410
Именно в дни наибольшего
напряжения — наименьшая возможность восстановить силы. Две ночи подряд
полностью разрушили Рузскому, не отдохнёшь и днём. И эту третью ночь грозили
развалить, — но после двух часов ночи пришёл, наконец, второй Манифест — и,
кажется, государственный кризис кончился. И Рузский велел Данилову ни за что
себя не будить, лёг со снотворным, расслабился, заснул.
Данилов бы тоже охотно
всхрапнул, но — должность начальника штаба, да и сложением он был куда крепче
Рузского, да и моложе.
Оставалась, кажется, только
техника: передать в три своих армии, и на Карельский перешеек, и в Балтийский
флот все полученные свыше документы — ещё раз отречение Николая, отречение
Михаила, приказ №1 Николая Николаевича, — и сдыхались,
и спать ложись. Но не тут-то было.
Последовал телеграфный вызов
с необычным соединением: от Западного фронта. Квецинский вызвал Данилова. И
передал, что главкозап — в большой тревоге и
недоверии (не объяснил — кому не доверяет, но получалось так, что Ставке):
Манифест Михаила ничьей подписью не скреплён — и, стало быть, недействителен. И
Эверт не хочет его публиковать, пока не получит
решения остальных Главнокомандующих.
Тут и Данилову просветило:
действительно! Манифест Николая скреплён Фредериксом,
а Михаила — никем. Неряшливость, неумелость — или тут какой-то смысл?.. Очень
стал осторожничать Эверт... Однако и будить Рузского
не мог Данилов взять на себя. Пусть у Эверта Манифест
и полежит.
Хотя, например, все волнения
в Балтийском флоте и Ставка, и штаб Северного фронта объясняли именно задержкой
первого Манифеста: если бы сразу его объявили — никаких бы волнений и не было.
И с Северного
— Манифесты потекли. И Ставка предполагала, что всё течёт нормально. Досылала
запрос: сообщить, как будет принято объявление актов войсками и населением.
Но тут Болдырев
досмотрелся и принёс Данилову: в приказе №1 Николая
Николаевича была фраза: «витязи земли русской! — знаю, как много готовы вы
отдать на благо России и престола...», — но какой же к чертям
теперь престол, если мы передаём отречение Михаила?
Действительно, получалась
несуразность. И Манифест Михаила и приказ Николая
Николаевича просто помечены одним и тем же 3 марта, а часы не ставятся, — и вот
поплывут недоумения по всем войскам.
Болдырев предлагал: сократить «и
престола», оставить только «благо России». Но Данилов и вообще был служака, и к
Николаю Николаевичу у него оставалось старое почтение совместной службы, — как
это сократить Верховного Главнокомандующего? мы не имеем права. В тот момент,
когда великий князь писал, — престол ещё был.
Будить Рузского? Опять же
нельзя. Стал звонить Лукомскому: может быть, приказ
великого князя пока задержать до выяснения? Верховный сам исправит? Лукомский тоже стал в тупик: задерживать не имеем права, а
может быть так истолковать — что и отречение Михаила
сошло к нам с высоты престола? — Нет! будут везде тяжёлые недоразумения, кто
поймёт эти тонкости? Тогда, предложил Лукомский,
пустить приказ Верховного заметно раньше Манифеста? — Но это уже упущено, мы
спешили передать Манифесты. — И правильно.
Неразрешимо. И будить
Рузского нельзя. И Алексеев — не согласен ничего сокращать
и требовал приказ Верховного тоже рассылать.
Нет, на Северном решили
подождать. Конец ночи и рассветные часы ничего не решают, приказ Верховного
держали. Наконец вдвоём, Данилов с Болдыревым,
решились будить главкосева.
В комнате была полутьма: уже
снаружи дневной свет, но шторы. Рузский проснулся болезненно, даже со стоном. И
с упрёком. Выслушал.
— Чушь
какая...
Ну конечно анахронизм. Ну
конечно «и престола» уже оскорбительно драло ухо фальшью.
Пока они ему объясняли —
Данилов сев у кровати, Болдырев стоя за ним, а счастливый
сон непоправимо ускользнул. Но вытянув ноги под одеялом, уже тому был рад
Рузский, что не надо ему подниматься, одеваться, не надо к телеграфу идти. В 63
года закачают... Бумагу он и посмотреть не взял у Данилова, он оценивал со
слуха, присмежа глаза.
Анахронизм... Не только в
этом «престоле», но в самом Николае Николаевиче, вздутом в качестве Верховного.
Позавчера вокруг отречения столько было борьбы, что Рузский не решился
возразить сразу в этом. А на самом деле это было беспомощное, жалкое движение
вспять. Делали великий исторический шаг — и тут же трусливо виляли.
Вот и каркала ворона — «и
престола», — а сыр падал. Поразительно неисправимый
старый дурак, как можно настолько не чувствовать
времени? Конечно никакой «престол» в приказ идти не может. Можно было и самим
догадаться, не будить.
Так ведь — и Алексеев!.. О старательный писарь! И как же решился — собирать совещание
Главнокомандующих?..
Нет, только единством с
новым правительством и держимся мы теперь.