81
Утром вызванный в штаб
гвардии вместо заболевшего полковника Павленко командир Московского запасного батальона
полковник Михайличенко, уезжая, должен был кого-то оставить вместо себя в
батальоне. Но следующий старший после него капитан Якубович лежал с отдавленной
ногой. Другие старшие начальствующие офицеры разошлись с караулами, ещё до
рассвета. И он поручил батальон начальнику хозяйственной части капитану
Яковлеву.
А уехавши в центр города,
Михайличенко оказался и отрезан от Московского батальона, сносился по телефону.
Из батальона ему доложили, что на Выборгской
собираются толпы, а казачьи наряды не только их не разгоняют, но братаются с
ними. И Михайличенке осталось лишь подтвердить в
батальон задачу: сохранить самих себя и своё расположение, а на остальное не
обращать внимания.
Вооружённой оставалась лишь
учебная команда, и то частично. Только что и защищать казармы. Они были расположены между Большим Сампсоньевским
и Лесным проспектами, воротами туда и туда. Яковлев выставил к тем и
другим воротам по одной подготовленной вооружённой команде — поручика
Петровского и поручика Вериго.
В последующий час
Михайличенко продолжал сообщать то телефону, что в городе восстали гвардейские
части, повстанцы уже владеют положением, и теперь всё зависит от Выборгской
стороны, куда направились толпы мятежников.
Он ещё успел распорядиться
послать последнюю в наличии вооружённую литерную роту — занять
Военно-медицинскую Академию, — и на этом телефон прервался.
Капитану Яковлеву ничего не оставалось как взять эту последнюю свободную роту — и
маршировать самому с ней к Военно-медицинской Академии.
А вместо себя командовать
батальоном он оставил нервно больного капитана Дуброву.
Больного-то больного, но
изрядный он был и ругатель, боялась его вся учебная команда и даже младшие
офицеры: когда утром к строю на плац открывалась дверь — и прежде грозного
капитана всегда зловеще выходил его белый шпиц.