134
В клинику Турнера никто не пытался врываться — и капитан Нелидов со своими злосчастными унтерами мог невозбранно пребывать
там во дворе и в вестибюле, при запертой калитке.
Но стало ясно, что нет
возможности прорваться с ними цельным отрядом в свои казармы, через бурлящие
улицы, и с одной ногой.
А тем более закрыто было —
вышагивать туда одному.
А батальонный телефон
перестал отвечать.
Нелидов стал рассылать
невооружённую разведку — по одному, по два. Из разведки представилась ему
картина полного развала власти, вооружённые дикие толпы по всей Выборгской
стороне и невозможность появиться офицеру.
И о самих казармах батальона
узнал к вечеру, что они после перестрелки сдались и открыты толпе.
А тем временем фельдфебель
поднёс капитану список всех присутствующих унтеров и ефрейторов.
Зачем?
А они все просят запомнить
их и подтвердить, что ни один не перешёл к мятежникам.
А его — легко отдали на
убой. Осмотрительные ж унтеры! Нет, лучше было оставить их говеть.
Не предстояло боя никак. И
держаться ли за клинику, и зачем? И как их тут кормить? Надо было их всех
отпустить в казармы.
Но в захваченные
бунтовщиками казармы Нелидов не хотел отдавать
оружия. И он велел унтерам все винтовки разобрать и спрятать тут, в клинике.
После чего отпустил их всех.
А сам — остался сидеть в привратницкой. Совсем он не знал, потерял — что же делать?
Хоть был бы он подвижен, здоров, — но ведь и
перемещаться он мог — еле, шагом.
Семьи, дома — не было у него
в Петрограде. Да он только по ранению и оказался здесь — он сросся с полком,
его место было — на фронте, кажется ещё не остывшее место, где все ожидали его
возврата.
Знакомые, где можно
переночевать, были — но по ту сторону Невского. А он
даже до батальона не имел возможности дойти.
Но не себя Нелидов обдумывал — он мог хоть тут, в привратницкой,
лечь на голую лавку и спать, если не пригласит больничное начальство, а не
похоже, они от заставы сторонились. А пытался Нелидов
понять эту сумасшедшую неразбериху: столица взбунтовалась во время войны? Да
что столица — казаки были за бунтовщиков? Что ж это за невозможное происходит и
чем кончится? Очевидно, не было другого выхода, как вызвать войска с фронта и
давить. Но — сколько ж это прольётся крови? И какое пятно на Россию. И какой
урон для фронта.
И сколько же крайностей и
опасностей он прошёл за годы войны — и надо же влипнуть
здесь! Досадно и ничтожно.
А ведь несколько их, боевых
офицеров, подавали рапорт, чтоб им выдали броневые автомобили и научили
обращаться, на всякий случай. Даже раненый офицер в броневом автомобиле — может
стоить целой роты сброда.
Но рапорт заглох, но мысль
не повязалась у начальства.
И сегодня так ясно было
упущение!..
Вместо этого он учил солдат
без винтовок, да должен был каждый день проштемпелевать цензурной ротной
печатью по триста солдатских писем.
Удручённый Нелидов сидел у привратника — и вдруг вошёл рабочий — в чёрной
куртке, в чёрной шапке. И одеждой и каким-то темноватым выглядом,
который вырабатывается может быть на фабриках, —
типичный рабочий, из тех самых, которые сегодня хватали Нелидова за руки и
хотели убивать.
Нелидов подумал: ну, вот! Ну вот,
он сейчас и выдаст.
Высокий, худой, хотя пожилой, но
крепкий, — а на бритом лице при больших усах была строгая серьёзность. Похож на тех — и не похож.
Рабочий поздоровался с
капитаном, поклонясь. Привратнику он оказался
знакомый, то ли родственник. Сел, разговаривал с ним, а сам посматривал на
капитана. И сказал:
— Да, ваше высокоблагородие,
на улицу вам нельзя. А что это вы с палочкой? На фронте повредились?
Нелидов ответил.
— На улицу вам никак нельзя,
— покачал тот. — Эти бандиты вас сейчас расстреляют. А пойдёмте-ка у меня отдохнёте?
Мы без улицы пройдём.
Его протабаченный
голос и серьёзный тон вызывали доверие. Да ничего лучшего не оставалось. Пошли.
Рабочий сдерживал шаг для больной ноги капитана.
Через заднюю дверь, тёмным
двором, и ещё другим двором — и оказались перед домиком рабочего, с задней же
стороны. Обыкновенный одноэтажный рабочий домик, в глубине ещё третьего двора,
скудно освещённого.
А хозяйка была — широкая,
сбитая баба с суровым лицом.
Предложили поесть — Нелидов не мог, еле стоял.
Отвели в маленькую узкую
спаленку с одной узкой железной кроватью, комодом, крохотной керосиновой
лампочкой и одним заставленным окном.
Двор-то был как ловушка, но
хозяева вызывали полное доверие, хотя и поговорить с ними Нелидов
почти не успел.
Он заметил, что руки его
трясутся, как от новой контузии, а весь он в огне, внутреннем огне, кажется заболевал.
Но хозяевам не сказал.
Разделся, лёг, как всегда перетаскивая руками атрофированную ногу.
Думал: так возбуждён, не
уснёт. И заснул сразу.