64
И сегодня поздно вечером
снова было назначено экстраординарное заседание совета министров, и снова не в Мариинском дворце, а в квартире
князя Голицына на Моховой. И снова Александр Дмитриевич Протопопов туда
опоздал, засидевшись на приятном обеде у Васильева, начальника Департамента
полиции. Приехал, вошёл туда в лиловатом костюме, в десертном разгорячении, — в квартире князя Голицына показалось ему
ещё темней, чем вчера, ещё напуганней, глуше, да и
людей меньше: не было никого вызванных, и министры не все.
Протопопов вошёл к ним в легкопобедном состоянии: уличные волнения явно кончались,
стрельба отрезвила толпу, ещё прежде сумерок
наступила в столице тишина, войсковые наряды полностью владели пустынными
улицами. Да Васильев ещё доложил, что за сегодняшний день арестованы,
кроме пятерых самых главных ночью, ещё 141 зачинщик-революционер. Кто именно
такие — Протопопов не переспрашивал, он в революционерах разбирался слабо, но
факт тот, что арестованы, может быть и не 141, но результаты налицо — очевидно,
всё кончилось.
И он был очень удивлён,
застав среди министров совсем другое, растерянное состояние. Тут
уже до него Покровский и Риттих докладывали о своих
переговорах с думцами и ответе Маклакова, что
распустить Думу вовсе не может быть и речи, произойдёт общественный взрыв,
допустимо прервать на несколько дней, но чтобы правительство немедленно ушло в
отставку, и целиком всё, и чтоб новые министры были «приемлемы для страны», а
новый премьер популярен — и лучше всего генерал Рузский.
Вот как?? — роспуск Думы уже
не зависел от Верховной императорской власти, а напротив — Дума диктовала
распуститься самому правительству? И министры — так устали, и так равнодушны, и
так сами хотят уйти в отставку некоторые, что кажется и готовы к роспуску?
Голицын — не имел решительности ни на что. Маленький Беляев сидел совсем
неподвижно, молча, как отсутствующий или неживой. Покровский — склонял к
отставке. (Сам он, конечно, рассчитывал, что попадёт и в новое правительство).
Шаховской, правда, вспомнил, что в Пятнадцатом году в
августе тоже казалось страшно распускать Думу, а обошлось спокойно.
И Протопопов, с изумлением
вскинувшись на одного, другого, третьего, пришёл в нервное состояние — и начал
к ним взволнованную речь. Неужели они не понимают, что Дума-то и будоражит
улицу, и пока её не разогнать — ничто не стихнет. Но даже если бы состоялось
соглашение с Думой — это не решает улицу, там нужна правительственная
твёрдость, и вот она проявлена, и результат налицо. Да
например только сегодня Департамент полиции арестовал... ну, больше сотни
революционных вожаков, и это дало эффект. Да и потом: как может правительство самораспуститься? — такого нет готового бланка, чтоб его
подписать и разойтись. Значит, составлять коллективную просьбу к Государю, как
в августе Пятнадцатого? — так мы только разгневим Его Величество окончательно! Да понимал
Протопопов, что они готовы пожертвовать только им одним. Но знал же и он за
своей спиной царственную волю! Там — верили ему, и вся сила его была оттуда...
А князь Голицын, имея
готовый, с государевой подписью указ о перерыве думских занятий, всё не решался
вставить туда завтрашнее число. И значит, завтра с утра в Думе опять польются
поносные речи?
Пока министры разноречили —
князя вызвали. Воротясь минут через пятнадцать, он
сообщил, что приезжали трое решительных и даже возмущённых правых из
Государственного Совета: Николай Маклаков, Ширинский-Шихматов и Александр Трепов,
недавний председатель этого самого кабинета. И они настаивали, что Дума
превзошла все пределы, спасение — только в её немедленном роспуске.
И обсуждение склонилось.
