296
Встретили генерала Иванова
во дворце два графа — средних лет Апраксин и старый сухой Бенкендорф,
с большой надеждой и радостью.
Чем настойчивей к тебе
подступают — тем важней себя надо держать, чтоб не уронить. И говорить
поменьше.
Пока, минут десять, ждали
приёма, ничего им генерал не выронил. А от них услышал, что гвардейцы Сводного
полка и казаки конвоя собраны в обширных дворцовых подвалах, чтобы быть
вызванными по тревоге в любую минуту. Но вокруг дворца, по уговору с
мятежниками, образована нейтральная зона, куда не ходят с оружием ни те ни другие. А вечером была паника, что соседнее здание
Лицея захватила банда неизвестных солдат и будет обстреливать
дворец. Затем послали туда разведку, и выяснилось, что слух пустой, никого нет.
Оба графа, с двух сторон от Иудовича, наперебой волновались, что будет с ними и со дворцом, и с надеждой засматривали генералу в глаза. Но
генерал был — главнокомандующий столичным Округом, и даже диктатор, и не мог
давать им частных пояснений.
Государыня относилась всегда
к генералу Иванову крайне одобрительно. Очень ласково принимала его и прошлой
осенью. Через неё он иногда косвенно ходатайствовал к Государю, чего не мог
прямо. Николай Иудович должен был быть ей чрезвычайно
обязан — и это тем более стесняло его в нынешних сложных обстоятельствах.
Государыня приняла его в
тёмно-сером платье и в косынке сестры милосердия, лишь с ожерельем из крупных
янтарных камешков в несколько петель на груди. Лицо её было измято-усталое, но
вместе с тем сохраняло напористую энергичность, даже гордо-холодную свою
красоту, при больших глазах.
Нецеремонийно быстро она прошла через
комнату — как бы кинулась к Николаю Иудовичу, как бы
готова была обнять его. Подала ему сразу обе руки, в две руки:
— Генерал! Какое счастье!
Какое счастье, что вы прибыли, избавитель наш! — говорила она по-русски, почти
вполне правильно, но напряжённо, как иностранцы. Была очень приветлива, но
улыбка не трогала её губ. — Как мы ждали вас! А я уже боялась, что вы не
доедете!
Иудович знал за собой подкупающий
вид, подкупающий голос, он всем умел нравиться своим добродушием. Его всегда
любили за царскими столами. К его авантажному виду да ещё из широкой груди
широкий бас:
— Что вы, Ваше Величество!
Как же б я не доехал? Приказ. Но были препятствия, да.
— Садитесь! — порывисто
указала она ему на мягкое кресло, а сама невдали села на банкетку,
как будто не нуждаясь в прислоне своей ровной высокой
спины, — и за ручки банкетки держалась как за морские
поручни, как всходя по кораблю, и ещё подрагивали её руки:
— Государь мне
телеграфировал, что посылает войска. Много войска у вас? И конница из
Новгорода? Где они собираются?
Этак быстро говорить — скоро
ни о чём не останется. Николай Иудович растягивал:
— Войска изрядно, Ваше
Императорское Величество. По пешей бригаде и по конной бригаде с каждого
фронта. Но пока все соберутся...
Он знал, что принял
воинственный вид. Только стратегические препятствия ещё могли удерживать
отважного генерала от наступления.
— Когда вы в последний раз
видели Государя? — ещё нетерпеливее спрашивала императрица, обгоняя сама себя.
— Да когда же?.. По за ту ночь, Ваше Величество.
— Это — когда? —
перебросилось нервно по её прямому выставленному лицу. На лице он разглядел
теперь покраснелые места, как большие пятна нерадостного румянца.
Генерал вытягивал из глубины
седеющей бороды:
— В позапрошлую ночь. Пошла
жизнь больше ночами.
Она не заметила упрёка или
быть его не могло:
— В каком он был настроении?
Как он смотрел на события?
— В спокойном.
— Перед той ночью,
позавчера, я послала ему три отчаянных телеграммы о положении. Неужели он их не
получил?.. Как мог не ответить? Неужели их уже тогда перехватывали?
