129
А на Охте
днём получилось затишье. На Большом проспекте Охты, где
все дни народ густился, — теперь почти никого и не было. По льду тут напрямик
не пойдёшь. Мост перегорожен. В городе стреляют, в городе кипит, вон и пожары
взялись, а что там — никто не знает.
И кто к тому делу поерзливей — повалила братва большим крюком по Полюстровской набережной да на Выборгскую.
А остался на Охте народ покойный и сидел больше по
домам, коли уж забастовка.
Но и — городовых на постах
не было, ни патрулей. Они собрались по своим участкам — и сидели, и только из
окон выглядывали, фараонские рожи.
И всё стреляли, стреляли в
городе — а на Охте спокойно.
И день кончился.
А к вечеру подвалили молодые
охтенцы назад, да кто Арсенал погромил — те и с
винтовками.
И там, сям собирались: да
что ж мы у себя-то фараонов не выведем? Ведь их везде покончали,
к ним помощь уж никая не приспеет.
Стоит на Охте
1-й пехотный полк — не восстаёт. Посылали к ним наших мальцов
— отвечали: «На кой нам ляд?» Вот уж кислая шерсть.
Ещё посылали, солдатам
сказать: уже весь питерский гарнизон поднялся, чего ждёте?
Наконец, кажись, и восстали,
уж кажись почали и забор ломать — а по улицам всё
нейдут, ни к нам на помощь.
Ну, не ждать! На полицейский
участок повалили сами, гурьбой, фонари разбивая. (Как зазвенит да как потухнет
— лихо на сердце!)
На углу Георгиевской
и Большого подвалили к участку — а те окна раскрыли — да и пальнули.
Ат-вал!
Но никого не поранили.
(Может, в воздух били).
Завалили подальше, в боковые
улицы, стали ждать.
Стали ждать — 1-й полк
пришлёт грузовик с солдатами.
Не шлёт.
А в городе всё — стреляют,
стреляют. И зарева — ярко видны по темноте. От зарев — так и разбирает душу:
эх, развернуться! да чем же мы хуже! Там, на Питерской стороне, ребята себе
волю добудут — а мы так останемся?
Да что робеем, ребята? Да
соберёмся! Да все сразу?
Именно сразу, а то ежели мы попрём, а с заугла не
повалят?
Послать сказать: по свисту —
и все разом!
Свист! — ят-те-дам!
режет чище всякого выстрела! Свист — Соловья-Разбойника!
И — побежали со всех сторон!
И — прихватили городовых — не успели те ни выстрела сделать, а уж вот мы, к
стенам прилипли, окна побили им — камнями, лёдом, и
двери высаживаем, чем ни попадя.
И — внутрь толпой! А — чего
толпа не сделает? Да у них-то сердце — давно в пятках, да куда им деться?
Никуда не денетесь, ваши все далёко!
Не стреляли.
Схватывали их, одного по
пятеро, тут же по морде били для началу, но — лишь для
началу. А потом с руками извёрнутыми, выломанными —
да вытаскивали их наружу, где простор для боя легче. Одни кричали, ругались,
другие стонали, третьи просили.
Нет уж, у нас теперь не упросишься! Нет уж, дорвались!
Много вы над нами поцарствовали, а теперь мы над вами!
— Братики!.. Ради Бога!..
Дети остаются...
Бей, кромсай их в мясо, не
слушай! Ишь ты, дети! Добивай, чем
схватил — палками, прикладами, штыками, камнями, сапогами в ухо, головы в
мостовую, кости ломай, топчи их да втаптывай, да поплясывай!
Ещё от кого последнее:
— Бра-атики...
А как нас хватали — тогда не
братики были? Эй, кто своих добил, дохрипел
— иди нам помогай, доплясывать!
А бумаги ихние — на улицу вышвыривай!
Да почто? — поджигай да
вместе со стенами!
Эх, вот когда наша жизнь
начнётся — только теперь!
Не хотим боле с полицией
жить — хотим жить по полной слободе!