5
Эта минувшая зима была
наполнена архидраматической борьбой и могла бы
завершиться пролетарской революцией в Швейцарии, а через неё и во всей Европе,
— если б не подлая измена шайки вождей, измаравших, оплевавших, заблудивших всю
швейцарскую партию, а прежде и гаже всех — из-за негодяя,
интригана, политической проститутки Гримма. И старой
развалины Грёйлиха. И других грязных мерзавцев.
Поверхностному филистерскому
взгляду, а таков взгляд большинства людей и даже революционеров, свойственно не
замечать крохотных трещин в колоссальных горных массивах и не понимать, что
через такую трещинку при умении можно развалить весь массив. Напуганному
обывателю, наблюдающему всеевропейскую войну
миллионных армий и миллионы снарядных разрывов, невозможно поверить, что
остановить этот железный ураган (изменить его направление) доступно самой малой
кучке, но предельно решительных лиц. Для того необходимо, правда, событие
огромное — всеевропейская же революция. Но для
европейской революции может достаточна оказаться
революция в маленькой нейтральной, но трёхъязычной, но в сердце Европы,
Швейцарии. А для того надо овладеть швейцарской социал-демократической партией.
А если ею нельзя овладеть, то её нужно расколоть и выделить боеспособную часть.
А для того, чтобы расколоть такую партию, как швейцарская, — не поверят
оппортунисты и книжные теоретики! — нужно всего человек пять решительных членов
этой партии, да человека три иностранца, способных дать местным товарищам
программу, готовить им тексты и тезисы выступлений, писать для них брошюры.
Итак, чтобы перевернуть
Европу, достаточно меньше десятка умелых неуклонных
социалистов! Кегель-клуб.
В Кегель-клубе обдуманное осенью, вокруг Кегель-клуба и завязалось начало этой работы. После неудачи
на ноябрьском съезде швейцарской партии, сперва как бы
лишь для психологического реванша молодых, Ленин составил им реальные
практические тезисы — об их задачах в их борьбе. Углубление многих месяцев,
даже чтение ничтожных швейцарских газет, — всё пригодилось тут. Потом вокруг
тезисов стал собирать разъяснительные заседания с молодыми левыми. Пустили
тезисы течь по всей Швейцарии. Замысел был: хотя бы одна самая крохотная
местная партийная организация приняла бы их — и тогда законно
можно было бы требовать, чтобы социалистические газеты их опубликовали, — и так
тезисы потекли бы в обсуждение ещё шире. Искали, как напечатать тезисы
листовками, как распространить их несколько тысяч (все — говоруны, безрукие,
кто хандрит, кто притворяется, — никто не может толком распространить).
Начать вообще
самостоятельное издание листовок? Но главная опора, вождь молодёжи, Мюнценберг ворчал, что литературы и без того
хватает. (Как будто такая литература бывала у них когда!) Слабы
швейцарские левые, дьявольски слабы.
И нетерпеливый взгляд
революционера заметил другую желанную трещину, она обещала больше и быстрей:
приближался новый съезд швейцарской партии, назначенный на конец января и
специально посвящённый (верхушку вынудили обещать) отношению к войне.
Замечательная это была возможность, чтобы растрепать, расколотить всё
оппортунистическое руководство и на глазах швейцарских масс расстрелять его неотклонимыми жизненными вопросами: допустимо ли довести
Швейцарию до войны? допустимо ли потомкам Вильгельма Телля умирать за
международные банки? допустимо ли... и т. д., и т. д., тут можно много
наработать. Такой съезд был ещё потому особенно опасен для оппортунистов, что в
сентябре будущего 17-го года предстояли выборы в парламент, и как бы теперь ни
постановили они — за отечество или против, — партия на выборах неизбежно
расколется или даже перестанет существовать — а то и нужно нам!
Оппортунисты смекнули и стали маневрировать: нельзя ли вообще отложить
опрометчиво обещанный съезд, нельзя ли вообще никак не решать
военного вопроса, пока, мол, Швейцария ещё не воюет, или уж решать военный
вопрос, когда кончатся все войны?
