53
Чем была
замечательна квартира Горького на Кронверкском — проходной революционный штаб!
постоянно действующий, в вечном приходе людей и новостей — и неприкосновенный
для полиции, на эту квартиру они посягнуть не решились бы! — и к тому же всегда
кормили (не то чтоб обслуживали, а было что взять поесть, кто там часто бывал). Приходили люди и совсем не
знакомые — ни хозяину, ни постоянным посетителям, — но кто-нибудь их привёл, и
что-нибудь они тоже рассказывали. Сам Горький очень любил этот поток людей,
рассказы и новости, и то и дело бросал своё писанье, выходил из кабинета и толокся тут со всеми, сидел и сам вызывал людей на рассказывание
историй. Правда, к нему и глуповатых много приходило, совсем уже темнота или пьянчуги, но и революционеров много бывало, особенно
большевиков.
Гиммер, как правая рука
Горького по «Летописи», да просто фактический редактор и основной работник,
бывал почти каждый день, и совсем как свой. Так и вчера он весь остаток дня и
вечер провёл здесь. Так и сегодня, поздно встав по воскресному дню, сообразил,
что лучше не будет места, как пойти к Горькому. Когда новости сами к Горькому
не приходили, то он лазил за ними в телефон, — садился и начинал обзванивать
разных знакомых ему людей — не самых главных деятелей, но всё ж из буржуазного,
адвокатского, интеллигентского, литературного мира и даже периферии
бюрократического.
Но сегодня за несколько
полуденных часов, сидя у Горького, ничего узнать не
удалось. И тогда Гиммер, другой сотрудник «Летописи» Базаров (в честь
тургеневского) и ещё — отправились небольшой компанией собрать личные
наблюдения. Надо бы идти, конечно, на Невский, все
события там, но уже перед Троицким мостом толпа запрудила площадь. Правда, и в
ней гудели плотные группы вокруг людей, уже вернувшихся с той стороны. Все
рассказывали — со своих глаз или чужих слов — одно: что сегодня в городе
стреляют, боевыми патронами, и есть жертвы, — одни говорили человек тридцать,
другие — несколько тысяч, весь Невский устлан.
Если так, то становилось и
опасно туда идти, может быть лучше узнать как-нибудь иначе. Ещё здесь постоять.
На стене Петропавловской
крепости близ пушек перехаживали солдаты. Ожидались ли военные действия? Хотя
выстрелы оттуда разметали бы толпу, но сейчас она наблюдала с любопытством.
Троицкий мост перегораживали
запасные гренадеры. Хотя тут был и офицер, но шла оживлённая беседа толпы с
солдатами. Лепили им откровенно — и о правительстве, и о Распутине, и о царе, и
о войне, — одни солдаты молчали, другие посмеивались, никто не защищал. Нет, с
этими солдатами вряд ли начальство могло бы действовать по подавлению, нельзя
представить, чтоб например этот отряд взял ружья на прицел.
Не пропускали всех сразу,
толпу, а поодиночке на ту сторону пройти было можно. Но вернее будет вернуться
к Горькому и всё узнавать по телефону. Что-то интересное заваривалось!
А Горький — так и просидел
все эти часы у телефона. Он уже знал о расстрелах и знал, что общественные
круги потрясены, но вместе с тем и растеряны, ибо никто не придумал, как надо
на это ответить. Но видно не поднимались их обывательские головы выше «самых
решительных представлений».
Тут повис на телефоне и
Гиммер, стал звонить своим левым деятелям. В квартире Керенского самого,
конечно, не оказалось, убежал в Думу, но сидел там
Соколов вместе с Ольгой Львовной и ждали каких-нибудь сведений, однако до сих
пор ничего. На вечер было предположение собраться и обсудить, да вероятно у
Керенского же. Все согласны были, что левые должны использовать этот момент, но
никто не знал — за что взяться.
Кому Гиммер не мог позвонить
— это Шляпникову, не было такого телефона, они жили там, по берлогам
Выборгской, без телефонов.
Так и протекало время в
расспросах, бесплодных умозаключениях и спорах, которые уже становились и
нудными.
Нервы изнемогали.
Но много времени спасительно
заполнял телефон: за телефоном как-то не замечаешь часов.