233
Недалеко до полуночи, когда
разогнанный маховик военной экспедиции совершал свои махи по двум фронтам и по нескольким
железным дорогам, а завтра уже должны были проступать и результаты, — генерала
Алексеева вызвал к прямому проводу неутомимый Родзянко.
Уже простых телеграмм ему
было мало. Он желал лично разговаривать с военными властями, неизвестно по
какой субординации. Как когда-то аэропланы заказывал у союзников, никого не спросясь. И тогда Алексеев передавал ему государев выговор.
И отношения стали между ними натянуты. А вот — вызывал.
По телеграфному аппарату не
доносился могучий голос Родзянки, но во всём разлитии фраз проявлялось
исключительное успокоение. Родзянко объяснял, что при руководимом им Временном
Правительстве всё в Петрограде послушно становится в свои берега.
(Вот как,
уже не комитет, а правительство? Ну да, и Бубликов же распоряжался
как министр).
Но в каком состоянии
гарнизон? Войска дезорганизованы, не подчиняются, бунтуют?
Напротив, все войска
непрерывной чередой восторженно приветствуют Временное Правительство. Гарнизон
в полном составе примкнул ко Временному Правительству.
Но офицеры арестованы,
разоружены, преследуются?
Ничего подобного, какие-то
исключительные случаи. Офицеры — при своих частях, руководят ими и ждут
указаний от Временного Правительства. Да вся жизнь в столице быстро
нормализуется. Вот например, банки и частные кредитные
учреждения ввиду наступившего спокойствия населения решили завтра возобновить
свои операции.
(Но это
был характернейший знак — банки! Да вообще вся картина
оказывалась диаметрально не той. В конце концов откуда
у Ставки были все сведения? От подавленного растерянного Хабалова, от
взвинченного Беляева, от случайных частных лиц, от напуганных иностранных
офицеров в Петрограде. Как ни относиться к Родзянке, к его
постоянному всезнайству и апломбу, но всё-таки же он фигура, Председатель Думы,
и камергер, и паж, — он же взвешивает, что он говорит).
Но всё это, Михаил
Владимирович, слишком разнится от остальных сведений, которыми мы располагаем.
Михаил Васильевич, но на
меня вы можете положиться больше, чем на кого-нибудь другого. И моё положение
позволяет мне видеть и знать больше других. Все сведения стекаются именно ко
мне. А если бы вы могли слышать мой голос, вы различили бы, что даже я — охрип.
Это оттого, что полдня я приветствовал полки, приходившие стройными рядами в
Государственную Думу. И вот почему я спешу пояснить вам, что войска, которые
вы, как слышно, шлёте на Петроград, — исключительно вредны и могут снова
опрокинуть нормализующееся положение в анархию, я уже не говорю — вызвать
столкновение, страшное взаимное кровопролитие, которого все, решительно все
хотят избежать.
(В самом деле, это страшно
выглядело: всё успокаивается, всё устанавливается — Алексеев же шлёт войска на
кровопролитие...)
Временное Правительство
только и ждёт приезда Его Величества, чтобы представить ему пожелания народа. В
этих условиях присылка войск и открытие военных действий...
(Опять-таки
благоразумно. Сведения Родзянки меняли всю картину, очень
ободряли, а доводы его — просто душу поворачивали).
Официальное подтверждение,
что правительство сменилось? Родзянко и посылал его сегодня, уже дважды, а
разве Ставка не получала?
Но пришлите ещё раз.
Хорошо, пожалуйста.
После разговора Алексеев
ушёл к себе и обдумывал тяжело.
Восстание-не восстание, что бы там ни
было — но оно прошло, — и в каком же свете перед обществом представала Ставка,
посылая карательные войска? И, действительно, зачем же теперь возбуждать
анархию заново?
А за отсутствием Государя —
войска посылал лично Алексеев? Очень некрасиво. Взглядом общества, вся
ответственность ложилась на него.
Он хотел предотвратить
избиение офицеров и администрации? Так ничего подобного в Петрограде,
оказывается, не происходит.
По сути вот образовалось то
знаменитое правительство доверия или ответственное министерство, которому
никогда не хотел дать пути Государь, — а теперь оно приплыло на революционной
волне. И какое же моральное право имела теперь Ставка посылать на Петроград
войска?
Если бы Государь сейчас был
в Ставке! — Алексеев пошёл бы к нему с докладом и ждал приказаний.
Но Государя не было, и связи
с ним не было, и вся лёгкость рук и вся тяжесть рук принадлежали Алексееву
одному.
Борисова — уже нет в Ставке,
не посоветуешься.
Вместо того — насажал здесь
Гурко — Лукомского, Клембовского.
Впрочем, Лукомский тоже за правительство народного
доверия. А Клембовский с мненьем не выступает.
Всё ясней виделась
невозможность воевать против русского общества и его законных желаний! Да ещё
во время внешней войны.
А разве для армии это будет
такая лёгкая прогулка? К чему может привести столкновение с собственным тылом?
