371
На киевский перрон
Воротынцев выходил, уже зная, что поезд его на Винницу будет лишь после обеда.
Но — скорей узнать новости! спросить свежие газеты, ещё раньше
чем билет отмечать.
И мимо рослых
железнодорожных жандармов (в Москве они уже исчезли!, но
и по пути были на местах, и тут) поспешил к газетному киоску. Свежих газет была
кипа, расхватывали их жадно, — из разговоров понял, что до сегодняшней ночи
Киев не знал ничего достоверного, все телеграммы о событиях задерживались. Но
вчера вечером представители киевской печати были приглашены к командующему
Военным округом, и тот объявил, что генерал Брусилов разрешил публиковать все
телеграммы о перевороте. И теперь, состязаясь заголовками и шрифтами, газеты
публиковали десятки, грозди новостей, петроградских и
московских.
И прямо на ходу, как никогда
не делал, как презирал, Воротынцев разворачивал одну и другую, и читал у окошка
кассового, и дочитывал на случайном диване.
Кронштадт перешёл на сторону
революции... Временное правительство... Половина имён — неизвестные, но вот Гучков, и Шингарёв. Ничего. Это неплохо. Но где же
Государь? В каком соотношении он с этим самовозникшим
правительством?.. Союзные державы признали Временное правительство... Оч-чень поспешили... Приветствия, приказы... Но где же
Государь? А, вот: царский поезд прибыл во Псков...
И всё. Никаких пояснений
больше.
Но это — уже ничего. Верховный
Главнокомандующий — в штабе Северного фронта, значит — при войсках.
Но слишком странная была
неясность между ним и самовольным правительством. Надо же или разгонять или
признавать? А если правительство с ним уже не считается — то
что Государь?
И — киевское. Так выходило,
что сегодня и наступил первый день киевской разрешённой революции, Воротынцев как вёз революцию за собой. Исполнительный
комитет общественных организаций — и во главе его доктор, теперь пироги пойдут
печь сапожники, может — и армиями будут командовать? И услужливый Брусилов, — Главколисом звали его знающие армейцы, — уже успел прислать
этому доктору телеграмму с горячей просьбой поддержать в Киеве
порядок. Уверял Брусилов, что вся Действующая армия признала новое
правительство!? Что за идиотство, откуда он
может это знать, что Армия — признала? Когда она могла признать, если
здесь и телеграмм ни о чём ещё не было?.. И: мы с вами составляем единый
русский народ, Киев — наша главная база, и чтоб успешно защитить вас нашей
грудью, нам нужна ваша помощь, зачем и убедительно просил Брусилов доктора
смотреть на военные власти не как на врагов.
Далеко же зашло.
А что — Румынский фронт, а
Сахаров? Ни слова нигде. Как и о других генералах. Козырял один Брусилов.
И что же будет теперь с фронтом?
Куда это всё качнётся? Головоломно непонятно.
А вот, в согласии с военными
властями, в Киеве уже были упразднены с сегодняшнего утра губернское
жандармское управление и охранное, дела и архивы их переданы, конечно, совету
присяжных поверенных, а офицерам гарнизона разрешено создавать городскую
милицию и войти в Исполнительный комитет.
С газетами на коленях
Воротынцев сидел обескураженный.
Ясно одно: скорей к себе в
Девятую! Где Воротынцев сейчас мог и придумать бы находиться
лучше, чем в штабе Девятой? — у генерала Лечицкого.
Вот сейчас, когда так зашаталось, если кто и будет действовать разумно,
правильно — то он.
Лечицкий из самых победных генералов
русской армии, единственный, кто умел побеждать и в японскую, умел наступать и
в жуткое лето Пятнадцатого: за время отхода, частыми контратаками, взял больше
пленных и трофеев, чем потерял из строя, а в конце отступления наша
единственная армия только и осталась на неприятельской земле. И в наступление
Шестнадцатого наша Девятая взяла больше территории и пленных, чем какая из
четырёх наступавших. Только Лечицкий никогда не делал
себе рекламы, как Брусилов, и о нём не кричали газеты. А теперь загноили в
Румынии.
Но он и
кроме того: самый вдумчивый и самостоятельный генерал. Если кто сейчас
разберётся и решится — то он.
Быть с ним рядом!