106
Час назад очень мало
касалось генерала Занкевича всё это происходящее в
столице — и как бы ни кончилось оно. В могучих крылах Главного Штаба с
парадно-высокими окнами на Дворцовую площадь шла ежедневная тихая бумажная
перекладка, связанная единственно только с Армией, воюющей и тыловой, со
снабжением, организацией и назначениями. Поглядывал Занкевич,
что на площадь пришла и стоит часть Преображенского батальона, красные канты,
но это его не касалось. Хотя Занкевич был и смел, и
боевой, но не скучал и не томился на своей неслышной работе, потому что вела
она его блистательной дорогой, и был он хороший служебный тактик, и весьма рано
по своему возрасту вот стал три недели назад начальником Генерального штаба
вместо Беляева.
Этим же Беляевым внезапно
вызванный теперь в градоначальство, он уже по вызову почувствовал, что дело
неладно. За пять минут, пересекая Невский, уже приготовился, что сейчас его
тряхнёт. Мёртвая Голова из пустоты глазниц продиктовала ему новое
назначение и указала, что у здешнего командования нет идеи, нет инициативы и
почти все неопытны.
Всё так! Один вид
растерянных тут лиц подтверждал, что — так. О Хабалове ясно было, что он — дурак и недотёпа. А за Балком была сестра Занкевича, так
что — свой. Идея, допустим, сейчас родится — но где же
войска? И где расположен неприятель?
Неприятель нигде не был
расположен, двигался неизвестно где, пребывал в неизвестных количествах в
северо-восточной части города, но и у Занкевича могли
быть только те, кто сейчас соберутся, — а кто из полутора десятка батальонов не
пожелает прийти, останется в казармах — то пусть и остаётся, так спокойней.
Так что? Преображенцы.
По роте измайловцев и петроградцев. Пулемётная
полурота. Две батареи без снарядов (в артиллерийских училищах тоже снарядов не
оказалось, из Петергофа батарея отказалась грузиться). Да ещё, обещано, что-то
пришлют из гвардейского экипажа? Редковато.
А между тем, приняв
назначение, надо же действовать энергично, не кваситься, как этот Хабалов. Пока
не назначен — служилый офицер может только в окно поглядывать, что там
делается. Но назначенный — он должен всех поразить предприимчивостью и натиском.
И тут сообщили по телефону
из Зимнего, что на площадь входит — с музыкой, со
знаменем, с офицерами — весь Павловский батальон!
И сердце Занкевича
стукнуло по-наполеоновски. А он-то — кто был, если не
павловец? Он-то — коренной офицер Павловского полка,
когда-то и не мечтавший подыматься выше. А совсем
недавно на фронте он был — и командир Павловского полка! И в запасном батальоне
бывшие раненые все его и знают, конечно!
Сердце стукало:
знаменательное совпадение! — он назначен командовать, а павловцы
сами пришли! От таких совпадений происходят великие дела! Час назад ни к чему
не готовый, десять минут назад в сомнениях, — вот, он уже бесповоротно решился
уложить свои силы в этот день!
Он схватил пролётку,
дежурившую у градоначальства, — и понёсся — не прямо на площадь, нет, но к себе
домой, совсем недалеко — надеть полный павловский
мундир, белые канты, зимнюю форму. Он терял на этом ещё десять минут — но то
был эффект!
И на той же пролётке он
вылетел рассчитанным курсом из-под арки Главного Штаба — и парадно-красивой
дугою помчался к строю павловцев, к правому флангу
их.
И — встал во весь рост в пролётке, руку под козырёк.
Там раздались торопливые
команды, батальон принял «смирно», — и когда генерал поздоровался — ему
ответили в три тысячи дружных глоток.
И остановясь
перед своими павловцами,
генерал Занкевич звонко прокричал короткую речь,
слышимую и преображенцам. Что если бунт победит — от
этого выиграют только немцы. Что их, героев гвардейцев, он зовёт послужить
России, царю и доказать верность гвардейским традициям!
— Тут многие знают меня? Мы
вместе кровь проливали на фронте!
— Так точно! — кричали павловцы. — Так точно! — восторженно. — Рады стараться!
Постараемся! — самозабвенно из рядов.
Превосходно! Так по-наполеоновски: прямо и наступать на Литейную часть, на
выручку Кутепову! Только ещё подождать подкреплений,
гвардейского экипажа.
Триумфатором Занкевич проехал дальше. Сошёл, стал прохаживаться перед
строем преображенцев. Подозвал к себе господ
офицеров, спрашивал — «ну, как?».
И вдруг он воспринял не
только тот восторг, вырванный из солдатских грудей, — но рассчитанную
осторожность? или сомненье? или даже глухую неприязнь? преображенских
офицеров.
Что такое, как? Расщупывал офицеров глазами, вопросами.
И услышал. Господа офицеры не
надеются, что их солдаты пойдут против Государственной Думы. Как бы они не
увеличили собою численности противной стороны. Да это было бы и
противоестественно — идти против Государственной Думы. Соотношение сторон
отнюдь не представляется так просто.
Молодые офицеры смотрели
отчуждённо, а то даже и возмущённо. Никак они не походили на защитников
правительства.
И Занкевич
быстро стал охладевать и опадать. Он увлечённо поддался взлёту своего
настроения — и просто не успел подумать, что неприятеля — никакого нет. За
бегающими бунтарями — стоит Государственная Дума, общественное мнение. А с ними
— генерал Занкевич и не думал бы и не хотел бороться,
это — не путь возвышения генералу.
Талантливому человеку — надо
и действовать осторожнее вдвое. Проявлять ли рвение или не проявлять — ещё надо
приглядеться. Наступать — а на кого?..