399
Вечером надо льдами,
сугробами гельсингфорсского рейда с чернеющими
силуэтами кораблей закруживало мятелью.
Порошило на палубы. Часовые с головой кутались в тулупы.
Вахтенный начальник
флагманского линкора «Андрей Первозванный» лейтенант Бубнов не сразу заметил,
что на соседнем линкоре «Павел I» на мачте висел красный боевой огонь, а одна
орудийная башня — да! развернулась сюда! на «Андрея»!
Глянул наверх по своей мачте
— и у себя на клотике увидел такой же красный фонарь.
Но он не приказывал
поднимать! Что такое?
Пошёл на мостик, узнать.
Сверху навстречу свалился дежурный кондуктор:
— Ваше высокоблагородие! На
корабле бунт! Команда разбирает оружие!
Послал кондуктора к старшему
офицеру, сам скомандовал с мостика вызвать караул наверх — и спустился на
палубу.
Караул быстро выбежал с
примкнутыми штыками.
Но уже, в мелькании снега и
ветра, при палубных светах, валила сюда по палубе вооружённая толпа матросов.
Заорал им:
— Стой!
Толпа остановилась.
Караулу:
— Зарядить!
Ах, ещё заряжать! — и бегут,
скользя, сюда.
А караул мнётся, не
заряжает.
Бубнов вырвал одну винтовку
— сам зарядить, — но со спардека сверкнул выстрел — и лейтенант упал.
А командир «Первозванного» каперанг Гадд, только что проводив в штаб флота командира бригады линкоров
контр-адмирала Небольсина, спустился в свою каюту и
сел пить чай при настольном зелёном абажуре.
Но услышал — горн? — да. Да.
Поставил стакан, ещё
прислушался.
Да как будто ружейный
выстрел? И не один?
Насадил фуражку, вышел в
коридор.
По коридору бежали боцман и
кондуктор с окровавленной головой:
— Команда стреляет!.. Убили
вахтенного начальника!
Наружу!
Не выйти, стреляют по
выходу.
Вниз, в кают-компанию.
Тут — с десяток офицеров.
— Держимся вместе, господа!
С чем? С револьверами...
— Охраняйте вход!
И к телефону. И успел
сообщить в штаб.
С револьверами офицеры
столпились у входа.
А матросы стали стрелять в
кают-компанию — сверху, через палубные иллюминаторы.
Ранило мичмана, убило
вестового.
Жужжали и цокали пули. Весь
пол был в осколках стекла.
Мичмана положили на диван,
врач перевязывал его.
Сверху слышалась исступлённая
матерная брань матросов.
Выключили в кают-компании
электричество.
Капитан Гадд
воскликнул:
— Только — образумить! Кто
за мной?
И — в коридор! Но на палубу
опять не пустил обстрел.
Оттуда кричали:
— Мичман Эр! — наверх! —
(Его любила команда.)
Каперанг отпустил его:
— Может вам удастся
успокоить.
Но осада кают-компании не
утихла. В темноте грохали выстрелы — и пули пронизывали тонкие переборки.
Ранило ещё одного офицера.
Тогда каперанг,
уже один, ринулся наружу, под обстрел.
Его — не сразило. И он в
светах редких ламп быстро, бесстрашно вошёл в толпу:
— Матросы! Я тут один. Вам
ничего не стоит меня убить. Но — выслушайте!
— Кровопивец! Не желаем! —
кричал один.
— Спросите его, пусть
покажет, кто здесь на нашем корабле пил кровь и чью...
— Вы нас рыбой морили!
Офицеры не допускали нас к вам жаловаться!
— Неправда! Каждый месяц я
обходил всю команду. И всегда говорил: приходите ко мне, если что. Верно?
— Верно! Верно!
— Мы ничего против вас... Он
врёт!
Охрипший каперанг
шагнул на возвышение — говорить.
А по сходням взбегала новая
страшная толпа — это были матросы с «Павла», уже покончившие у себя. И теперь,
с разгону, увидев каперанга на возвышении:
— В штыки его!
И перед ними — кто
расступился, а другие сомкнулись в защиту капитана.
И павловские
отступили.
Тогда мичман Эр вскричал:
— А ну, ребята! На «ура»
нашего командира!
И его подхватили на руки.
Но отнесли — в каземат: «Тут
целей будете.»
Капитан из каземата по
телефону в кают-компанию велел офицерам отдать оружие и идти в каземат.
Один молодой мичман громко
безумно хохотал. Его повели в лазарет, но матросы не выдержали хохота и
застрелили мичмана по пути.
По кораблю там и здесь
раздавались предсмертные вопли: это ловили сверхсрочных унтер-офицеров и
кондукторов и убивали их.