И они ещё не знали, как будет
нанесен им удар, как будет поставлено: не просто «за отечество» или «против
милитаризма», но — с беспощадной решительностью: невозможно бороться против
войны иначе как через социалистическую революцию! Голосовать, по
сути, уже не по поводу войны, а: за или против немедленной экспроприации банков
и промышленности! В Кегель-клубе
деятельно готовилась резолюция для съезда — Платтен
написал, слабо, Ленин пересоставил от имени Платтена.
(Работа нелёгкая, но благодарная. Надо
было всеми интернациональными силами помочь швейцарским левым). Надо
было заострять по всем направлениям: немедленно демобилизовать швейцарскую
армию! защита Швейцарии — лицемерная фраза! именно швейцарская
политика мира — преступна! Успех мог быть колоссален: такая резолюция
швейцарского съезда вызвала бы самую восторженную поддержку рабочего класса
всех цивилизованных стран!
Но — оппортунисты
зашевелились. Конфиденциально узналось, что верхушка готовит отложить съезд,
каковы наглецы! В таких случаях — предупреждающий удар! отнять инициативу! И
поручили Вронскому на собрании цюрихской организации
выставить резолюцию — «против тайной закулисной агитации за отодвигание съезда!
признаки впадения в социал-шовинизм, осудить!». А была возможность подправить
подсчёт голосования — и сделали так, что резолюция принята! Хор-роший
удар по центристам! — они ведь боятся прослыть шовинистами.
Но так обнаглела их шайка,
что и этого не испугались: через день же собрали президиум партии и сбросили
маску. (На президиуме были и Платтен, и Нобс, и Мюнценберг, так что всё
известно достоверно). Старый Грёйлих полез порочить
всю цюрихскую партийную организацию: в ней, мол,
много дезертиров, мы за них поручались перед властями, и можно бы ожидать, что
именно в вопросе защиты родины они будут... А другой кричал: если партия будет
так мараться, мы, сент-галленцы, выйдем из неё! эти
товарищи невысокого мнения о швейцарских рабочих (и даже с намёком, что
иностранцы мутят)... Ещё один закатился до шовинистической истерики: идите вы с
вашими формулами международных конгрессов! Обсуждение военного вопроса во время
войны — безумие! в такие минуты всякий народ, мол, соединяется в общности
судьбы. (Со своими капиталистами...) Как же демобилизовать армию, если она
защищает наши границы? Да, если Швейцарии возникнет опасность, то рабочий класс
пойдёт её защищать! (Слушайте, слушайте!) Но бесстыднее всех вёл себя Гримм.
Председатель Циммервальда, Кинталя
— и такой подлец в политике: что ж, война начнётся —
а нам поднимать восстание?.. Делал гнусные намёки
против иностранцев и молодых. И, соединясь с
шовинистами, 7 против 5, с ничтожным перевесом именно его, гриммовского,
центристского голоса — отложили съезд на неопределённое время
(считай — до конца войны)... Неслыханно позорное решение! Полная измена Гримма.
Ах, мошенник, скотина,
предатель, бешенство берёт! Так тем более теперь развернуть в партии войну как
никогда! Оставалось одно: сбить Гримма с ног! Всё
упиралось в Гримма — и важно было сейчас же
ошельмовать его, разоблачить, сорвать маску.
Как в драке ищет рука, какой
предмет подсобнее схватить и ударить, так и мозг
политического бойца выхватывает молниевидные извилины
возможных ходов. Первая мысль была: Нэн! Необычно,
что Нэн, не очень-то левый, голосовал за нас. Значит:
выгоднее всего опрокидывать Гримма через Нэна! А как? Написать в газету Нэна
открытое письмо, публично назвать Гримма мерзавцем и что невозможно дальше оставаться с ним в одной циммервальдской организации!.. Нет, не так, пусть все
пишут открытые письма в газету Нэна, все, кого только
найдём, — и под этой лавиной открытых писем и резолюций протеста похоронить Гримма навсегда! Каждая минута дорога, повсюду собирать
левых — и направлять против Гримма!