Заслонённый завесою лопатной
бороды, со лбом широким невозвышенным, генерал не
спешил отвечать.
Пытливым жёстким взором обгоняя его не идущие слова, вся выдаваясь вперёд с
поручней, ещё с длинным римским носом, она нетерпеливо вырывала:
— Скажите — где Государь
сейчас? Он должен был приехать сюда прошлым утром! — и не приехал!.. Он — не
идёт за вами следом? Отчего ж ваши поезда не пошли вместе?
— Никак нет, Ваше
Величество, Государь изволил отправиться другим маршрутом, через Бологое.
— Так он задержан! —
блистали глаза императрицы. — Где он задержан? Кем? У меня нет с ним связи!
— Не могу знать, Ваше
Императорское Величество. Я ехал сюда — полагал найти Государя здесь. Да кто ж
посмел бы его задержать? — искренно удивлялся Николай Иудович.
— Разве и там по дороге везде бунт?
Струнность государыни ослабела. Она
взялась одной рукой за сердце:
— Ах, я теперь уже ничему не
верю. Ничего не знаю. Если кто-то смеет остановить Государя — я ничего уже не
понимаю!
Сказать ли, не сказать?
— Начальник станции Вырица
говорил мне, будто у него сведения: императорские поезда сегодня проходили Дно.
— Дно?? — с новой надеждой острунилась государыня. — Но тогда он должен быть уже
здесь? уже подъезжать?
Николай Иудович
развёл большими мужицкими ладонями:
— Не могу знать. А может куда иначе поехал?
— Но куда ж иначе? — дрожало
горло под властным длинным лицом царицы. — Куда ж иначе, если он едет к семье?
— Ну, может быть в Ставку? —
невозмутимо рокотал Николай Иудович.
— В Ставку? — задумчиво
повторяла царица. — Но ему надо ехать сюда!
Старый генерал был горько
озадачен:
— Но я не представляю, чтобы
посмели задержать Государя.
Как будто сами кости
государыни смякли. Ей стало трудно сидеть без прислона
— она поднялась — (вскочил и генерал) — перешла не слишком уверенным шагом и
села в кресло — (генерал опустился).
— Ах, генерал! — сказала
она. — Мы давно страдали от того, что нас окружают неискренние люди. Так мало
осталось верных!
Николай Иудович
преданно смотрел на государыню.
— Не хочу верить, — говорила
сильным низким голосом. — Но нам принесли известие, что сегодня великий князь
Кирилл Владимирович с гвардейским экипажем ходил в Думу на поклон! Если великие
князья так ведут гвардию — сами посудите, на кого нам надеяться!
Старый генерал отемнился, бедняга. Такого предательства он не мог даже
вообразить.
Но подтвердил, что и он
имеет такие грустные сведения о гвардейском экипаже.
— А я не верила! И
невозможно поверить! Мы гвардейский экипаж так любили всегда! И две их роты сейчас
тут, во дворце, нас охраняют!
В выразительных её серых
глазах вспыхивали искры, но погасающие. Её строгое решительное лицо только и
жило верой. А с потерей веры теряло форму.
Но честный генерал ничего не
мог поделать с этими изменниками.
Уже менее волнуясь, переходя
к деловому тону:
— Когда же, генерал, вы
думаете вступить в Петроград?
Николай Иудович
сильно вздохнул богатырски-широкой грудью:
— Затруднительно сказать,
Ваше Величество. Ведь со мной сейчас восемьсот человек, что я могу? Я приехал командовать
войсками Округа — а меня просто арестовать можно.
Простоватое лицо генерала
выражало расступленье ума.
— Да, но к вам же идут
полки! — Императрица уже сидела не напруженно,
откинувшись на высокую спинку и придерживаясь за сердце, это не был жест
чувства, а, кажется, прямой боли, но неумирающие глаза её пылали снова: — В
Петрограде — ужасы творятся! Грабят квартиры, разоряют дома, вот Фредерикса жгут, перепились, убивают офицеров. Всё это надо
остановить немедленно! Но — не проливая крови.
— В Петрограде, —
благообразно и светлооко возразил Николай Иудович, —
уже всё успокоилось.
