ЧЕТВЕРТОЕ МАРТА
СУББОТА
408
Прошлую ночь морские
декабристы пылали от счастья, эти — от страдания и
страха. Отказывался ум представить: что́ теперь флот? И как можно дальше
управлять матросами-убийцами? И что с ними самими случится к утру?
Выручка от Государственной
Думы, в виде оратора или двух, не могла прийти раньше дневных часов. Но вчера
вечером — такие теперь свободы — на «Кречет» приходил для прямого разговора с
правительством машинист-депутат Сакман. И, оказывается, Керенский с той стороны
ответил ему, что просит матросов немедленно прекратить разгром русского флота и
напоминает, что вице-адмирал Непенин открыто признал
власть Временного правительства и безусловно ему
подчинился, а потому матросы должны верить его приказам. Впрочем, одновременно
заверил Керенский матроса-депутата, что Временное правительство гарантирует и
матросам, как всем гражданам, — полную свободу агитации и пропаганды.
Предстояло пережить
сегодняшний день. Балтийский флот на стоянке был — отдельный мир, и ничто
происходящее в России не могло сюда перенестись через ледовые пространства.
Только — радио, что уже и
Михаил отрёкся.
Но тем более это не
добавляло устойчивости здесь.
Однако Адриан
Иванович, казавшийся с вечера совсем обмякшим, вызвал их перед утром с
блистающими глазами, с возвратившейся подвижностью впечатлительного лица.
Плотно сбитый, он был налит, как бомба. И высевал из-под пушистых усов:
— Начавши путь — никогда не
надо его бросать! Хуже нет шатаний и перемётов. Ошибкой было бы сейчас нам
изменить своим убеждениям или изменить свой метод. Все эти кровавые формы,
через которые идёт движение революции, — в какой-то мере, значит, неизбежны.
Продолжаем наш метод — открытое обращение к морякам. Сейчас же, раньше чем они проснулись. Вот, доработаем текст.
Доработали — и ещё затемно,
в 5 утра, Ренгартен принёс на радиотелеграф обращение
адмирала Непенина ко всем командам.
Чтоб не возникало
недоразумений, говорилось там, командующий флотом вновь объявляет офицерам и
матросам о своём непреклонном решении твёрдо поддерживать власть нового
правительства. Требует от всех чинов флота дружной работы для поддержания
порядка. Верит в полное единение офицеров и матросов, отвечающих своею честью
перед родиной за её будущее.
Нельзя было быть прямей,
честней, открытей!
Линкоры почти тёмные стояли,
с редкими лампочками, но с теми же грозными застывшими одинокими багровыми
фонарями на клотиках.
Уверенность адмирала передалась
его приближённым. Пошли попить горячего крепкого чайку, перед началом трудного
дня.
Но ещё не кончили пить —
прибежал перепуганный радиотелеграфист — и принёс ответ с неизвестного корабля,
от неизвестных неспящих людей, из предрассветной
мглы.
«На радио Непенина. Товарищи матросы, не верьте тирану! Вспомните о
приказе отдания чести! Нет! От вампиров старого строя мы не получим свободы!
Смерть тирану — и никакой веры от объединённой флотской демократической
организации.»
Прямая угроза ещё усилялась от неизвестности авторов. Как во всяком сигнале с
корабля на корабль, была в том загадочность гигантов. Почти не поверить, что
передают простые люди, какой-нибудь неспящий
телеграфист, — а будто невидимое корявое чудовище, пошевельнувшее лапой.
Безумие! Полный развал! Так
разумно задуманный государственный переворот, так великолепно начавшаяся
революция — во что превращалась!
И рассчитывать можно было...
— только на чудо?
Уже и не лечь. Уже и не
успокоиться.
Влачить на себе день как
рабское ярмо.
Что случится сегодня?!
Черкасский успокаивал: по теории
колебательного движения повторения колебаний неизбежны, но они будут
затухающими.
Тут прекрасная мысль пришла Ренгартену: пусть адмирал отдаст повсеместное распоряжение
снять царские портреты. Это произведёт хорошее впечатление.
Адриан согласился. Послали
радиотелеграмму, всем.