60
Ваське Каюрову
по линии революции всю жизнь доставались одни ответственные должности. Сенгилеевский деревенский паренёк, сын сельского ткача и присучальщицы, задавленный патриархальным религиозным
бытом, он мальчишкою собирался едва не в схимники. Начитался потом вперемешку Еруслана Лазаревича и Рокамболя,
но ещё и плотником судостроительной верфи в 20 лет пугался как чертей этих
страшных «социалистов», какие ни в Бога не верят, ни царя не признают. Только
уже подрастя да женясь, по за 24 своих годка, стал он
к этим социалистам притрагиваться на сормовском
заводе, — а смотришь и получил свою первую ответственную должность: кассир
социал-демократической сормовской организации. (Там и
познакомился с писателем Горьким и на его квартире сам получал от певца
Шаляпина 100 рублей в свою кассу, только имени не указывать). А тогда ж и поучаствовал он в выпуске листовок, после чего пришлось
уйти с завода, и в том же Сормове мог он работать
только в рабочем обществе потребителей, где и каждый пятый был партийный
работник, — и тут Каюров стал ещё более ответственным: книжный и железо-скобяной отделы кооператива распространяли
нелегальную литературу, взрывчатые вещества и оружие. Сам Василий лично
хранил 265 револьверов, а ещё выменивал у эсеров динамит за листовки,
отпечатанные для них в кооперативной типографии. Но после сормовской
свободной республики осенью Пятого года и декабрьских
там боёв пришлось Васе Каюрову оттудова смываться, а
ехать в свою родную деревню Тереньгу, где тоже он без дела не сидел, но со
временем создал нелегальный социал-демократический кружок — и взяли его в
тюрьму, и жестоко не отпустили даже помочь семье убрать урожай — а сослали под
гласный надзор в Самарскую губернию. Потом уже не мог он работать в Сормове, а только в Нижнем, перед
войной переехал в Питер — модельщиком на Новый Лесснер,
потом и на Эриксона — и тут опять не миновала его
ответственная должность руководителя страхового Движения. Перед
самой войной, когда буянили на Выборгской, складывал Каюров баррикаду у себя в
Языковом переулке, а в войну на Эриксоне непримиримо
боролся с гвоздёвскими ликвидаторами, даже и
табуреткой. Так постепенно выдвинулся он в Выборгский большевицкий
райком, и даже последние недели секретарь его.
А прошлой ночью арестовали
весь ПК, кроме Шутко, и нонче
утром назначил Шляпников весь их выборгский райком в полном составе быть и
Петербургским комитетом.
Поднялся сенгилеевский,
сормовский парень до высоты, какая ему и не
грезилась: всем Петербургом управлять!
Ну, разорваться! Куда
кидаться? А тут воскресенье: кто по домам рассыпан, кто по городу, не то что
рабочих не собрать поговорить, а даже и своих райкомовцев. Кинулся и Васька
гонять по Невскому, по Лиговке.
Стреляют царские сатрапы, не
дрогает ихняя
рука! А тут ещё какой-то дурий броневик проехал по
улицам, своим стуком и железным грохотом буквально панику навёл среди рабочих,
хотя и не стрелял. И в этом громыхании броневика исчезали яркие краски пока
видимо несбыточных мечтаний. Рабочие волнения явно ликвидировались.
Заходил Каюров в казармы к
казакам — на улицах они сочувственно себя вели. Но в переговорах ничего не
обещали. Да рядовой казак — как за всех пообещается?
Так и день прошёл. Вечером
решили собрать райком. Но после провала ПК ни одна квартира члена не безопасна,
могут захватить? Решили пойти на огороды, уже в темноте.
Там и отаптывались на снегу.
Обсуждали, и так больше склонялись, что забастовку надо кончать.
Да хоть бы и не решили, так
сами рабочие наверно завтра кончат.
В это время доглядел Каюров,
что кто-то толкается среди них в солдатской шинели. Переполошил всех: это кто
такой среди нас? зачем? Всё слыхал, что мы тут
говорили! Да это, мол, дружок. Да как можно непроверенных товарищей пускать на
подобные заседания, когда обсуждаются вопросы чрезвычайно важные!
Оказалось, этот товарищ — из
броневого дивизиона.
— Так почему ж вы нам не
помогаете? Это ваш был броневик, ездил сегодня?
Ихний.
— А мы-то перепугались!
Зачем же вы выезжаете на улицу, ободряете полицию и вносите замешательство в
рабочие ряды?!
Да вот, если своих убедит,
так ещё и помогут.
— Так — убедите! А пока —
покиньте, товарищ, наше заседание!
Ушёл в темноту. Ещё и без него
побузовали, а решить — ничего не решили. Мороз
крепчает, ноги мёрзнут, у кого не в валенках.
Да зря мы на огороды
погнали, своей тени боимся.
— Ладно, — объявил Каюров, —
завтра утром пораньше, прямо с семи часов ко мне на квартиру собираться. Там и решим
— кого чего.