Расстроятся железные дороги — и армия перестанет получать продовольствие. А она
живёт только подвозом, ничего не имея в базисных магазинах.
Армия не сможет спокойно
сражаться, когда в тылу идёт революция.
Да всё это стягивание войск
на подавление было глубоко внутренне против убеждений Михаила Васильевича.
Но не мог же он и ослушаться государева приказа.
Ах, как несчастно, что
Государь уехал! В такую минуту. Был бы сейчас на месте — куда убедительней
выразить голосом, рядом, чем знаками азбуки Морзе слать теперь вдогонку — и
куда?..
Ну, уехал, так уехал. Знал,
что делал. Так тому и быть.
Через несколько часов
Государь должен быть в Царском. Послать туда?
Давно так не мучился генерал
Алексеев в трудности выбора.
Никогда бы он не взялся
служить незаконному государственному перевороту! Он из-за того сторонился Гучкова и князя Львова. Но если — всё равно свершилось и
новое правительство само собою благополучно установилось, — то надо ли ему
мешать?
Наконец решился Алексеев на
такую полумеру: войск ни в чём не останавливать и, значит, приказ будет строго
выполнен. Но послать остановительную
предупредительную телеграмму Иванову как самому переднему — чтоб остановить
самое остриё движения, чтоб он не успел ввязаться в бой. Переложить главные
впечатления от разговора с Родзянкой, но из тактичности не называя
Родзянки.
Осторожно составили
телеграмму вместе с Лукомским. Никакого приказа на
остановку не давать, вообще ничего не приказывать, но советовать. Но — просить доложить это всё
Государю по его прибытии (а значит — пропустить через свою грудь и внять).
Это — хорошо было придумано.
Это — очень хорошо придумали.
В начале второго ночи эта
телеграмма № 1833 потекла к Иванову по особой линии царскосельского
дворца. И едва пошла — как удачно успела! — линия прервалась. (Петроград
прервал?)
Наконец мог Алексеев
вздохнуть после этой труднейшей телеграммы и отправиться спать.
Но засыпал он всегда не
сразу, пока всё перерабатывалось и улегалось, — и не
успел заснуть, как ему в постель принесли неожиданную странную телеграмму от
Брусилова.
Докладывал тот, что может
начать посадку частей на поезда с утра 2 марта (не очень-то быстро) и даже 3
марта (очевидно, от снежных заносов, на юго-западе бушевали мятели).
Однако:
«благоволите уведомить,
подлежат ли эти части отправке теперь же или по получении особого уведомления?»
Поразила Алексеева и
неуместность такого вопроса: какое
ещё подтверждение и уведомление, если послан приказ?
Но ещё более поразила своевременность
этого вопроса: как мог Брусилов так почувствовать без всякого намёка?
Или Родзянко и ему тоже дал
как-то знать?..
Вопрос не давал Алексееву
покоя. И он поднялся, койка была за перегородкой, недалеко от рабочего стола, в
одном белье пошёл, засветил лампочку и нашёл свою дневную телеграмму Брусилову.
Вот как? Там стояло:
«как только представится
возможность по условиям железнодорожных перевозок... Не откажите уведомить,
когда обстоятельства позволят отправить эти войска».
Ни о каком повторном
уведомлении от Алексеева здесь речи не было. Но... значит это
так звучало? Что тут почувствовал Брусилов?
Вот странно. Ничего
подобного Алексеев не задумывал, не включал в приказы главнокомандующим — но
вот как будто это было написано — несомненно
его почерком — и четырнадцать часов назад?
Это — само написалось, между
мыслями.
Так с Юго-Западного фронта
войска и не двинулись.
ДОКУМЕНТЫ
— 5
Телеграмма,
№ 1833
Царское
Село, генералу Иванову
Ставка,
1 марта, 1 ч. 15 м.
Частные
сведения говорят, что 28 февраля в Петрограде наступило полное спокойствие.
Войска, примкнув к Временному Правительству в полном составе, приводятся в
порядок. Временное Правительство, под председательством Родзянки, заседая в
Государственной Думе, пригласило командиров воинских частей для получения
приказаний по поддержанию порядка. Воззвание к населению, выпущенное Временным
Правительством, говорит о незыблемости монархического начала России, о
необходимости новых оснований для выбора и назначения правительства. Ждут с
нетерпением приезда Его Величества, чтобы представить ему все изложенное и
просьбу принять это пожелание народа. Если эти сведения верны, то изменяются
способы ваших действий, переговоры приведут к умиротворению, дабы избежать позорной
междоусобицы, столь желанной нашему врагу, дабы сохранить учреждения, заводы и
пустить в ход работы. Воззвание нового министра путей Бубликова
к железнодорожникам, мною полученное кружным путем, зовет к усиленной работе
всех, дабы наладить расстроенный транспорт. Доложите Его Величеству все это и
убеждение, что дело можно привести мирно к хорошему концу, который укрепит
Россию. Алексеев.