Драматический момент. В Шо-де-Фоне присоединился верный Абрамович. В Женеве
колебались Бриллиант и Гильбо.
А в Цюрихе вечер за вечером
собирались левые и молодые, вырабатывали методы нападения. И стало понятно:
открытых писем — мало. Надо совершить политическое убийство —
чтобы Гримм уже не встал никогда.
И вот какая форма. Не теряя
часа, подхватились вместе с Крупской, Зиновьевым, Радеком,
Леви, все силы, какие были в тот момент, — и за много кварталов пошли к Мюнценбергу на квартиру. И тут, когда все решительные
собрались, — Вилли позвонил по телефону и вызвал к
себе Платтена, не объясняя ему, в чём дело, а — срочно!
Надо было взять его в западню, неожиданно. Платтен
последнее время явно боялся — и Гримма, и раскола, не
хотел учиться интернациональному опыту, проявлял себя слишком швейцарцем,
ограниченным швейцарцем, как впрочем и Нобс. (Если вспомнить — откуда взялись
они? В Циммервальде они
просто записались в «левые»...) Так вот, надо было взять Платтена врасплох, за горло.
Он вошёл — и когда увидел не
одного Мюнценберга, как ожидал, а шестерых, плотно
сжатых в комнатушке, трое впритиску на кровати, и все
мрачные, — на большелобом открытом его лице, не приспособленном играть,
выразилась растерянность, тревога. Хоть одного бы он искал себе в союзники или
ободрительного! — но не было ни одного. Затолкнули, посадили его в угол —
дальше от двери и за комодом, в тупик, а вшестером — ещё надвинулись, кто на
стульях, ещё нагнулись, кто на кровати. И Мюнценберг
(так по ролям) — звонким дерзким голосом объявил: мы, вот все мы, наша
группа, решили немедленно и окончательно рвать с Гриммом
и опозорить его на весь свет! Платтену — выбор: или с
нами, или с Гриммом. Платтен
заёрзал — а подвинуться некуда, заволновался, переглядывал
лица, искал, кто помягче, но и Надя смотрела как
застывшая ведьма. Платтен лоб вытирал, мял подбородок
свой бесхарактерный, просил отсрочки, подумать, — он говорил, а все шестеро не
шевелились, хмуро молчали и смотрели на него, как на врага (это забавник Радек все придумал), — и это было самое страшное. Платтен растерялся, подавался, он предлагал: не надо же так
сразу! послать Гримму предупреждение,
предостережение... Нет!!! Всё — решено!!! И остаётся Платтену
только выбор: или — с нами, в честном интернациональном союзе, или — со своим
швейцарским предателем, и опозорим обоих вместе! И отвечать — сейчас же!
Двумя руками схватился Платтен за голову. Посидел.
Сдался.
Брошюру на опозорение
поручили Радеку писать. И он — в ту же ночь, в одну
ночь, искуривая трубку свою, без всякого труда мог написать, лентяй.
Но — не написал. И ещё много часов пришлось Ленину ходить с ним по Цюриху,
уговаривать и поджучивать, чтоб написал, да похлеще, как он один умеет. Всё-таки, журналист —
несравненный!
Следующий шаг — напали на Гримма в заседании Интернациональной Социалистической
Комиссии. Сам Ленин не пошёл, чтоб не выставляться, а Зиновьев, Радек, Мюнценберг и Леви напали,
что деятельность Гримма в Швейцарии — преступление,
бесчестие, педерастия! — а потому он должен быть исключён из циммервальдского руководства! (Свергнуть с престола). Тут
же напали на Гримма и в мюнценберговском
молодёжном Интернационале. Тут же возникла идея добиваться внутрипартийного
референдума — устроить съезд теперь же, в марте! А мотивировка референдума была
(пришлось самому написать) лучшее во всей кампании: что отсрочка съезда есть поражение
социализма!
Что поднялось! Какая буча и пыль! Ч-чудесно!!!