— Как успокоилось? Когда? —
изумилась императрица. — Откуда у вас такие сведения? Я
например знаю... Вот только что... Да даже у нас в Царском...
— Никак нет, Ваше Величество,
— качал широким лбом генерал. — Нам известно, что в Петрограде всё успокоилось.
— Да откуда же?! Совсем не
так!
— Изволите видеть, я только
что получил телеграмму из Ставки. В Петрограде — новое правительство, прежних
министров, правда, поарестовали, это сугубо
прискорбно, но и новое правительство примкнуло к монархическому началу — и мне
приказано вступить в переговоры.
— Ка-кие переговоры?! — ахнула императрица. — Там —
разбойники, воры, враги Государя! — какие с ними переговоры? Это пьяная банда
или изменники отечества, надо немедленно её разогнать! переарестовать!
Она — чётко это бросала, и
такое решительное жёсткое выраженье взялось на её лице, подпрыгнули нити
ожерелья на груди, — кажется, сама бы сейчас повела войска.
— Но Ставка...
— Да что может оттуда
понимать Ставка? Государя нет, Алексеев ещё больной, что он может решить? —
гневалась царица, гнев очень шёл к её лицу.
Но в Иудовича
никак не вкинулось её возбуждение, он оставался совсем покоен: почтителен — а не согласен.
— Изволите видеть, Ваше
Императорское Величество, — приказ. Приказано — не открывать междоусобицы. — Он
даже с грустью отвечал ей, что не давали ему проявить свою генеральскую власть.
Но ведь и не свой же народ укладывать, когда такая война идёт.
— Междоусобицы? Конечно не
надо! Кровопролития? Ни в коем случае! Но вы соберите все свои полки и
торжественным маршем с музыкой вступите в город! И всё! И одни — сразу
разбегутся, а другие сразу подчинятся и успокоятся. И всё. Лишь бы был проявлен
авторитет власти! Кровопролития — конечно не должно
быть, ни в коем случае!
Ну, так это же самое и
генерал говорил. Так же ему и приказывали.
— Но — какие переговоры?
Какое «новое правительство»? — поднялась государыня в досаде, — и тотчас же
поднялся генерал. Она пошла по комнате, а он поворачивался в ту сторону, где
она.
Это «новое правительство»
досадней всего её и прижигало, она знать его не хотела (хотя вынуждена была
просить у Родзянки защиты), — самозванцы, думские мерзавцы!
Она бессильно выхрустывала кистями. Акцент её стал сильней:
— Но ведь этот же приказ —
не Государя?!
— Начальника штаба
Верховного Главнокомандующего, — почтительно напоминал генерал. — А с Его
Величеством у меня связи нет.
Да! Всё возвращалось к тому
же! — нет связи с Государем! Надо искать и вызволять Государя!
Остановилась. И сплела руки
на груди, как бы молитвенно:
— Вы правы, генерал. Прежде
чем действовать — сейчас самое важное нам: найти и
освободить Государя.
Самое важное сейчас — государыне
соединиться с Государем. Сейчас под защитой генерала можно было бы всей семье
поехать к нему. Но — нельзя вырывать больных из постелей, превратности пути, да
и неизвестно, куда ехать, и отряд генерала — не больший, чем у них тут
защитники во дворце.
— Надо выручить Государя! —
решила она окончательно. — И открыть ему путь сюда. Можете вы привести поезд
Государя — сюда?
Вздохнула широкая испытанная
грудь богатыря, колыхнулась сивая борода:
— Ваше Императорское
Величество! Я — с полной готовностью! Если бы мне удалось прорваться до Дна — я
бы там дальше поискал бы поезд Его Величества, высвободил бы его — и он смог бы
приехать к вам!
Генерал стоял — не
колебнулся, смотрел — не моргал, мудрый старый полководец.
(Тогда освобождался он — не
только от похода на Петроград, но даже и — штаб обосновывать в Царском).
Ему, правда, было жалко
государыню при больных детях и в двух верстах от взбунтовавшихся полков. Но тут
— охрана была неплохая.
