102
Не мог генерал Хабалов
охватить только двух вещей: что же ему делать с городом Петроградом? И что с
самим собой?
С самим собой, возвратясь разруганным от Голицына, пожалуй вот как: над
раскрашенной картой города подпереть голову двумя руками и рассматривать её без
перерыва. Такое сосредоточенное занятие хотя и не выводило его из тупика, но
всё-таки помогало в чём-то медленно разобраться.
На этой отличной карте, где
указаны были и все мелкие улицы города, и особо — каждая полицейская часть, и
расположение каждого запасного батальона, все 16 районов войсковой охраны были
закрашены разными цветными карандашами — и теперь-то было отчётливо понятно,
что военный бунт потому и мог произойти именно в 8-м районе, что его должен был
охранять именно Волынский батальон, который и взбунтовался.
Затем не могло быть
предусмотрено, что войсковым частям придётся так подолгу оставаться в нарядах
вдали от своих казарм, — и с разных мест поступали теперь жалобы, что войска не
кормили со вчерашнего дня.
А с патронами совсем плохо:
склады на Выборгской стороне — уже в руках мятежников. И к остальным не
пробиться.
Стал Хабалов энергично доставать
патроны, для этого энергично телефонировать. У своих гвардейских батальонов ни
у кого лишнего запаса не оказалось. Позвонил в Кронштадт: прислать патронов, а
лучше б и войско. Но отвечал комендант Кронштадта, что сам опасается за
крепость и ничего прислать не может.
Тогда телефонировали на
мирную Петербургскую сторону, в Павловское и Владимирское училища. Эти — имели
запас патронов, но как послать их действующим батальонам? — ведь патроны по
пути могут попасть в руки мятежников! Действительно. Отказались от этого
замысла.
Ещё в каком-нибудь полку? В
181-м? Нет, спутал, 181-го в Петрограде уже нет. Должно быть много в 1-м
пехотном — так до Охты не добраться.
А снаряды? Со снарядами
сложилась та же история, даже горше: подтянулись к штабу две артиллерийских
батареи, но снарядов — только 8 штук. А снаряды — на той же Выборгской стороне,
и даже дальше, на станции Кушелевка.
Да если рассудить, так
снаряды — зачем они и нужны в городских волнениях? Где ж тут в городе стрелять?
Непонятно было, почему отряд
Кутепова не потеснил мятежников к Неве, как было ему
приказано. Неудача кутеповского отряда особенно
угнела Хабалова.
Одно подавало надежду: что,
кажется, соберётся какой-то резерв на Дворцовой площади. Обещались. Во-первых,
две роты преображенцев. Да одна рота гвардейских
стрелков. Да ещё одна рота кексгольмцев. Да оказалось
теперь, ещё дозвонясь, измайловцы
и егеря как будто тоже могут прислать. Да ещё ж в запасе — ораниенбаумская
пулемётная полурота, хотя стрелять не готова. Да ещё ж
и две батареи, как-никак, хоть без снарядов, но пугать.
А уж ненадёжный Павловский
батальон и трогать не надо, пусть сидят в казармах.
Нет, силы приличные
собирались у Хабалова. Лишь бы они не отказались подчиняться приказам. Не было
уверенности, что будут подчиняться.
Силы собирались приличные —
теперь оставалось обдумать, как их применить.
Правда, было и такое
сообщение: что офицеры Измайловского батальона настроены
войти в соглашение с Родзянкой. А что ж? Может быть это и неплохая мысль, и
самый лучший бескровопролитный выход.
Тут приехал в
градоначальство потемнелый маленький злой генерал
Беляев. Хабалов и Тяжельников отдали ему по форме все
доклады о происходящем, показали по карте. Беляев стал давать указания, но в
такой общей форме, не называя ни районов, ни улиц, а — «усмирить, подавить,
привести к порядку», что никак было не ухватить: так что же именно делать? и
вот — с отрядом на Дворцовой площади?
Впрочем, военный министр тут
же и объявил, что командовать всеми войсками в Петрограде назначает генерала Занкевича, то есть начальника Генерального штаба, старшего
из генералов в распоряжении министра.
Объявил, и даже вызвал Занкевича сюда, в штаб, — и привёл Хабалова в окончательное расступление ума: в
каком смысле назначался Занкевич командующим всеми
войсками? В смысле командования гвардией, в замену заболевшему
Павленке? Или в смысле общего командования войсками
Округа? А Хабалов, что же, — остаётся на посту или смещён? Не было ясно
сказано, а Хабалову не слишком удобно и спросить. Занкевич
с Генеральным штабом — да, подчинялись военному министру, но Округ — не
подчинялся ему, Хабалов был назначен самим Государем и ответствовал перед
Ставкой.
Да он так устал, перетяжелился ото всего происходящего, что охотно бы сейчас
и ушёл в отставку. Но — не сказано было покинуть пост, и не мог его отставить
военный министр.
А что войска отдают Занкевичу — так и легче.
Хабалов передал Беляеву эту
благоразумную мысль, передавшуюся ему от измайловцев:
а не следует ли войти в сношение с Председателем Государственной Думы?
Маленький, почти лысый
Беляев смотрел через пенсне остро настороженно. Но ничего не выразил, никак не
понять.
А пока генералы занимались
между собой — оказывается, в градоначальство прибыл великий князь Кирилл
Владимирович, и его принял Балк. Великий князь уселся
в кресло за столом, выговорил градоначальнику, что тот ему систематически не
докладывал, — и потребовал подробного отчёта о положении.
Все десять-пятнадцать
великих князей всегда нависали как сверхштатные генералы самой неопределённо
высокой должности.
Градоначальник доложил, как
понимал: что дела вовсе худо, и он полагает, что к ночи вся столица будет в
руках бунтовщиков.
Стройный Кирилл
Владимирович, бритый, лишь с пушистыми усами, налитою шеей и лицом, и
маленькими, требовательными глазами, допрашивал как имеющий власть.
А как же войска из
окрестностей?
Да всего два эскадрона, и те
бездействуют. А другие ещё не подошли.
А казаки?
Да не выводим, не надёжны.
Великий князь почти закрыл
глаза. Закинул голову. И — почти простонал:
— Да-а-а...
Все великие князья просили его дать конституцию — но он и слышать не хочет.
Узнал, что тут Беляев.
Прошёл к нему. И посоветовал как спасение государства: немедленно сменить Протопопова.
И Хабалову выразил
неудовольствие: почему не докладывает о военном положении?
Хабалов, как мог, промычал
великому князю о происходящих действиях. (Если бы он сам мог понять их!)
Великий князь спросил, что
ему делать с гвардейским экипажем.
Осмелился Хабалов: если Его
Императорское Высочество уверены, что экипаж против
мятежников действовать будет, — то пусть он присоединяется к резервам у Зимнего
дворца. А если заявит, что против своих стрелять не
будет, — то лучше пусть остаётся в казармах.
Великий князь поводил
губами, похмурился. Нет, поручиться за весь экипаж —
не поручится. А более надёжную учебную команду — пришлёт.