204
* * *
На главном шпиле
Петропавловской крепости поднялся красный флаг. Все смотрят, радуются,
передают, кто не видел. Воодушевление! Главная твердыня царизма!
Раскидистый каменный крепостной
многогранник над Невой пытал умы: сколько же обречённых политических узников
томится там? Толпа возбуждалась перед воротами, требовала выдать арестованных.
Наконец впустили депутатов-понятых осматривать камеры. И те убедились, что все
бастионы-равелины пусты. Вышли к толпе, покричали «ура», стали расходиться.
* * *
После ухода
правительственных войск из Адмиралтейства его постепенно затоплял сброд. Стали грабить морской Генеральный штаб и мастерские.
Новая забота для морского министра Григоровича: стал просить у Родзянки караул
для охраны.
* * *
На воротах и решётках
Зимнего дворца орлы и вензеля кое-где завешивают кусками красной материи.
А по городу взяли новую
манеру: рвут трёхцветные флаги.
* * *
Громили дом графа Фредерикса на Почтамтской, толпа
бушевала внутри, со второго и третьего этажа выбрасывали в окна и с балкона
мебель, убранство. Большой рояль с тяжёлым звоном разбился о мостовую. Потом
подожгли, и большая толпа не давала пожарным тушить, а только отбивать соседние
дома, чтоб не загорелись. (Рядом был и почтамт, с новой телеграфной
аппаратурой.)
Графиня Фредерикс
впала в паралич, хотели поместить её в английский госпиталь, но было отказано.
Очевидно, английский посол Бьюкенен не хотел делать демонстративного шага в
пользу старого режима.
* * *
Мимо Летнего сада брёл,
одетый в штатское, один из эфиопов, бывало охранявший в золотом наряде и в
тюрбане вход в кабинет императора. Вид у него был жалкий.
* * *
Одного прохожего арестовали
за то, что у него толстая рожа (городовой?). Другого — что слишком быстро шёл по улице (хочет скрыться?).
* * *
По Театральной площади две образины тянули маленькие санки, и к ним привязанный труп
городового на спине. Из встречных останавливались и со смехом спрашивали, как
«фараон» был убит. А двое мальчишек лет по 14 бежали сзади и старались всадить
убитому папиросу в рот.
Трупы убитых городовых
сбрасывали и в помойные ямы.
* * *
На Николаевском вокзале
напирала, напирала солдатня на буфет, требуя закусок.
Потом вломились, разогнали поваров, что можно — съели, перебили все тарелки до последней, а столовое серебро и бельё унесли. Говорили: в
Думу.
Приходят поезда — на перроне
солдаты не дают носильщикам работать, вместо них таскают вещи пассажирам,
зарабатывают. И какие-то типы тоже таскают, иногда исчезая вместе с багажом.
* * *
Ораниенбаумские пулемётные полки входили в
город через Нарвскую заставу несколько часов, полдня, так растянулись. Чтобы
пулемёты не замёрзли — несли их обмотанными войлоком.
Ленты с патронами — крест-накрест, крест-накрест поверх шинелей. И воротники
шинелей, усы и бороды обелились от путевого дыхания.
А вошли — как же пулемёты в
дело не пустить? — да вот, говорят, городовые с крыши стреляют. Постреляли у
Нарвских ворот.
У Путиловского завода —
встреча с рабочими. Объяснили пулемётчикам, что надо в Думу идти. Но туда ещё
путь долгий, и устали, и надо же всех своих дождаться.
* * *
Образованные
петербуржане — как в возбуждённом бреду, в сомнениях,
страхах, радостной решимости. Целый день кто-нибудь сидит у телефона и собирает
телефонные слухи. (Вот, говорят, Михаил Александрович в
Петрограде. Вот, говорят, и Николай Николаевич
приехал).
А домашней прислуге, если не
стара, больше всего беготни: побежит по улицам,
что-нибудь высмотрит, узнает, прибежит господам расскажет и опять убежит. Да
почти у всех ворот кучки-клубы.
Постоянно поддерживается
самовар в окружении снеди — для приходящих знакомых и полузнакомых. Разговоры сладкие: переворот — самый
респектабельный, Государственная Дума дала своё имя. Теперь у нас, очевидно,
будет монархия английского типа. Уж раз Дума взяла власть, то всё пойдёт
гладко, и война скоро кончится.
Впрочем — где он, царь? И
войска его ведь идут на Петроград?
