полон солдат разных
частей. Квартира начальника Николаевской дороги Невежина разгромлена служащими
и солдатами. Везде следы пуль, разбиты зеркала, поломана мебель, не вся. И
покрадено.
* * *
Евгений Цезаревич
Кавос, подъезжая к Петрограду московским поездом,
очень смеялся рассказу спутника, представляя себе сцены ареста министров. Но
поезд остановился, сильно не доезжая вокзала. И Кавос
застрадал, как же он потащит несколько своих
чемоданов, да непривычными руками. Ведь не поднимешь. — «Нет, это мне не
нравится. Я скоро начну кричать — да здравствует Николай II!». И верно, до дому
по городу он добирался, пока все вещи, двое суток.
* * *
На петроградских
улицах уже много испорченных и даже опрокинутых автомобилей. Но и ездят немало,
на грузовых платформах — свесив ноги как с телеги. Ездят и в богатых легковых:
за бахромой роскошных занавесок — винтовки и папахи.
* * *
На углу Литейного
и Невского остановился грузовик с вооружёнными солдатами, а студент без фуражки
оттуда держал речь к публике о войне до победы. Толпа рукоплескала, кричала
«ура». Грузовик ушёл по Невскому, а из публики
любопытствующий адвокат Каменский пошёл по Литейному. Но его нагнал человек в
военной шинели и стал звать людей: «Вот этот — кричал долой войну! Надо его
арестовать, он шпион!» И уже схватили. Каменский сильно перепугался: «Я не
говорил! это ложь!» И смелей: «Я петербургский старожил, присяжный поверенный и
живу там-то. Если угодно — пожалуйте со мной на квартиру. А кто этот такой?
Пусть назовёт!» Тот стал ретироваться. «Ага! Так он и есть немецкий шпион!»
Стали хватать того.
* * *
По улицам гарцуют всадники,
да на лошадях дрессированных из цирка Чинизелли,
разграбили цирковую конюшню.
* * *
Над Зимним дворцом вместо
императорского штандарта — красное знамя.
На Дворцовый мост взъезжает
с Дворцового проезда грузовик, полный солдат. Стоящий сзади молоденький солдат,
глядя назад на ходу, поднимает ружьё и бухает в воздух.
Грузовик останавливается,
среди солдат смятение: «Кто стрелял? Откуда?» Хватаются за ружья. Тот самый
солдатик показывает им на ближайший дом по Адмиралтейской набережной:
— Вона, оттуда! С чердака.
Солдаты матюгаются, грузовик
даёт задний ход, на расправу.
Из проходящих
двое объясняют им, кто выстрелил на самом деле.
Но грузовик всё равно
свернул, поехал в сторону Исаакия. И оттуда слышна
сильная стрельба.
* * *
Шальною пулей с Марсова поля убило в своей квартире художника Ивана
Долматова, 9 лет назад получившего звание за картину «Торжество разрушения».