Проголосовали, некоторые удивляясь собственной смелости: в ночной тишине
поджигали бикфордов шнур? Голицын, прихрамывая, сходил в другую комнату, принёс
лист заказа — и тут же при всех подписал.
Протопопов не мог скрыть
ликования: вот этого последнего удара ещё только и не хватало для победы!
Возник ещё вопрос: а не
объявить ли в Петрограде осадное положение? Этим запрещались бы не только
всякие уличные сборища, но и выход из домов в определённые часы.
Но все предыдущие дни
волнений такая мера казалась бы слишком крутой. А сегодня — может быть она уже
и не нужна, успокоение достигнуто? А она бы — многих озлобила.
Да осадное положение требует
и авторитетного сильного военачальника. А с тупым неуклюжим Хабаловым можно
только набраться новых бед.
Тогда уж походатайствовать
перед Государем о смене Хабалова? Да здесь же был военный министр (ни слова не
произносивший). Просить его пока — что?.. Поговорить с Хабаловым, внушить.
Ещё пообсуждали
продовольственное положение — и всё обсуждение угасло. Да и света в гостиной
будто недоставало, чтобы видеть ярко и ясно. И решили разъезжаться. Князю
Голицыну предстояло теперь ещё о перерыве Думы телеграфно доложить Государю и
сегодня же протелефонировать Родзянке. Протопопов, любя свою свободную походку,
свою лёгкость никому не подчинённого человека, — здесь, в столице, сейчас
никому не подчинённого, зато вся столица находилась именно в его власти, —
вышел из парадной двери и на пустынной улице, при военном патруле, дежурившем у
дома Голицына, перешёл в ожидающий его автомобиль.
Сейчас он был свободен ехать
домой, но подумал, что уместно было бы близ полуночи посетить подчинённое ему
градоначальство: и всегда подчинённым полезно, когда к ним нагрянывают
высшие власти, а сейчас даже и похвалить их есть основание, и как раз сейчас
они там все собрались.
И он велел ехать на Гороховую, в пути не наскучивая наслаждаться автомобильным
удобством, откидом спины на кожаные подушки, и
мчаться. Велел ехать мимо Михайловского дворца, затем на Большую Конюшенную,
чтобы миновать всегда неприятную городскую думу.
На иных перекрестках стояли
ночные караулы, кое-где с малыми кострами от изрядного ночного мороза.
Разъезжали конные наряды казаков. На башне Адмиралтейства повесили прожектор —
и он призрачно светил вдоль Невского. Проспект, всегда в это время кишащий
толпою, был пуст. Иногда проходили другие автомобили, проезжали закрытые
частные кареты, а было — пустынно. И на Адмиралтейском тоже.
С сознанием своей
особенности и центральности, Протопопов со вскинутой головой вошёл в
градоначальство и затем в военно-полицейское совещание. Все поднялись, приветствуя
его, Хабалов тяжело, а Протопопов с лёгкостью велел им сидеть, продолжать, и
сел рядом с градоначальником Балком (Протопопов сюда
и назначил его из Варшавы по просьбе врача Бадмаева). Здесь было десятка три
военных и полицейских чинов, очень яркий резкий свет на всю комнату.
И чёткий военный разговор.
Только что кончились доклады начальников районов. Они носили успокоительный
характер: подобных беспорядков много видели за последние годы, всегда с ними
справлялись, а без жертв с обеих сторон обойтись и не может. Правда, некоторые
воинские части очень устали. Так, капитан Машкин 1-й, заменяющий командира
Волынского батальона, жаловался, что волынцы
ежедневно на постах с рассвета и до позднего вечера, весь день без горячей
пищи, возвращаются в казармы голодными.
— Но, — возразил
градоначальник, — волынцами сегодня все любовались.
Машкин улыбнулся, но с горечью:
— Да, правда, действовали
отлично. Но страшно измучились. А ведь приходится — каждый день. Вот, завтра в шесть
утра надо их опять поднимать, это нелегко.