Против Думы? — не посмеют.
А если сменится царь — деньги
в банках не пропадут?
* * *
Уже после «Известий Совета
Рабочих Депутатов» и малочисленней их появилась и как бы настоящая газетка —
просто «Известия» комитета петроградских журналистов.
Тут — новости: перерыв Думы, письма Родзянки царю, взятие Арсенала,
«Крестов», разгром охранки, арест Щегловитова, создание думского комитета — да
всё уже и так известное.
А вот про царские войска,
идущие на Петроград, нигде не напечатано — а только слухи, слухи.
* * *
А на улицах во многих местах
— марсельеза! И оркестры играют, и хором поют — и всё это изуродованно,
неумело, — но снова, снова, всё шире и без конца.
И в этой марсельезе —
ощущение стихийного, бесповоротного сдвига.
Стали вывешивать красное и на воротах домов.
* * *
Резкий долгий рожок, чтобы
все разбежались. Длинный синий роскошный автомобиль с золотыми императорскими
орлами на дверцах, с красным флагом у руля, весь наполнен вооружёнными
матросами. Кричат, машут.
* * *
С середины дня уже не
осталось никакого «противника», никаких военных действий. Не
осталось и «неприсоединившихся» частей — все до мелких теперь присоединились:
шли к Таврическому дворцу или слали депутации.
Но и возрастал громёж магазинов и складов.
* * *
Стройно идущая с барабанным
боем часть — вдруг рассыпается от случайного выстрела сзади.
Солдаты без офицеров!..
(Офицеры — по квартирам.)
* * *
Революционные солдаты —
многие без поясных ремней, в расстёгнутых шинелях. Лица радостные, но и
растерянные. Как украшенье на многих — пулемётные ленты: вкось через плечо, и
по поясу, и просто в руках носят, безо всяких пулемётов.
Вот солдат с ружьём на
ремне, а к дулу привязаны две искусственных белых розы (вынес из чайной). Вот
студент ведёт за собой сквозь густоту тротуара десяток солдат — какая-то ясная
у них цель, дружно идут. Вот солдат трясёт револьвером над головой и
выкрикивает угрозы. Вот юноша лет 17 несёт над головой, гордо трясёт, всем
показывает — обнажённую офицерскую шашку с георгиевским темляком (отняли у
георгиевского кавалера).
У одного из волынцев на штыке болтается трофей — разодранный
жандармский мундир. Кричит во весь голос:
— Конец фараонам! Довольно нацарствовали!
* * *
По Лиговке к Знаменской
площади валит толпа — много солдат, чёрных штатских, мальчишек — сопровождают
захваченного высокого жандарма в форме. И ещё, и ещё со всех сторон к толпе
лезут, останавливают. Крики.
Позади жандарма подымается винтовка прикладом вверх и медленно тяжело
опускается ему на голову. Шапка с жандарма слетает. И второй раз отмахивается
та же винтовка — и опускается второй раз, по голой голове. В кровь. Жандарм
оглядывается, что-то говорит и крестится. Его бьют ещё в несколько рук, он
падает.
* * *
В правление Путиловского
завода ворвалась куча вооружённых: «Выдайте кассу!»
Отказ. Схватили военного директора завода генерал-майора Дубницкого:
«Едем в Думу!» Его помощник генерал Борделиус: «Я вас
не оставлю, вместе служили...» От Нарвской заставы генералов высадили: «Нечего
кровопийц возить!» Погнали штыками до Балтийского вокзала, избивая, — и утопили
под лёд Обводного канала.
* * *
У Николаевского вокзала —
два бронированных автомобиля с пулемётами и несколько пеших воинских отрядов.
Вдруг из одной гостиницы револьверный выстрел — и вмиг опустела едва не вся
площадь: и толпа разбежалась, и солдаты, или полегли. Второго выстрела нет — и
солдаты в беспорядке, покинув свою позицию, бросились обыскивать гостиницу.
Затем винтовочный выстрел с
другого конца площади — и вся солдатская масса бросается туда, наудачу
обстреливая заподозренный дом.
* * *
На многих улицах предупреждают:
«Дальше не идите, там стрельба!»
На углу Невского
и Морской вдруг вся публика шарахается и разбегается. Говорят: «Там
спрятались!»