Вожди партии заревели от негодования, кинулись в опровержения! — кто ж может
выстоять в социализме против смелого резкого принципиального обвинения слева?!
Один обвиняющий голос может свалить тысячу оппортунистов!
Чудесно! Это — удалось! Это
— и нужно было!
Ещё на кантональном
партсъезде удалось собрать за резолюцию левых одну шестую часть голосов — это
было крупной победой!
Но и — высшей точкой
кампании. Стала она спадать.
Гримм бешено напал на
референдум — и испугал наших молодых.
Лисье-осторожный Нобс публично отмежевался
от референдума.
А Платтен
— а Платтен смолчал, раскисляй... Вот так и строй на
нём борьбу. Нет, он безнадёжен. Он не хочет учиться, как организовать
революционную партию.
И даже брошюру Радека — отказались печатать: «Напечатаем — выгонят из
партии!» Ну и левые! Ну и вояки!..
А Гримм, почувствовав нашу
слабость, собрал архичастное совещание и пригласил
левых. Мюнценберг и Вронский конечно не пошли. А Нобс и Платтен поплелись... к
хозяину.
Нет, они на три четверти уже
свалились к социал-патриотизму. Нет, левые в
Швейцарии — архидрянь, бесхарактерные люди.
Запутывать, замазывать
разногласия вместо того, чтобы их заострять, — какая ж это подлость!
А тут совершилась
возмутительная история с Бронским. На общегородском
собрании выбирали правление, несколько избранных отказались, поэтому список
спустился ниже — и счастливо захватил Бронского, Бронский вдруг попал! Так обнаглевшие правые заявили, что с
Бронским дружной работы не будет, они отказываются. А
Нобс был председателем — и согласился выборы аннулировать!
И Платтен
— скушал эту оплеуху...
Ленин сидел на собрании —
молча, но вне себя! И уже на минуту не заснул в ту ночь.
Вообще от этих ежедневных
собраний — нервы швах, головные боли, сна нет.
Да вся швейцарская партия —
насквозь оппортунисты, благотворительное учреждение для мещан. Или чиновники,
или будущие чиновники, или горстка, запуганная чиновниками.
Разбежались левые от нашей
помощи — и в Цюрихе, и в Берне. У одного Абрамовича хороши дела, но он далеко.
А Гильбо и Бриллиант колеблются.
И вожди
молодых, даже острый резкий непреклонный Мюнценберг,
— потянулись на компромисс. Мюнценберг! — и тот
отклонил брошюру Радека! (И уехал Радек
в Давос, подлечиться, тоже замучился).
Было бы смешно, если бы не
так гнусно. Видимо, в Цюрихе — конец возни с левыми...
Но — не надо жалеть, хоть и
проигрыш. Знал всегда, как гнилы европейские социалистические партии. Теперь и
на практике сам испытал.
Не надо жалеть. Что было
сделано — не пропадёт совсем бесследно. После нас, преемники наши — а создадут
левую партию в Швейцарии!
23 февраля назначено было
собрание левых — и даже не состоялось: просто не пришли, никому не нужно.
Собирался Ленин доклад делать — сходил впустую, вернулся в бешенстве. В
бешенстве на всю ночь.
Он завидовал — Инессе,
Зиновьеву, как они там где-то ездили, выступали с рефератами: там видишь перед
собой не социалистических мещан, а — свежих людей, рабочих, толпу, и влияешь
сразу на массу.
Тут много было и других
расстройств. С Радеком — вперемежку дружба и ссоры
(он невыносим, когда в академизм лезет), а Инесса и Зиновьев восприняли их
разлад тяжело. То ссора с Усиевичем. (А с Бухариным и не вылезали из ссоры,
хорошо хоть не вынесли на публичность). То Шкловский растратил партийную кассу.
То Инесса вздумала «пересматривать» вопрос о защите отечества — и сколько же
лишних убеждений пришлось потратить.
В письмах. Так и не приехала
в Цюрих ни разу.
Скоро год...