190
С неотклонимостью
военной привычки, раз поняв и приняв приказ, генерал Алексеев дальше честно
развивал его, сколько он требовал по своей логике. Отдавши с вечера первые
распоряжения об отправке войск на Петроград, Алексеев не успокоился и ночью.
Проводив Государя, он лёг с досадою спать, но спать почти не мог. Мысленно
соединял в голове все посылаемые войска — и увидел, что в них недостаёт
артиллерии.
В два часа ночи он поднялся,
оделся. Его помощники все спали, хорошо, он так и любил, сам пошёл в
аппаратную. И продиктовал телеграмму на Северный фронт и на Западный о посылке
каждым фронтом ещё по одной конной и по одной пешей батарее, не забыв добавить
и о порядке присылки снарядов.
А начиналась каждая
телеграмма: «Государь император повелел...» Момент был серьёзный, и мало ли
какое противодействие возникнет там при исполнении, а против Государя
императора не поспоришь. Для того он и нужен был здесь, в Ставке, и обидно
было, что уехал, и пока не хотелось в том признаваться даже главнокомандующим.
Тут подали Алексееву в тех
же минутах пришедшую телеграмму от военного министра к дворцовому коменданту.
Такая форма была, когда хотели подать прямо вниманию Государя. Такие телеграммы
обычно шли мимо Алексеева, но сейчас Воейков был уже на вокзале и нельзя было телеграммы не прочесть. Она
была короткая, но поразительная: мятежники заняли уже и Мариинский
дворец, а министры одни успели спастись, о других сведений нет.
Так правительства уже и не
было вовсе! Пока шли переговоры, подавать ли ему в отставку или нет, а его уже
не было вовсе...
Ну и ну.
А может и к лучшему. Может
так установится общественное министерство, и никаких военных действий вовсе не
придётся. Лучше бы.
Отправил и эту вдогонку Воейкову на вокзал. Может быть, Государь ещё одумается и
вернётся.
И долго-долго больной
Алексеев ещё лежал, вздрёмывал, а не спал — и что-то стало его разбирать
беспокойство за Москву: трудно представить все последствия, если это
перекинется ещё и на Москву. И он снова поднялся, снова оделся, снова пошёл в
аппаратную — когда уже что-то задумано, то кажется и
на час страшно отложить. И перед четырьмя часами утра отправил телеграмму
командующему Московским округом генералу Мрозовскому,
запрашивая о настроениях в Москве и предоставляя, именем Государя, полномочие
объявить Москву на осадном положении в любую минуту. Особенно он обращал
внимание на московский железнодорожный узел, от которого зависело движение
хлеба на фронты и во многие губернии.
Это уж было последнее в
ночь. Устал и заснул на несколько часов.
А на
пробуждение после восьми утра пришло ему: заверение от Эверта,
что назначенные полки начинают в полдень погрузку; и мрачная краткая от
Хабалова, что верных почти не осталось и положение до чрезвычайности...
Тут пришёл к нему адмирал из
морского штаба и показал ему две телеграммы из Адмиралтейства, одна лежала с
ночи, но все спали, а вторая пришла утром. Сообщалось, какие значительные
районы города взяты мятежниками ещё вечером, офицеров обезоруживают, хулиганы
грабят, отобрали и автомобиль ставочного адмирала,
Григорович болен, а Беляев вряд ли справится. Утром же сообщалось, что
мятежники заняли уже весь город, Хабалов засел в Адмиралтействе как в последнем
редуте, и это послужит только бесполезному истреблению драгоценных документов и
приборов.
Совсем плохо. Стал Алексеев
давать ещё новые телеграммы о подкреплении Иванова. С Северного фронта — ещё
батальон выборгской крепостной артиллерии.
Если посылаемым войскам
придётся вести бой против целого большого города, то не обойтись им без крепкой
артиллерии.
Набрано было много. Но
Иванов-то, Иванов не годился.
Однако Государь повелел так.
А сам уехал.
Иванов же — не торопился
ехать, а сроки были — уже его дело. Запрашивал Хабалова — и получил от него те
же ужасающие ответы: что столица вся потеряна.
Но где-то же там сидел ещё и
военный министр! И Алексеев обязан был телеграфировать ему новое устное
высочайшее повеление: изыскать все способы передать всем министрам (где б они
ни находились и составляют ли они правительство), что они обязаны
будут беспрекословно выполнять все требования главнокомандующего Петроградским
округом генерал-адъютанта Иванова.
И морской же министр там! И
он тоже должен быть предварён содействовать и даже подчиниться Иванову. И,
думая за Григоровича, дал ему Алексеев телеграмму: по требованию Иванова,
выделить ему два прочных батальона Кронштадтской
крепостной артиллерии.
Так и посылал телеграммы,
придумывая, чуть не каждые пять минут, пока действовал провод с
Адмиралтейством.
Григорович — ничего не
ответил. А Беляев — был цел и не дремал, не покидал поста! Нельзя было такого
предвидеть, когда его назначали военным министром за одно знание иностранных
языков. И теперь успевал отстукивать свои телеграммы. Вразмин
пришла теперь от него такая: войска бросают оружие, переходят на сторону
мятежников, нормальная жизнь министерств прекратилась, Покровский
и Кригер-Войновский едва выбрались ночью из Мариинского
дворца. Желательно прибытие надёжной вооружённой силы, иначе мятеж будет
увеличиваться...
Да-а-а... Только увеличивался
сумрачный груз и сознание неполноты сделанного.
