342
Государыня придумала:
послать не одного офицера, а двух, и каждому дать по письму, и притом на
маленьких бумажках, так, чтоб их можно было сложить в вершок, спрятать в
сапоге, а в случае чего и сжечь. Кто-нибудь из двоих офицеров
доберётся!
И всё, что теснилось и
бурлило в ней, — она в эти часы пыталась, в промежутке между делами, вписывать
то в одно письмо, то в другое.
А часы были ужасные.
Добралась из Петрограда молодая фрейлина, по возрасту
подруга дочерей, — и что, она рассказывала, творится там — это не вмещалось в
голове. Посланный к Родзянке генерал-адъютант Линевич
так и не вернулся, ни вчера, ни сегодня. Саблин из Петрограда прислал с верным
человеком тайную записку, что рвётся сюда, но никак не может поехать, потому
что все такие видные, как он, — но учёте. Генерала
Гротена послали в царскосельскую ратушу на переговоры
с мятежниками — и он что-то не возвращался.
Первоначальная утренняя
радость, что Государь нашёлся во Пскове, постепенно
затемнялась встающими чёрными клубами тревоги. Добровольно ли он поехал туда и
остаётся там? Не пойман ли он в западню?
Величайшая низость и
подлость, не слыханная в истории, — задерживать своего Государя! Как
унизительно ощущать Государя в плену! Какой ужас для союзников! Какая радость
врагам!
Ах, жалела она теперь, что
не сказала дедушке Иванову — действовать самым решительным образом по
освобождению Государя! А он, по доброте, может проявить мягкость.
И — зачем бы захватили царя?
Ясно: не допустить его увидеться с царицей. И — для чего же? Заставить его
подписать какое-нибудь невыносимое ответственное министерство. Но это было бы
гибелью России. И как бы ни был Государь обманут и
отделён от своих верных войск — не может он изменить своей коронационной
клятве! Не может он разрешить короне стать придаточным украшением, а власть
отдать самоответственному правительству из самозваных
лиц!
Или — вынуждают его
назначить каких-нибудь невыносимых министров?
А что, правда, делать?
Нельзя залить столицу кровью, да ещё во время войны. И тем более во время войны
нельзя оставить мятеж пылать. Если не удастся торжественный вход Иванова в
Петроград — какие-то уступки, может быть, и неизбежны, только вопрос: кому? до
каких пор? и в какой форме?
Там, во
псковской немоте, происходил, быть может, великий духовный поединок: её супруг
своею некрепкой душой отстаивал священный принцип — а она не могла в эти часы
приложить ему свои силы и твёрдость! И — ни весточки получить от него! И — как
дослать свою по воздуху?
О, мой святой страдалец!
Какое невыразимое унижение я испытываю за тебя! Как разрывающе
больно за тебя — и ничего не могу тебе посоветовать. Только не дай насиловать
твою волю! Бог должен услышать наши мольбы и послать нам
наконец какой-нибудь успех. Это — вершина несчастий, и мы пройдём её! Вера моя
безгранична, и это поддерживает меня. Бог не покинет тебя и нашу любимую
страну. Сейчас хотела вложить тебе и образок в письмо — но тогда нельзя
скомкать бумажку. Вот ты стесняешься носить крест Григория — а насколько тебе
было бы спокойнее!
А моё настроение — бодрое,
боевое, знай!
А если тебе, не имея за
собой никакой армии, придётся покориться обстоятельствам, то Бог потом поможет
и освободиться от них. Если тебя принудят к уступкам, то ты потом ни в коем
случае не обязан их выполнять, потому что они добыты недостойным образом. Если
ты и подпишешь обещание — оно не будет иметь никакой силы, когда власть снова
окажется в твоих руках. Но всемогущий Бог — выше всего, он — любит своего
помазанника, и спасёт тебя, и восстановит в твоих правах. Бог поможет, поможет,
и твоя слава вернётся!
Два течения, две змеи — Дума
и революционеры, — может быть, они отгрызут друг другу головы — и так спасут
положение? Я чувствую, что Бог что-нибудь сделает!
А может быть ты покажешься
войскам во Пскове и соберёшь их вокруг себя? Когда
войска узнают, что тебя не выпускали, — войска придут в неистовство и восстанут
против всех!!!
...Пришёл генерал Ресин и
доложил: генерала Гротена революционеры в ратуше арестовали.