131
Действия Балтийского флота в
зимние месяцы были стеснены ледовыми пространствами, дредноуты и линейные корабли
на зимней стоянке пришвартованы в Гельсингфорсской
гавани, на мёртвом якоре, лишь миноносцы ходили далеко в море, охраняя
подступы. Но из-за льда и противник не мог нагрянуть сюда. Так и на рейде в Гельсингфорсе шла только вахтенная служба на судах, обычный
ровный распорядок, да с несколькими учебными часами в день, — наильготное время для матросов. И для офицеров
если когда и выпадает время беседовать, читать и думать — так вот теперь.
И капитаны 1-го ранга князь
Михаил Черкасский, Иван Ренгартен и капитан 2-го
ранга Фёдор Довконт на «Кречете», штабном судне
командующего, этой зимой установили между собой регулярные собеседования на
политические темы. Они были почти полные единомышленники, морские «младотурки».
Они любили свой флот и себя в этом флоте как людей, могущих со
властью направить его к славе, — умных, отзывчивых на события, с твёрдыми
решениями, лёгкими движениями. Но выше всего они ставили — что надо для России.
И если бы кто-то знал и верно сказал любому из них в любую минуту, что его смерть
нужна для спасения России, — каждый из них был готов в ту же минуту и умереть.
Как светлая любимая боль это
вырастает в душе от юности вместе с нами: Россия! Беспредельная страна, великий
душевный народ — и слезами омытый, и ограбленный, и во тьме, в невежестве, и
почти всегда в руках недостойных правителей. С молоком всосанный долг — отдать
народу всё, в чём мы его лишили несправедливо. Сокровенный завещанный порыв:
декабристы! Герцен! И вереница народных страдателей,
просветителей и самоотверженных бунтарей. Сколько сделано для народной свободы!
— и неужели всё зря? Святую освободительную традицию минувшего века каждый из
них троих горячо любил, и был в долге и чувствовал себя в силе — продолжать!
А по службе они сошлись и
возвысились в окружении командующего Балтийским флотом: Миша Черкасский был
теперь флаг-капитан по оперативной части, Ваня Ренгартен
— начальник разведки. И недавним назначением молодого вице-адмирала Непенина в должность командующего — значение их постов и
обещание их возможностей ещё более возросло. Хотя Адриан
— как звали они адмирала между собой — и не был так последовательно развит в
традиции Освобождения, но кого из образованных русских людей она не осенила
своими крылами? У Адриана же натура была —
нетерпеливо-прямая и честная, он благородно отзывался на всё благородное. И так
они трое с постоянной радостью знали, что и адмирал думает сходно с ними. И с
тем большей смелостью и успехом открыто высказывали ему свои мнения, стараясь
ещё тесней объединиться.
На своих тройственных тайных
беседах, однако с протоколами, они обсуждали этой
весной общие вопросы возможной программы Великой России. И, конечно, с
подробностью вопрос о проливах, который вовсе не есть имперское стремление, но
жизненная необходимость, — и для взятия нами проливов впервые за два-три века
создалась благоприятная обстановка. Обсуждали и текущие вопросы, вроде
Аландских островов и переговоров со Швецией. Но больше всего, конечно, нынешнее
внутриполитическое положение и как вывести Россию из него. Понималось это едино:
— Мерзавцы,
что они делают с нашей родиной?
Вся эта нескончаемая распутинщина-штюрмеровщина-протопоповщина, может быть
государственная измена, сношения с неприятелем, — как вырвать родину из этого
грязного месива? Из возможных решений напрашивался самый радикальный и верный
путь — устранение Полковника (Николая II), а тем самым устранится и вся клика.
Сидя на кораблях, они не могли бы участвовать в этом непосредственно, но могли
подавать идеи, связываться, влиять своею позицией. Таково решение было — не их
одних, однако всё не приходило ни к какому акту, где-то запутывалось в избытке
сочувствующих и в недостатке реальных заговорщиков.
А вот последние дни и
особенно сегодня хлынули события в Петрограде — растущие волнения, вызванные
явной провокацией правительства. Весь этот бунт искусственно создал Протопопов
— так на него и опрокинуть! Терпеть больше невозможно!
Для связи вызвали
маскированной юзограммой своего доверенного старшего
лейтенанта Костю Житкова, который побуждал их к действиям ещё раньше и
настойчивей. А сами с 6 часов вечера заседали в каюте флаг-капитана. И Миша
Черкасский изложил схему действий, как она у него построилась.
Об исторических событиях
легко читать как о готовых. Но когда они происходят —
совсем не легко выработать простейший план действий.
Вот — события приняли грозный оборот, и момент даже уже пропускается. Ясно, что
Дума да и все общественные деятели — вялы, мягкотелы и
не сумеют использовать возникшей обстановки. Необходимо дать им импульс извне,
побудить занять активную роль. Никто из троих не может
покинуть своего поста на корабле, но Костя Житков поедет к одному-двум
общественным деятелям, убедит их устроить частное совещание и на нём
ответственно доложит настроение авторитетных кругов флота. Этим деятелям не
миновать избрать из себя видных лиц, послать успокоить фронтовых начальников,
чтоб они не вмешивались: задача только, чтоб они не вмешивались, чтобы армия
осталась нейтральной, — а зато вот обеспечена поддержка Балтийского флота, это
ли не опора восставшей столице?! Внушить общественным
деятелям действовать быстро: самовольно, явочным порядком восстановить
Государственный Совет в том благоприятном составе, какой был до Нового года,
пока Полковник не оконсервативил его. Восстановленный
Государственный Совет собрать вместе с Государственной Думой, они составят
Законодательный корпус, который и придаст законность перевороту: тут же,
ничьего согласия не спрашивая, изберёт правительство, ответственное перед ним.
И все происшедшее просто довести до сведения Полковника: что назначенное им
правительство более не существует. Вся высшая камарилья должна быть при этом
так же игнорирована и устранена от власти. И — вековая мечта сбылась! И Россия
— на новом пути!
План был прекрасен! — если
заручиться твёрдой поддержкой Непенина. Но зная его
свободолюбивое нетерпимое отношение к камарилье и большое влияние на него
Черкасского — очевидно так и будет. Да князь Черкасский — и сам вёл штаб флота.
А флагманы просто подчинятся
приказам командующего. Других же офицеров, кто может оказать вред
распространению идеи, постараться обезвредить, а кого можно — перевлечь на нашу сторону. И флот — весь наш!
Так они сидели в запертой
каюте с двумя иллюминаторами, и хотя не видели ревущего Петрограда — а
испытывали на себе треволнующее касание русской
истории.
В другой форме, в других
одеждах, в другой век — они бестрепетно повторяли неудавшийся подвиг
декабристов.