322
Как бываем мы несоразмерны
ходу времени, то сгорая в минуты, то продремливая
месяцы, — так и ко многим событиям бывает неготово
наше непослушное тело: они застигают нас в несоответственном состоянии. Должно
в нас само что-то осесть, переместиться, и только тогда мы вполне отчётисто примем любой удар, неожиданность, горе или даже
радость.
Так и теперь в киевском
поезде, с отрезанными возможностями что-либо сделать, без опасности куда-либо
опоздать, Воротынцев отдался этой внутренней укладке.
После сильных мятелей здесь до сих пор не всё, не везде было расчищено,
поезд тянулся, тянулся мимо сугробов и баб с деревянными лопатами. Подолгу стоял
на станциях, забыв расписание. И в этой удолженной
растянувшейся поездке, бездействии, тесноте купе и молчании, к счастью сосед
всё время спал, — Воротынцев стал приходить в себя как от обморока.
Постыдность! постыдство за прожитую неделю! Нельзя было провести такую
неделю — бессмысленней и одураченней. Провалялся по
дамским постелям — не очнулся, не догадался, что попал в самую гущу невероятных
событий. Всю жизнь мечтал оказаться на самом опасном нужном месте, на своём Аркольском мосту, — и вот может быть посылалось ему где-то
действие несравненное — а он проволочился тряпкой, поражённый внутренним
недугом, — всё пропустил. Если б ему когда предсказали
— не поверил бы.
А вчера был ещё
по-особенному потерянный день, ибо открыт для движения, открыты глаза — а
ничего не придумал. А сегодня? Неизвестные, неуловимые, неостановимые
события происходили где-то всякий час — а Воротынцев только дальше отъезжал от
них, в незнании и в бездействии.
Но — Государь?! Но — что же
он? Да не для этого ли самого момента он 22 года носил сияющую корону? принимал
овации народных толп?
А он — поехал к жене и
деткам?..
Но. Но запутаться, вот,
оказалось легко. Но семейная слабость — о-о! — она всякого может взять.
Нет, Георгий сейчас не имел
прежней сердитости и безжалости к Государю. Даже сам
не заметил, когда и как это стало. Со вчерашнего дня, когда узнал, что царь
задержан? Или от Ольдиных уговоров, ещё в октябре, и
сейчас? Прошлой осенью изводило и мутило Воротынцева,
что трон губит армию в ненужной войне, в государевой воле он видел препятствие
к разумному выходу из войны. А сейчас грохнуло так — что только бы, только бы
не рухнул фронт.
Трон — только тронь, говорила Ольда. Но и фронт — только тронь.
Теперь угнетала не та
прежняя угроза измотать солдатские силы — но всё полетело кувырком за спиной
Действующей армии. Это — куда хуже того, что рвался Воротынцев предупредить.
И таким жалким показался ему
теперь его осенний перебродливый поиск.
А — что ж было правильно?..
Имея дело с такими
историческими массами — нельзя нервничать и дёргаться. Прав был Свечин?
Но где же Государь?? Пока он
не признал петроградских мятежников — они никто, и в
стране ещё ничего не произошло. Он — в их руках? Или вырвался?
Или — вообще он не был
задержан, то только слух?
Ах, теперь прояснялось, не
додумал, ошибся: вчера с Николаевского вокзала всё-таки надо было гнать вослед,
государеву поезду — найти — и может быть оказаться полезным?
Кончился поездной покой —
занозило, хоть поворачивай.
А куда теперь! — смешно.
Как-то там уже развязалось.
Киевский поезд — тащился,
подальше ото всех событий. И стоял в глухоте, томился.
Воротынцев выходил
помотаться по короткому заснеженному перрону — может
быть узнать какие новости? Да где там! Для здешних события остановились на вчерашнем и позавчерашнем.
Напротив, это местные обыватели окружали пассажиров с расспросами, даже
вскакивали в вагоны, и просили газет, газет, каких-нибудь вестей! — что там
творится, в столицах? Россия лежала в глухоте, и никакой революции не знала.