237
Из своих злонесчастных
тяжких позиций всё близ того же Стохода, где прошлым
летом и прошлой осенью столько гвардейских сил было положено и уложено на
приречных болотах, сегодня утром Преображенский полк получил приказ смениться:
выйти из окопов в резерв своей 1-й гвардейской дивизии.
Повеселели солдаты,
повеселели офицеры — надеялись недельки три теперь поотдыхать,
походить не гнясь, и по земле, а не ходами сообщения,
не знать разведок, не знать сторожевого охранения, спать ложиться — как люди, и
многие даже в домах.
Но ещё не растянулись они
поспать первую ночку, ещё и не стемнело — как командиру полка,
флигель-адъютанту свиты Его Величества генерал-майору
Дрентельну передали из штаба дивизии, что Преображенский
полк в любую минуту может быть вызван куда-то.
Полк довольно располагался в
резерве, не зная об этой тревоге.
Уже стемнело, когда Дрентельн получил секретную телеграмму из штаба фронта,
перелагавшую секретную телеграмму генерала Алексеева из Ставки: Государю
благоугодно вызвать в Петроград Преображенский, 3-й и 4-й гвардейские
стрелковые полки для подавления беспорядков.
Та-ак! Дрентельн
забывал свой окопный ревматизм. В Петербург! Там беспорядки, ерунда, но в
Петербург! Повидать стольких друзей и знакомых; хотя он только что приехал
оттуда из отпуска — но с охотой снова.
Команда грузиться была на
ближайшую крупную станцию — Луцк. В темноте полк был разбужен, поднят — и
выступили походным порядком на Луцк в непроглядную темень и снежную грязь.
И месили её — 30 вёрст.
Всё же какие
ни молодцы-удальцы, но к утру выбились — и пришлось трём батальонам дать
привал, поспать часа три, в деревне Полонная Горка в
8 верстах от Луцка. Сам же Дрентельн поехал вперёд,
на станцию, куда 1-й батальон уже достиг и готовился к погрузке.
На вокзале Дрентельн обнаружил растерянность у комендантских и
железнодорожных чинов, — а в зале близ кассы висел приклеенный на стене, от
руки написанный листок — принятая телеграмма какого-то комиссара путей
сообщения неведомого Бубликова, который передавал
приказ Родзянки: старая власть оказалась бессильной, Государственная Дума взяла
в свои руки создание новой власти.
Что за бред? Как это понять?
Кто повесил?
Принятая телеграмма из
Петрограда.
Тут Дрентельна
разыскал офицер связи из штаба армии и подал ему распоряжение командующего
Особой армией Гурко: посадку полка временно отложить.
Дрентельна зазнобило. Сочетание этих
двух распоряжений было уже нечто очень тревожное. Если что-то делалось в
Петрограде с властью — то как раз и нужна была там
гвардия! Кем отставлен переезд? Самим ли Государем? Нет ли здесь
недоразумения?
Или даже измены?..
Особость момента и особость
положения Преображенского полка дали Дрентельну
смелость не выяснять через дивизию и корпус, а отправиться прямо к генералу
Гурко: штаб армии был тут же, неподалёку под Луцком, в католическом монастыре.
Проехал в автомобиле по
пустым ночным плохо освещённым улицам, видя в фонарях
только разбрызгиваемую снежную грязь. Потом по загородной дороге.
Проверены в воротах — въехали во
двор.
Дрентельн просил дежурного офицера
доложить командующему, несмотря на то что было уже 4
часа утра. Но не удивился дежурный, — и генерал Гурко принял генерала Дрентельна за письменным столом в полной форме, то ли ещё
не ложившись, то ли уже поднявшись. Всегда серьёзный,
решительный, острый, он выглядел сейчас ещё впивчивей,
сжатый рот, усы настороже, стянутые глаза настороже, сосредоточен, и маленькая
голова поворачивается быстро.
Никакого замечания не сделал
за обращение не по команде.
Приказ? Приказ, генерал,
передан Брусиловым от самого Алексеева. Какое основание мы имеем сомневаться?
Воля Государя и всегда передавалась через генерала Алексеева. Никому из
командующих армий, ни даже фронтов не дано сноситься с Государем
непосредственно. Мы — обязаны выполнять. Мы не имеем права переспрашивать.
Но это — не в упрёк Дрентельну. Живые потемнелые
глаза генерала Гурко смотрели очень тревожно, и глазами он, кажется, выражал то
же самое сомнение.
Но отправить сам преображенцев в Петроград — не смел.
Дрентельн ощущал себя, как паралитик,
у которого голова работает, а пошевельнуться не может.
Итак, в ожидании
дальнейшего, полк останется в Полонной Горке, 1-й
батальон устроить в бараках при вокзале.
На том же вокзале, опять
проходя мимо и косясь на мерзкую телеграмму Бубликова,
сел пока ожидать и Дрентельн.
Не просто он был командир
полка, уже больше года, и не простого полка: в этом полку служил сам Государь,
и Дрентельн был его сослуживцем тогда, и обласкан, и
близок. И — годы в государевой свите, помощник начальника походной канцелярии,
пока его не отлучила императрица из-за его вражды к Распутину. (И даже преображенцев хотела у него отнять). Не имея никакого
служебного права — Дрентельн
однако должен был и мог обратиться непосредственно к Государю.
Из 1-го батальона он вызвал
доверенного офицера поручика Травина и велел ему готовиться ехать с тайным
письмом к Государю.
Пошёл к начальнику станции,
достал хороший лист, чернил, сел, стал писать за столом под яркой лампой.
«Ваше Императорское
Величество, наш дорогой Государь!
По первому Вашему знаку преображенцы будут подведены к подножию Вашего престола,
какие бы препятствия их ни ждали...»
Одно облегчительно помнил: ведь
есть же преображенцы и в самом Петрограде, пусть и
запасной: батальон. Они-то! не стерпят и не останутся безучастны!
*****
ЧТО И СВАРИЛИ — В ПЕЧИ
ЗАСТУДИЛИ
*****
