318
Хотя Военная комиссия была
создана, чтобы руководить военными событиями, но самое большее, что ей
удавалось, — это компетентно следить, как события сами происходят, и умно
комментировать их внутри себя. Уже имела она под рукой пишущие машинки и
отличных писарей, уже и караул преображенцев отражал
её от натиска пустых посетителей; по её полномочию сидели офицеры в Таврическом
дворце и в Доме Армии и Флота, выписывали тысячи удостоверений офицерам на
право быть, на право жить, на право выехать или носить оружие. (Офицеров из
частей приводили только что не убитыми — и уж как они рады были получить
охранную революционную бумажку!) И обороною самого дворца Комиссия
несомненно руководила: эвакуацией той массы взрывчатых веществ, натащенных сюда
в первые дни революции, и особенно пироксилина, опасного для перевозки в
холодное время (его утепляли в колодце).
Если что происходило
серьёзное, благоприятное или неблагоприятное, то Военная комиссия могла только
узнать и удивиться. Так удивлялись они сегодня событию на станции Луга: каким образом нестроевому, невооружённому, неопытному разбродному гарнизону удалось бескровно обезоружить такую
отличную боевую часть как Бородинский полк?
А если издавался в
Петрограде военный приказ — то оказывалось, что он исходил не из Военной
комиссии. Вчерашний приказ Энгельгардта о том, что офицеров будут расстреливать
за попытку навести порядок с оружием, Военная комиссия к себе не относила, как
и самого шпака Энгельгардта, лишь по недоразумению окончившего Академию, да он
уже и председателем Комиссии не был. (Председателем был
неизвестно кто: Гучков — всё время в разъездах, а помощником председателя лез эпилептик
генерал Потапов, его не признавал тут никто).
И неудержимый казак Караулов
всё более размахивался в приказах. Вечером он издавал приказы по всему
Петрограду — как комендант Таврического дворца. Сегодня он не был комендант, но
всего лишь как член Временного Комитета Думы опять издавал по всему Петрограду
уже Приказ № 3, везде распубликованный и развешенный, самым решительным языком
(впрочем, это и Половцов подписал бы: воров и
грабителей задерживать и даже расстреливать). Смеялись (да и не смеялись), что
Караулов примеряется выскочить в диктаторы.
Новый комендант
Таврического, ещё один шпак, случайно с полковничьими погонами,
либерально-сентиментальный журналист Перетц, пока
сегодня ограничивался только удостоверениями на право проживания да пропусками
на вход и выход из Таврического, но определённо тянулся тоже издавать громовые
приказы, как бы не по всему Петроградскому округу.
А вот, гонясь ли тщетно за Карауловым, спохватился писать военные приказы и Совет
рабочих депутатов! Ещё сегодня ночью, когда генштабисты
разошлись и приютились спать кое-где, будто какие-то солдаты от Совета ломились
в Военную комиссию, что желают читать приказ, ответили им, что до утра, — а
утром они уже отпечатали газетами и листовками, раздавали и расклеивали
повсюду, чуть не миллион экземпляров своего «Приказа № 1», ни много ни мало —
по Петроградскому гарнизону.
Уже после утреннего кофе
генштабисты читали его. Приказ № 1 грубо-претенциозно
пародировал военные приказы по округу, а по сути — нёс всякий вздор, отражая
то, что в городе уже творилось: выборы солдатских комитетов, недопуск офицеров, а во многих батальонах Петрограда шли и
выборы офицеров, без того никто не смел командовать. Даже ещё удивляться
оставалось, что приказ призывал солдат — соблюдать в строю и на службе строгую
дисциплину. Если бы хоть так-то! — была бы польза и от этого приказа.
А особый язвительный пункт
был направлен именно против Военной комиссии: не исполнять её приказов без
Совета депутатов! Так ещё меньше оставалось у Военной комиссии власти и
возможностей.
Запасные батальоны жили сами
по себе, в каком как придётся, вот развозили туда Приказ № 1. Ездили, напротив,
депутаты Думы уговаривать, но в более спокойные батальоны, а поехать, например,
в Московский было невозможно.
Главный штаб крутился сам по
себе, руководимый Занкевичем.
Академия Генерального штаба,
по ту сторону Таврического парка, привыкала к новой власти. Генерал, её
начальник, пришёл жаловаться, что у него отобрали автомобиль, Половцов трунил над ним:
— Ваше превосходительство,
благодарите Бога, что вы сохранили голову.
Наступление внешних войск
прекратилось полностью. Единственный доставленный полк подавления — Тарутинский, неподвижно стоял невдали от Царского Села.
Бородинский был повёрнут назад. Остальные, кажется, и не должны были появиться.
Но опасность грозила не
оттуда. Среди генштабистов комиссии появилось такое mot[1]: если мы устоим против
революционных властей, то мы революцию спасём.
Не говоря уже об
Энгельгардте, Потапове, Караулове, Перетце — кто ещё командовал под их началом и в их
окружении? Энгельгардт поручил «гвардии поручику» Корни де Бат две роты «для
защиты населения» и сделал его комендантом городской думы — и он там энергично
распоряжался, — а оказался он рядовой Корней Батов, не имеющий других целей как
грабёж, чем и занялись его наряды. И арестован. А при питании арестованных
сановников в министерском павильоне пристроился некто Барон, потом объявил, что
выбран войсковым атаманом на Кубань, — и исчез раньше, чем его разоблачили.
А хаос в запасных частях
распространялся уже из Петрограда и на все его окрестности.
И не было единой сильной
руки надо всем этим. Во главе Петроградского военного округа — не было же
теперь, после ареста Хабалова, после недоезда
Иванова, — вообще никого!
Не может так существовать
армия.
Из бесед генштабистов всё
более выяснялось, что надо искать и предложить сильного и очень популярного
генерала, не связанного с троном, — в командующего Округом. Ни один из них,
полковников, стать на этот пост не мог по своему чину. (Половцов про себя уверен был, что в революционной
обстановке этот пост — как раз для него, в этом был бы и весь смысл его прихода
сюда. Но небрежением Ставки или самого Государя — он
так и не успел получить генерал-майора).
И придумали кандидатуру —
генерала Корнилова. Воин. Вся Россия знает и любит его за побег из австрийского
плена. Никогда не бывал в любимчиках трона — и общество будет его
приветствовать.
Хотели получить согласие Гучкова — но он весь день не появлялся. Решили доложить
прямо Родзянке.