404
Опять Родзянко! Требовал
генерала Алексеева срочно!
— У аппарата
генерал-лейтенант Лукомский. Если Председатель Государственной
Думы может передать мне, то я могу принять.
Сразу нагрузил:
— Положение тяжкое.
О, что ещё случилось, ради
Бога?!
Нет:
— Когда вернётся генерал
Алексеев и подойдёт к аппарату?
— Генерал Алексеев встречает
Его Величество. Я затрудняюсь сказать, когда вернётся. Но я в курсе всех
вопросов и могу ответить.
Ну что ж, Родзянко и
покладист, готов говорить. Да оказывается, и дела не только не тяжкие, но даже
очень благоприятные — или что повернулось за последнюю минуту?
— Могу вам сообщить, что сегодняшний
день проходит спокойнее. По-видимому, всё приходит более или менее в порядок.
... Вчера пришлось войти в
соглашение с левыми партиями. Ценою нескольких, так сказать, общих положений
заручиться их обещанием прекратить беспорядок. А то — уже начиналась форменная
анархия, значительно более неудержимая, чем в 1905
году...
— Беспорядки были уже
настолько велики, что грозили перейти в поголовную резню
и общую потасовку населения и солдат.
(Волосы
дыбом от такой картины — чтобы весь двухмиллионный Петроград тузовал друг друга! И как же? — штатские
против военных или между собой тоже??)
... И вот, дабы избежать
сплошного кровопролития, решили войти в соглашение с левыми. Главный их пункт
был — необходимость Учредительного Собрания. Ну, там ещё некоторые требования
всяких свобод. Да русский народ вполне заслужил их пролитием крови на полях
битвы. И вот:
— Сегодня значительно тише.
Солдатские бунты ликвидируются, нижние чины возвращаются в казармы, и город
мало-помалу принимает приличный вид. Надеюсь, что скоро заработаем на оборону и
на организацию необходимой победы.
Пока аппарат это всё лил —
вошёл сумрачный Алексеев с больным лицом, уже подбирал и читал ленту.
Непонятно оставалось, в чём
срочность вызова и чего Родзянко хочет.
... А иного выхода у правительства
не было.
— Акт отречения Государя
встречен спокойно, хотя, по моей просьбе, ещё не опубликован.
А, вот:
— Соблаговолите сделать
распоряжение о немедленном его опубликовании, а вместе с ним одновременно акт
отречения великого князя Михаила Александровича...
И вот его полный текст.
— Хотя эти акты не
опубликованы, но слух о них повсюду прошёл и встречен населением со всеобщим ликованием. Произведен салют с крепости новому
правительству в 101 выстрел!
Завтра Родзянко передаст и
текст новой присяги, которую соблаговолите привести в исполнение. А теперь —
какие известия с фронта?
Не перебил бы сам себя
вопросом — можно бы так и читать, и читать его до
полуночи.
— У аппарата генерал
Алексеев. На фронте благополучно.
... Но слухи в течении всего дня проникали в ряды войск, порождали недоумение и
могли кончиться худо. И...
— Безотрадно положение
Балтийского флота. Бунт почти на всех судах. Боевая сила флота
по-видимому исчезла.
Как это ему передать, в
каменную голову? Алексеев не умел упрекать резко.
... Весной придётся воевать
без Балтийского флота, и это может быть гибельно. А всё — результат
промедлений: чинам флота не объяснили суть акта 2 марта.
Однако Алексеев уже вышел из
обморочного повиновения этих двух дней, наоборот, разбередился от встречи с
Государем и его ласковости. И теперь сумел сказать Родзянке даже пообиднее:
— Печально и безнадёжно
состояние войск петроградского гарнизона,
окончательно развращённых пропагандою рабочих, против чего не принимается,
по-видимому, никаких мер.
... Зараза понемногу
касается и других запасных полков вокруг. Войсковым начальникам много
понадобится усилий, чтобы спасти Действующую армию от позорной заразы военной
измены...
«Военной измены», а не их
«свободы», так ему и выговаривать.
... Все заражённые запасные
полки утрачены для родины. Почти накануне начала боевых операций мы теряем
немало укомплектований. Правительство должно положить предел пропаганде.
Суровые меры должны образумить забывших дисциплину...
Он говорил это всё, но
как-то мало надеясь, вдруг совсем не надеясь, что председатель Государственной
Думы его поймёт. И толчком сердца вышел за деловые аргументы:
— Больше пока прибавить
ничего не могу, кроме слов: Боже, спаси Россию!
Не видно было лица, не
слышно голоса Родзянки — но с ленты срывались басистые рулады необразумленной насмешки:
— Искренно жалею, что ваше
высокопревосходительство так грустно и уныло настроены.
Это тоже не может служить благоприятным фактором для победы. А вот я и все мы
здесь — настроены бодро и решительно! Вчера получили от командующего Балтийским
флотом телеграмму, что в Балтийском флоте всё успокоилось, все бунты
ликвидированы, и флот приветствует новое правительство.
И этого человека он слушал
все эти дни как баран! Весёлый тон его проглядывал кощунственно.
Алексеев спросил у Лукомского, нет ли чего ещё от Непенина?
Родзянко в свой черёд хотел
подсмеяться как-нибудь пообиднее:
— Желательно, чтобы под
влиянием наших доблестных начальников фронтов и армий такое же настроение было бы
прислано нам со всего фронта. Чтобы наконец
объединение и дружно всем народом вместе с армией, без недомолвок и взаимных
подозрений, взяться за расправу проклятого немца!
Да что-то он разговорился,
что-то время у него появилось, а то всё не было.
— Мы здесь тоже восклицаем:
Боже, спаси Россию!
Но — в бодром тоне.
— У нас мало-помалу всё
успокаивается, и мы в скором времени с удвоенной энергией приступим к работе на
оборону!
Наконец, он прервался. И
Алексеев сорванным глухим тоном мог продиктовать телеграфисту:
— Благоволите, ваше
высокопревосходительство, выслушать две телеграммы. Гельсингфорс.
Семь тридцать вечера: на «Андрее», «Павле» и «Славе» бунт. Адмирал Небольсин убит. Балтийский флот как военная сила сейчас не
существует. Вторая: бунт почти на всех судах. Подписал Непенин.
Вы видите, как приходится быть осторожным в оценке событий.
Опять не нашёл резкости. Но наконец отдавая назад, чего натерпелся за эти ночи:
— Что касается моего
настроения, то я никогда не позволю себе вводить в заблуждение тех, на
ком лежит ответственность перед родиной. Будьте здоровы.
Но не прошибло
Родзянку и всем Балтийским флотом и прямым оскорблением.
— Ваше
высокопревосходительство, не сердитесь на меня. Я все эти дни забываю
справиться, как ваше здоровье, и принесло ли вам достаточную пользу ваше
пребывание в Севастополе?
*****
ЧУЖОЙ ДУРАК ― ПОСМЕШИЩЕ,
СВОЙ ДУРАК ― НЕСЧАСТЬЕ
*****