364
Боже, какая ночь!.. Двух
таких ночей не бывает в человеческой жизни!
Вся ночь — без сна, но какая
возвышающая памятная разбудоражная ночь счастливого
завершения Великой Российской Революции!
Уже к вечеру было понятно,
что во Пскове решается нечто, и Непенин послал через
Ставку свою телеграмму в поддержку отречения, даже преувеличил, по мнению своих
штабных, что он с огромным трудом удерживает флот в повиновении, — бо́льшая часть флота держалась спокойно
и благородно, — и что вне отречения грозит катастрофа с неисчислимыми
последствиями.
Послал телеграмму — и всё
кануло в ночную тишину, и всё не верилось, что развяжется благополучно. В час
ночи, перетолковав, перетолковав, расходились спать — и тут пришла телеграмма,
что Манифест об отречении подписан царём!!!
И так, без ночи, открылся
сразу опять день, уже следующий. Команды спали, на тёмных корпусах кораблей
горели малые дежурные лампочки, не светились иллюминаторы дредноутов и
линкоров, спала и команда «Кречета», кого не разбудили сами телеграфисты, — а
князь Черкасский и Ренгартен пошли в каюту к Адриану — поздравлять! Позвали б и Щастного,
вполне уже своего, но он вечером уехал в Петроград представителем флота.
У Непенина
нашлась бутылка шампанского. Втроём, в каюте, и пили, — не шумя, с голосами
переволнованными, но негромкими. За новую Россию! За новую эру! Какая
ослепительная заря свободной просторной великой русской жизни!
И как сказочно быстро и
легко всё решилось — ещё только искали, как приступать, кого-то раскачивать,
давать внешние импульсы думцам, — но все повели себя так отлично, но всё прошло
так гладко!
Адриан был тоже как никогда прост,
никакой разделительной черты, хотя при весёлости их троих — его лицо было как
будто не весёлое, в противоречие с настроением. А говорили — очень слитно.
О том, кого и кем заменять.
Зубров — убрать, освежить состав. Как теперь всё будет выглядеть! Как звучать!
О неисчислимых русских возможностях.
Но Боже мой, как легко всё
получилось!
Тут принесли ленту с
приказанием адмиралу от нового правительства: немедленно арестовать
финляндского генерал-губернатора Зейна и ещё одного
крупного царского чиновника.
Светловолосый Непенин
повёл бровями. Полицейское распоряжение, никак ему не по должности, не по
службе. Но — есть и такая оборотная сторона, естественная черта революции.
Придётся их — взять. И
изолировать от города. На корабль. А потом в Петроград.
Распорядился подать ему
автомобиль, сопровождающих, и уехал в город на арест.
А Черкасский и Ренгартен ждали его возвращения в канцелярии штаба. Гадали,
как пройдёт операция. Ещё, ещё рассуждали обо всём. Просто — горели, не могли
усидеть, Ренгартен вскакивал и всё ходил, в тесном
просторе, два с половиной шага.
Придумали
и камеру для Зейна — пустующую каюту флагманского
механика, велели её приготовить, — и тут же вскоре послышались шаги в коридоре,
Черкасский пошёл навстречу показать, — Зейн двигался надутым
изумлённым чучелом, покорно зашёл, дал себя запереть, — а саблю отдал Непенину ещё у себя во дворце, не шевельнувшись ни к
возражению, ни к сопротивлению.
Это — показатель и символ,
что так гладко прошло. Так будет и дальше, так — всё!
Непенин сказал, что пригласил
сегодня на день финских деятелей сюда на корабль. После ареста Зейна естественно установить с ними дружеский контакт,
обещать широкие права финскому сейму.
Оставили Адриана
отдыхать, сами пошли ещё выхаживаться по палубе. Ещё не рассвело. Лёгкий мороз,
лёгкий вест, всё небо открыто звёздное, давление 764, будет ясное утро.
Да оно уже и скоро, уже
бесполезно идти спать, а лучше встретить его бодрствуя.
Придумали с князем вот что:
вдвоём привести в порядок, систематизировать все телеграммы и документы за эти
дни, связанные с революцией, — за сколько дней? Да всего за четыре! А уже много
набралось, потом всё это смешается, потеряется.
С интересом занялись, не
переставая изумляться этому топоту истории по собственным головам.
Утро разгоралось
ярко-солнечное, праздничное, от белых ледовых пространств жмурились глаза.
За эти часы уже пришёл текст
царского Манифеста. (Черкасский нашёл, что удивительно благородным языком
написан, — кто это царю составил?) И неспавший Непенин собрал флагманов раньше семи утра, — не заседанием,
но торжественно построил их в своём салоне — и прочёл им Манифест.
Дружно крикнули «ура»
императору Михаилу Второму! Всё это было куда бодрей и
светлей вчерашней грозной неопределённости. Кажется, на этот раз не было недовольных
лиц. Новый император, Российская империя продолжается!
Но едва флагманы разошлись,
чтоб объявить по кораблям, — телеграф «Кречета» принял из Ставки от Алексеева
просьбу Родзянки — всеми мерами и способами задержать объявление Манифеста,
сообщённого ночью! — ввиду особых условий, которые будут пояснены
дополнительно.
Как громом! Что это значит?
Но он уже разослан! Уже в Ревеле, уже и тут... Наш принцип и есть — всё объявлять
матросам как можно скорей и честней!
Что это опять начинается?
Что это такое? Революция повернулась? Царь берёт отреченье назад?.. Измена?
Всё потемнело и при
блистающем утре.
Невозможно было расстаться с достигнутым уже! С тем, что сердце уже так трепетно
пережило и усвоило.
Невозможно было допустить
Полковника снова на трон!