Государыня смотрела с
надеждой и благодарностью на милого старика, постепенно уразумевшего положение.
Просветлилась от новой мысли:
— Генерал! У меня — письмо
для Государя, которое нельзя, чтобы попало в их руки. Я там
откровенно пишу об обстоятельствах, о планах...
Договаривала уже на ходу.
Чуть приподнимая долгую юбку, быстро вышла из комнаты. Из-за портьеры
послышался шорох, разговор по-английски.
Иудович быстро соображал. Упаси Бог
брать такое письмо. Ведь его, как самого простого офицера, могут в любой момент
захватить, обыскать, да хоть вот сейчас, в пустынном Царском Селе, ещё до
вокзала. За такое письмо не погладят: участник заговора.
Государыня возвращалась с
письмом в руках, одаряя улыбкой. И протянула — пальцами в перстнях и с
обручальным кольцом Государя — конверт.
Иудович, всё с тем же
старо-генеральским благородством, преданно и проникновенно отрапортовал:
— Ваше Императорское
Величество, это никак не возможно. Я могу пасть в бою. На моих руках — отряд. И
я не уверен, что так быстро достигну Государя сам.
— Но пошлите кого-нибудь! —
ещё всё не отняла она протянутого конверта.
— Никак нет, Ваше
Величество. Не имею такого надёжного человека, с кем бы послать.
Государыня вскинула голову
породистым движением, в царственном недоумении.
Иудович исклонился
весь, объясняя:
— Ваше Императорское Величество,
моя офицерская служба, чуждая искательств... Сорок семь с половиной лет... Ведь
я — не из-за себя. Как же можно вашим драгоценным письмом рисковать? Как же
можно ваши августейшие планы допустить в руки какого-нибудь негодяя?..
Генерал Иванов очень спешил
прочь из дворца, но в ярком вестибюле его нагнал дежурный офицер — и подал ему
с дворцового телеграфа ещё новую телеграмму в сером запечатанном конверте с
дворцовым гербом — только что пришедшую.
Досадуя, что не успел уйти,
генерал вскрыл.
Такая же была, с дворцовым
гербом, толстая бумага, и на ней красивым каллиграфическим почерком выведено:
«Псков, 0 ч. 20 мин.
Надеюсь, прибыли благополучно. Прошу до моего приезда и доклада мне никаких мер
не принимать. Николай».
Ну! Последние оковы спадали
с рук обременённого генерала. Не надо вступать в Петроград! Не надо собирать
войска! Даже не надо принимать никаких решений. И Государя вызволять тоже не
надо, он приедет сам!
Отлично! Отменно! Всё
предусмотрел Николай Иудович — и всё правильно!
Хорошо, что не начал стрелять, вот бы влип. Хорошо,
что не совался в Петроград.
Весёлый ехал он по перепойной или напуганной безлюдности Царского Села. Нигде
не было ни толп, ни патрулей, ни часовых, ни прохожих, всё убралось в дома и
казармы. Да морозец! Проехал до станции благополучно.
На плохо освещённом вокзале
стоят его тёмный эшелон в полусотню вагонов. Иванов приказал готовить отъезд.
Оба паровоза уже были прицеплены назад. Для лучшего сосредоточения ясно, что
ему нужно оттянуться назад.
Его отход из Царского Села
был более чем разумен: здесь его может что-нибудь заставить принять решение. А
ему надо — не принимать никаких решений.
А иначе и не достичь
приказанного ему умиротворения.
Тут прибежали со сведениями,
что 1-й запасной стрелковый батальон и с ним тяжёлый дивизион движутся к
вокзалу.
Ну, так и ждал! Несомненно:
чтоб захватить или перестрелять весь георгиевский батальон! Как хорошо, что не
вышли из вагонов. И так ещё удивляться, что простояли благополучно.
На паровозы он велел поставить
караулы из своих георгиевских кавалеров. А начальника станции прихватить с
собой как заложника — чтоб не произвели чего со стрелками или со сцепами.
И велел немедленно трогать в
два паровоза — назад, на Вырицу.
*****
БОРОДА МИНИНА, А СОВЕСТЬ ГЛИНЯНА
*****