437
После убийства адмирала Непенина, после «приказа №1» — генерал Рузский одеревенел. Ощутил
себя буквально деревяшкой, кидаемой волнами. Хлынуло — и не удержать, мы смяты
валами сзади — и всё. И — всё...
Ещё добивают из Выборга:
бурлит и Выборг, арестован комендант крепости генерал Петров. И эти сообщения
достигают не одного же штаба фронта, они распространяются всеобще, о них узнают
все. Стрела мятежа вылетела из Финляндии — и в спину тому же Пскову.
В городе становилось всё
тревожнее. Зараза шла от железной дороги. На том самом псковском вокзале, где
двое суток назад стояли императорские поезда в пустынности перрона, и ещё при
полном порядке, и только первые красные банты из Петрограда раздавали дерзкие
листовки, — вчера вечером уже кипела тысячная толпа, не подвластная никакому
надзору — ни гражданских властей, ни военной комендатуры. Не осталось местечка
ни на путях, ни на вокзальной площади, ни комнаты внутри вокзала, куда бы
желающие из толпы и неизвестные приезжие не имели доступа и не могли бы
распоряжаться. Но более всего — разоруживали
офицеров, — всех на станции, и подъезжающих к вокзалу, и в мимоидущих поездах,
втекая для того в вагоны. Одни офицеры отдавали добровольно (но и после сдачи
оружия должны были быстро скрыться), а кто сопротивлялся — с тех силою срывали
шашки и револьверы, избивали, а то и сшибали с ног. Начальник распределительного
пункта полковник Самсонов сопротивлялся — и был убит.
Также и один из запасных
пехотных батальонов, прослушав манифесты об отречении царей, двинулся к тому,
что всё дозволено, и пошёл громить пищевые склады на товарной станции.
Даже крупный решительный
генерал-квартирмейстер Болдырев почувствовал себя
неуютно. А уж на жёлтом худощавом маленьком Рузском и лица не было. Действовать
против революционной толпы оружием? — Рузский бы считал самой большой ошибкой.
И это Болдыреву нравилось: для такого необычайного момента и поведение должно было быть необычайное! — только какое?..
Но если бы штаб Северного
фронта и вздумал бы беспорядки во Пскове давить — то
неизвестно какими силами: не виделось такой надёжной части. То,
что кипело на вокзале, могло в любую минуту ворваться и в сам штаб фронта, а
охрана штаба была незначительная, да и на неё нельзя было положиться, что она
не примкнёт к разбою: даже штабные писари собрали вчера вечером собрание и
обсуждали, отдавать ли офицерам честь и носить ли красные банты. Вся
работа штаба, бумаги штаба и весь персонал его командования — подлегли под
угрозу внезапного врыва толпы, разоружения и
разгрома.
А из жалкой Ставки никаких
директив. Алексеев молчал.
Болдырев понимал, что ниоткуда со
стороны помощь не придёт. Но как вывернуться самим?
В тревоге, если не в дрожи,
штаб провёл ночь. Но обошлось, не ворвались.
А утром узнали, что за ночь
пропаганда против офицеров уже покатилась по боевым частям, по всему фронту.
Заколебалась земля подо всем Северным фронтом. Стали сочинять циркулярную
телеграмму в штабы армий, мёртвому припарка.
Пока сочиняли — в штаб
прибежали сказать, что в городе мятежные солдаты арестовали генерала Ушакова,
начальника псковского гарнизона, и с ним сколько-то офицеров! И будто —
генерала Ушакова потащили топить в реке Великой.
И — так же могли ворваться
сейчас к ним и арестовать их всех!
Данилов — мешком. И Рузский
— мёртвый, руки совсем обвисли. И — надо было спасать начальника гарнизона, и —
не мог он приказать действовать против революционной толпы! И — некому
приказать.
Но даже — и много минут
размышления не было им дано. Новое известие принесли: воинские части самочинно
выходят на парад на городскую площадь! И туда же валит толпа гражданских.
Закачался и весь древний
Псков! Что же делать? Такого — и вовсе нельзя допустить, но что делать?
А Болдырев
— ощутил задор, и решимость, и догадку. Даже — и не спросил своих генералов, и
не объяснил, только рукой успел махнуть и кинулся вон. И в открытом автомобиле
покатил на назначенную площадь.
У Болдырева был могучий
голос, природный дар. Голос — это не меньше, чем мускулы. Бывают положения,
когда голос больше всего и выручает человека. В революцию.
Гудела и кишела площадь. В
солнце и в лёгком морозце, по двум сторонам бездействующего трамвайного пути
самовольно строились части гарнизона. Из них только кадеты, юнкера школы
прапорщиков и полевые жандармы имели обычный воинский вид, всё остальное было —
бесформенное, не в строгих шеренгах и рядах, сборище в шинелях, а ещё с краю к
этой каше пристроились гимназисты и реалисты.
И — пестрели тысячи красных
пятен от ленточек, от лоскутов. И там и сям торчали в воздух красные флаги. И
даже ополченцы бородатые на простых палках подняли красные тряпки. (Где ж этого
красного все награбили и нарвали!)
И — все головы обратились к
автомобилю, так он кстати появился, будто принимать
парад! — неизвестно, кто и принимал бы его. А генерал Болдырев
в идущем открытом автомобиле поднялся в рост — и стал громко здороваться.
Войска отвечали довольно
стройно, от этого ещё не отвыкли. Болдырев, на ходу
сочиняя, стал колокольно-густо поздравлять войска со
свержением самодержавия, наступлением свободы, установлением нового
государственного строя. Слышал в ответ — «ура» и «ура». Выкрикивал несомненные
лозунги, вроде «да здравствует Россия!» и «да здравствует русская армия!», — и
слышал в ответ ревущее и единое. Крикни он дальше в
наступленье на немцев или на грабёж тылов — толпа была, кажется, готова. Голос
его — до звука все слышали округ. Тогда он выкрикнул надежду, довольно
бессмысленную, что охрану порядка во время парада примет на себя население, — и
услышал совсем уже бешеное «ура».
И тогда он остановился в
центре и рискнул удивиться: почему пришли кто с оружием, кто без? Как же их
показывать Главнокомандующему?
Войска охотно стали
расходиться по казармам, потом с оружием ― стягиваться и строиться вновь. За
это время и в этом движении, перемешивании, переталкивании
— энергия благодетельно разряжалась.
А Болдырев
успел съездить к Рузскому — предупредить, убедить и позвать.
Затем стал форменно командовать упорядоченным парадом — а хлипкий
Рузский шатко принимал его.
И в наступившей потом тишине
голосом вялым, слабым, не доходящим в глубину, стал произносить о счастливом,
свободном новом строе, о необходимости дружной спокойной работы и даже о вреде
питья денатурата.
*****
|
Восторгом
святого восстанья Опять
зажигается мир. Обещан за пламя страданья Народу
торжественный пир! (Ф. Сологуб) |