Он и сам, и многие тут,
выглядели устало.
Да, кстати, надо
распорядиться починить трансформатор на Знаменской площади: толпа камнями
вывела его из строя, и теперь вся площадь в полной тьме.
Протопопов показал, что
будет говорить, и выразил удовлетворение как
действиями войск, так и согласованностью их с полицией. Ему казалось, что он
собирается много им сказать, но как-то не нашлось. Пожелал им дальнейших
успехов.
Прервали совещание, отдельно
поговорил с Хабаловым. Он был вял, мрачно подавлен, особенно свежей депешей от
Государя: прямо ему! первое обращение прямо к нему! И Государь категорически
требовал — завтра же прекратить в столице все беспорядки.
Завтра же! А если они опять
начнутся? Что генерал может сделать? Если б у него были здесь его уральские
казаки! Теперь он ждёт ещё добавочной кавалерии и казаков, но они не прибыли.
Что Протопопов мог ему
предложить? Своего полицейского генерала Никольского в качестве начальника
штаба? Хабалов не захотел, начальник штаба у него был.
Кто-то рядом всё высказывал
мысль призвать на охрану города бронированные автомобили. Хабалов мрачно
отказывался:
— Но я не знаю, кто там
будет сидеть внутри. Может быть такие же революционеры. Настроение технических
команд ненадёжно.
— А где они? — спросил
Протопопов.
— На Путиловском заводе.
— Тогда скомандуйте
разобрать моторы, чтоб революционеры не захватили броневики.
Пожелав
успеха, Протопопов уехал домой. Он испытывал облегчение, что Государь наложил всю
тяготу разгона не на него, а на Хабалова, да это было и справедливо: сила — у
военных властей.
Однако он подумал, что
Государь будет рад его собственному сообщению о делах. И решил тотчас же ночью
составить телеграмму в Ставку, дворцовому коменданту, а тот передаст Его
Величеству. В общем, итоги дня были положительны: большую часть дня спокойно.
Часов до скольких? Ну, скажем, до четырёх. (Протопопов не помнил точно). Потом
образовывались значительные скопища. После того, как
стрельба холостыми вызвала только насмешки толпы —
пришлось прибегнуть к боевым. И вот, уже скажем к началу пятого, Невский был
очищен. Но затем 4-я рота Павловского батальона самовольно вышла расправиться
со своей учебной командой... Нет, об этом не надо, Государю будет больно
узнать. А вот: сегодня арестован 141 партийный деятель, среди них 15 самых
руководящих, — это будет в заслугу министру.
Что за ночи! — всё
совещания, вчера писал письмо императрице, вчера составлял телеграмму Государю.
И сегодня. И почётно бремя министерское, но и не легко.
Из градоначальства
расходились и все военные. Хабалов так устал, что зевал
открыто, уехал спать домой к Литейному мосту и не велел будить себя ни в коем
случае.
Оставшиеся в штабе на ночь
заспорили, как всё-таки понять: есть у восставших руководящий центр или всё
хаотично?
По сведениям Охранного
отделения рабочие, вечером расходясь, говорили преображенцам:
«Чёрт вас дери, мы за вас стараемся, а вы в нас стреляете? Да пропади вы
прахом! Завтра утром поспим, а после обеда станем на работу».
Да и штабным пора была
спать. Остался при телефонах дежурный.
... И в третьем часу ночи он
решился разбудить градоначальника: вызывал начальник Охранного отделения
генерал Глобачёв. Поступили очень тревожные сведения:
во 2-м флотском экипаже намереваются завтра утром перебить всех офицеров, как
только они придут на занятия в казармы.
Градоначальник кинулся
звонить Хабалову — тщетно: никто не подошёл. Значит, так устроился спать, чтобы
звонки не доходили.
Погнали своего пристава:
предупредить командира экипажа.