Хмурый, пригорбленный, походил Алексеев между столами
— и, уже после отъезда Иванова, решился на крупное добавление: как тот просил,
послать на Петроград войска также и с Юго-Западного фронта. Да не какие-нибудь
полки, а три гвардейских, и среди них — сам Преображенский. А быть может ещё придётся готовить и гвардейскую кавалерийскую
дивизию.
Дал такую телеграмму
Брусилову.
Ну, кажется
теперь будет даже слишком достаточно.
Худо поступил Государь,
покинув Ставку и уехав в такие часы. Но отчасти генералу Алексееву стало и
свободнее: не надо бегать суетливо с каждой телеграммой, докладывать,
уговаривать, можно сидеть за рабочим столом и принимать решения.
А с другой стороны, как ни
мало распоряжался здесь Государь в качестве Верховного Главнокомандующего, но,
по напряжению таких событий, было бы легче ощущать его сень. Как ложу винтовки
нужно плотно прилегающее плечо, чтоб не так отдавать.
Да что это? Уже 9 часов как
литерные поезда в пути — и не пришло ни одно подтверждение с дороги. (Их
присылал только Воейков, а начальники станций не
имели права сообщать.) Государь не просто уехал — но уехал без связи! Вот
пришла ему важная телеграмма от членов Государственного Совета — и куда ему
пересылать? Только можно приблизительным расчётом выбрать станцию. А приди ещё
срочней — как снестись?
К счастью, сегодня Алексеев
чувствовал себя гораздо лучше.
Между тем, частными путями
притекали из Петрограда и худшие сведения: что офицеров и чинов полиции
убивают, многие здания в пожарах, арестован Председатель Государственного
Совета!
Но в противоречие с этим
прислал телеграмму Председатель Думы, что власть перешла к временному комитету
Государственной Думы. Так это совсем не плохо, и теперь можно надеяться на
восстановление порядка.
Даже Ставка не успевала
осваивать новости — что ж могли знать главнокомандующие фронтами? Алексеев
поручил составить для них подробную сводку всех петроградских
событий этих дней и после полудня отослал, сопроводив таким заключением:
«На всех нас лёг священный
долг перед Государем и родиной сохранить верность присяге в войсках действующих
армий.»
Лишь бы не дрогнула армия и сохранились пути подвоза, петроградский
мятеж не труд осилить.
Пути подвоза... Алексеев
запросил телеграммой этого отчаянного Беляева, кажется единственного теперь
деятеля в Петрограде: где же всё-таки находится министр путей сообщения
Кригер-Войновский, которому удалось скрыться из Мариинского
дворца? — может ли его министерство управлять сетью железных дорог?
И Беляев не замедлил узнать
и меньше чем через час исправно ответил, что министр путей сообщения скрывается
на чужой частной квартире и выполнять своих функций не может.
Но для такого случая могла
пригодиться созданная Гурко при Ставке должность помощника министра путей
сообщения на театре военных действий: власть надо всей железнодорожной сетью
теперь может безотлагательно перейти к нему.
Таковым состоял при Ставке
генерал Кисляков. До сих пор его пост был как-то мало заметен, Алексеев с ним и
дела не имел. Но теперь он становился самой центральной фигурой. И Алексеев
написал ему распоряжение, что немедленно принимает через него на себя
управление всеми железными дорогами страны.
Тем более настоятельно, что
в снабжении Юго-Западного из-за мятелей последнее
время значительные перебои.
Это было в половине первого
дня. Кажется, к середине дня генерал Алексеев принял все возможные меры для
остановки мятежа, — не мог придумать, чего он ещё не сделал.
Ещё, пожалуй, телеграмму
всем командующим округами: чрезвычайно оградить железнодорожных служащих
узловых станций, мастерских и депо от посягновений
внести к ним смуту извне. И чтобы все они были обеспечены продовольствием.
Но тут немедленно явился с
докладом генерал Кисляков, прежде видимый только в офицерской штабной столовой,
— грузный, жирный, с широким бледным лицом, а молодой. Длинно
и волнуясь, он стал излагать разные железнодорожные подробности, в большом
объёме, а с тем смыслом, что до сих пор он руководил прифронтовыми железными
дорогами лишь в техническом отношении, а никак не в
хозяйственно-административном, каковое управление, будучи внезапно перенесено в
Ставку, может вызвать большие затруднения в планомерной работе всей сети дорог.
Сейчас, пока ещё не выявились достаточные признаки, что нарушено центральное
управление железными дорогами, такой административный перенос был бы крайне
неосмотрителен и вреден. Это — в том, что касается прифронтовых железных дорог.
В отношении же всей сети Империи генерал Кисляков даже затрудняется
подвергнуть такую проблему предварительному обсуждению — настолько она для него
недоступна.
Он семенил, рыжий, длинными
складными фразами, а взгляд его при этом был косо спущен по перекривленному
лицу.
Ведь вот бывают фамилии до
того оправданные, как прилепленные: Кисляков. Кисло-затхлым безнадёжным запахом
так и пахнуло на Алексеева от этого рыхлого человека. И столько месяцев сидел
на посту — не видели.
А без него — Алексеев тем
более не мог бы враз осуществлять совсем незнакомое
ему управление.
Что же делать? Придётся эту
меру задержать.
Посмотреть, как железные
дороги будут функционировать сами, без министерства.
А ещё вспомнилось: большая
доля снабжения в руках Земгора.
Так что Ставка совсем не так
неуязвима.