173
Уж надежды поспать не было
сегодня никакой — и клониться к тому не надо. Если б не мотались к Горькому — может,
на часок бы и растянулся у Павловых, зряшная эта
поездка как раз перебила последний сонный час.
Да хотелось и своим
рассказать, и на них глянуть. Да и был же он теперь комиссар Выборгской стороны
— значит, надо разорваться, и там успеть, и в Таврический
назад успеть ко всем заседаниям. Так что и получалось, что эти раннеутренние часы — как раз ему хороши для поездки на Выборгскую.
Сели. Холодное сидение
подмораживает через пальто. Опять двое солдат легли на подножки. И — погнали,
ещё малолюдным, пробуждающимся освобождённым городом, — освобождённым, вот так
замечательно! Уж кого не видно, так это городовых. И все солдаты сразу стали не
вражья сила, а своя!
А на Выборгской —
появлялись, наоборот, вооружённые посты рабочих на перекрестках, это уже кто-то
из наших ставил. И много просто вооружённых ходило —
это уже всё наша армия, только не организованная. Первая задача — иметь
реальную военную силу. Скорей создавать на Выборгской стороне свою отдельную
вооружённую силу, и ни с кем не смешиваться, всю в руках большевиков. Пока там
другие районы соберутся, каких-нибудь студентиков, а
у нас будет сила!
Такой пост перед Эриксоном остановил и его самого: ехать дальше нельзя,
самокатчики, стервы, сидят в казармах с пулемётами и
сопротивляются, вся дальняя часть Сампсоньевского
вымерла, никто не ходит, не ездит.
Соскочил Шляпников с ними
поговорить: а что ж думаете делать? Собирают, собирают силы: пулемёты, даже
бомбомёты, но хотят и артиллерию притянуть, чтоб из пушек начисто казармы
самокатчиков снести. А уговаривать не берёт?
Никак не берёт.
Прямо бить по батальону?
Ещё вчера не знали, спорили:
как взять в свои руки оружие? А вот уже оно всё наше!
А московские казармы?
Целиком все наши. Офицеров — вчера обезвредили. А межрайонцы
тут собрали рабочую дружину: ловить и убивать офицеров поодиночке.
Ну, это их дело, они всюду
вперёд.
Так-то так, но не привык
Шляпников у себя на Выборгской стороне даже под слежкой стесняться — а теперь,
в освобождённом городе, да неужели ж он на Сердобольскую
не доберётся?
Он знает здесь не только
улицы, но все тропинки на огородах — те наискось сокращения, которые
протаптывают и ногами поддерживают даже зимой, потому что людям всегда надо
короче. И в этих безликих снежных тропинках нипочём не собьётся.
Оставил автомобиль с солдатами
ждать его тут два часа — а сам погнал по тропинкам.
И действительно, люди
промётывались по ним с поспешностью. А раза два так
близко и низко просвистели пули, что Шляпников хлопнулся оба раза на утоптанный
снег и перелёживал, смотрел на его бугорки и узоры, отпечатанные ногами.
Лежал на снежном поле
одиноко и думал: вот тебе и освобождённый город, член Исполнительного Комитета,
комиссар Выборгской стороны. И что за позор: в центре везде обошлось, а у нас
на Выборгской...? Нет, надо это кончать, действительно,
хоть и пушками.
Добрался, конечно, до
Павловых. Конспиративную квартиру их — узнать нельзя: собралась
сразу дюжина товарищей, не скрываясь. Галдят открыто,
ещё при входе прислонены красные знамёна, готовят древки для новых, в комнатах
с избытком навалены добытые винтовки, шашки, патроны.
Марья Георгиевна, руки
золотые, свои швейные дела кинула, чем-то их кормит.
И Шляпникову — миску горячих
щец.
Та-ак. Что у вас тут? Депутатов в
Совет выбираете? Рабочую милицию — собираете?..
А у нас в Таврическом...
Трудное дело, браты: надо не прозевать, в эти часы
из-под меньшевиков всю почву вырвать.
Из-под кадетов — тем более.
Из-под царя — уж и не
спрашивай.