* * *
Это называется —
снимать фараонов. По заподозренному дому бьют из пистолетов, из
винтовок, из пулемётов, лупят и в стены, и выбивая
стёкла. С охотой и весельем бьют сразу из ста ружей. (И с охотой позируют потом
для фотографа: солдаты в папахах, солдаты в фуражках, автомобилист с очками,
поднятыми на козырёк, и штатский в мягкой шляпе.)
А с кем там перестрелка?
Лезут по лестницам на обыск, по пути проверяя и все квартиры: не прячутся
офицеры? а может где оружие? (Или часы, или портсигар). Взбираются на крыши,
ещё оттуда руками машут, по карнизам ходят — и только фараона
никто нигде ни разу не снял и не нашёл. До того неуловимые.
Говорили: в каком доме
найдут пулемёт — будут тот дом сжигать.
* * *
Выводят из подъезда
арестованного генерала — присутствующие солдаты по привычке отдают ему честь.
Автомобиль, везущий его арестованным,
по улицам встречают радостными криками.
А при входе в Таврический уже и в спину толкает
генерала кто-то.
* * *
Министра Барка арестовал
собственный лакей и глумился над ним.
Член Государственного Совета
Кауфман-Туркестанский был
задержан молодёжью на улице и приведен в Думу как «фараон».
* * *
В здании Думы группа
гимназистов под начальством студента-политехника М. присваивала себе личные
вещи и деньги приводимых чинов полиции (как потом жаловались арестованные).
* * *
Уличный сбор на питательный
пункт для солдат. Стол покрыт белой скатертью, ящик для монет, и две курсистки
зябнут, руки в муфтах.
* * *
По Невскому
летит автомобиль, в нём — офицер с серебряными погонами и большой красной
перевязью на рукаве. Значит: присоединился.
Проскакала верхом женщина
без шляпы, с обезумело радостным лицом. Отвевались её
волосы.
* * *
Один автомобиль застрял
посреди улицы, другой, с корреспондентом, на него налетел. Поездка окончена,
репортаж тоже.
* * *
Военные мотоциклисты! Они кажутся
людьми будущего, людьми нового формирования. Их одежда особенная, долгие
кожаные перчатки на руках и кожаный ремешок фуражки под подбородок. Они
самоуверенны, могучи!
И разве угадаешь, что
скрывается за их вихрем? Один лётчик всё носится на мотоциклете: на Жуковской у
него дом отца, а в «Астории» снимает номер для
любовницы.
* * *
Толпа замечательна и тем,
кого в ней нет. И вчера, и сегодня на улицах совсем не видно
священников. В храме отслужат службу — и по домам.
Только на крыльце
Таврического среди дня показался отец Попов 1-й, член Думы. Он вышел
благословлять вооружённые войска: «Да будет памятен этот день во веки веков!» Но революционные войска не очень нуждались в
его благословении. Предложенного креста не тянулись целовать.
* * *
Жуткий момент у
Таврического: пулемётная стрельба! переполох! Автомобили, выезжавшие из сквера,
попятились назад. И со Шпалерной толпа хлынула
прятаться в сквер. Иные солдаты залегли в цепи и отстреливались в разные
стороны. Разведчики побежали через пруд Таврического парка и проваливались в
нём.
Потом — разные были
объяснения, а пуще всего: городовые с водонапорной башни, но — скрылись, и
пулемёт унесли.
* * *
Выпить и опохмелиться! —
только б найти где. Пьяных — всё больше в толпе.
Пьяные матросы флотского
экипажа в Коломне врываются в квартиры домов, грабят. Военных арестовывают,
увозят на грузовиках.
* * *
Шайки подростков с
револьверами и винтовками, солдатскими шапками. Много стреляют.
У 18-19-й линии на
набережной маленький щуплый парень в чёрной лохматой папахе полчаса
терроризировал всех прохожих. В одной руке у него была шашка наголо, в другой
револьвер. Перед всеми проходившими солдатами он брал «на караул», всем
обывателям преграждал дорогу и приказывал сворачивать на Большой проспект, «присоединяться».
Убеждали прохожие, что на Большом и без них народу
полно, юнец кричал:
— Без рассуждений! Стрелять
буду!
И всех поворачивал. И в
воздух стрелял иногда.
Потом два дюжих
солдата-финляндца подошли к нему, попросили револьвер «посмотреть», и забрали.
* * *
Дворник в жёлтой дублёнке с
чистым фартуком подбирал деревянной лопатой комья кровяного снега. От снега шёл
лёгкий пар.