469
Заседание Исполнительного
Комитета тянулось много часов, на изнурение, только и обореваемое
сладким чаем, бутербродами и потом горячей пшённой кашей с маслом. Члены
Исполкома уже, кажется, и не надеялись, чтоб заседание можно было провести
как-нибудь быстрей, кажется, к тому уже и не стремились, вяло сидели, вяло
говорили, а вопросы текли и текли, их было двадцать, наверно, в повестке.
Отвлекались, переговаривались, входили-выходили. При голосованиях не
просчитывали, сохранился ли кворум. Новая комната оказалась мало удачной: прямо
напротив гуденье и рёв Белого зала, и нет предохранительной передней, а уже
находят и тут, и врываются какие-то делегации, ходоки с жалобами.
Добивалась и делегация с
Северного фронта от генерала Рузского. Но велели ей подождать, не разорваться
же Исполнительному Комитету на одни военные вопросы.
Долго и довольно радостно
делал доклад Скобелев о своей поездке в Свеаборг и Гельсингфорс.
(Говорил всё о себе, с трудом можно было догадаться, что там ещё и Родичев
что-то значил.)
В экстренном порядке
заседание два раза прерывалось — по поводу трамвайного движения, которое должно
было открыться завтра. Один раз: как избежать давки, ведь кинутся все, как бы
установить при посадке очередь? Другой раз: звонили из городской думы, что
остаются недочищенные рельсы, сегодня не успевают,
нельзя ли завтра рано утром? Но можно ли приказать рабочим выйти на работу рано
утром? А если не послушаются? Никто не может отдать такого распоряжения, кроме
Исполнительного Комитета.
То обсуждалось назначение
Корнилова на Военный округ, и что надо с самого начала взять его под контроль,
назначить к нему нашего постоянного представителя — и пусть попробует
возразить. Да заодно потребовать увольнения его помощника-генерала: ведёт себя
неуважительно к Совету.
А ещё сместить — начальника
телефонной сети Петрограда. Не доверенная личность.
Хотя все эти вопросы и могли
считаться политическими, но не затрагивали ничьих партийных интересов, не
вызывали споров между фракциями, решались мирно.
Делегация от генерала
Рузского настаивает, чтоб её приняли.
Ну ладно, уже проучили
генерала. Пусть идут.
Вошли: капитан, поручик,
один унтер и два солдата. Вошли не в ногу, но чётко стуча сапогами. И не
искали, где б им сесть, а стали тесной группкой. По старшинству заговорил
капитан — громко, убеждённо, складно. Иногда и поручик вступал со своими
примерами. А нижние чины только малым гулком да
краткими восклицаниями, но давали полную поддержку своим офицерам. А ещё —
стояли они так тесно, дружно, по-военному, как будто это первая разведочная
группа была, а дальше мог повалить сюда весь Северный фронт.
И что ж они рассказывали!
Что творилось от Приказа №1 на их фронте, в дальнем и ближнем тылу. Офицеров
обезоруживают солдаты. Отстраняют от командования. Арестовывают. Разносят
военные канцелярии. Растерзали полковника. Топили в реке генерала.
Как охваченная гангреной
больная нога — то уже не армия становилась, она отпадала.
От этого вступа
делегатов, от этих крутых военных речей — ошеломлённые сидели члены Исполкома,
где кого прихватило, и не успевая оспорить события,
настолько точно они назывались.
Да такая анархия — не
приведёт ли к реставрации старого порядка? И всё это обрушится на Совет? Только
одно выручало:
— Мы Приказ №1 сегодня
разъяснили. Мы издали Приказ №2.
— А — какой, разрешите
узнать? — уже требовал капитан.
Чхеидзе кивнул, и Капелинский невоенным голосом прочёл вслух.
И офицеры попятились в
изумлении.
— Что, опять не так? —
исполкомовцы почувствовали неладное. И засуетились:
— Товарищи! Так задержать и
изучить Приказ №2!
— Как его задержать, когда
он уже передан с искровой?
— А — зачем же он передан?
Он же только к Петрограду относится!
Вот, пропустили... Не
сообразили...
— Так товарищи, надо сейчас
же передать новую телеграмму, разъясняющую те оба приказа!
— Но это надо ещё
составить...
— Но вот идёт наша делегация
к Гучкову, пусть там...
Да, что-то не то... Да, надо
как-то согласовать с военным министром...
И — задержать пока Приказ
№2!
И — одного человека послать во Псков с разъяснениями!
Да разве только во Псков?..
Надолго сбилось обсуждение.
Объявляли перерыв, отпускали делегацию. А собрались опять — нет, так просто от
военных вопросов не отделаться.
А в Кронштадте? Там
продолжается как бы непрерывный мятеж. Не только подрывают комиссара Временного
правительства, но и авторитет Совета.
Кто это там баламутит? (На
большевиков.)
Командировать и туда!
Да во все воинские части, ко
всем воинским властям надо постепенно посылать своих комиссаров, так чтобы
везде было око и зуб Исполнительного Комитета.
Да как мы можем работать,
когда у нас Военная комиссия — не своя, не доверенная? Надо менять её состав:
выводить оттуда офицеров-реакционеров, а вводить офицеров-республиканцев, вот
образовавшихся. Да и просто солдат.
Но подпирал вопрос о
представительстве в Исполнительном Комитете некоторых социалистических групп.
Это вопрос был конфликтный, чреватый обидами, его надо было деликатно
разобрать. Каждая малейшая группировка, возникающая или пробуждённая, хотела
иметь своих представителей в Исполнительном Комитете. Но и Комитет не может
дальше раздуваться, всем подряд дать согласие невозможно. Но в некоторых
случаях неполитично отказать. Выслушивали претензии,
повели прения. Большевики напирали дать по одному месту латышской и
польско-литовской социал-демократии. (А от них Стучка
и Козловский, оба большевики.) Разгадали манёвр, держались: в Петрограде, при
чём тут польско-литовская? Вот добавили ещё одно место
народным социалистам. И дали по одному совещательному голосу
сионистам-социалистам, и социалистам-территориалистам
Поалей-Цион. Еврейским же социалистам-серповцам, после долгих прений, отказали даже и
в совещательном голосе. Не нашлось защитников у анархистов, и
анархистов-коммунистов, — и этим группам тоже отказали.
Нервный Гиммер, подрагивая кадычком, требовал обсудить предварительный проект
обращения к международному пролетариату. Но это обещало затянуться, и сложно,
уже охотников не было, зевали. На завтра.
А ещё вопросы финансовые, и
докладывал о них заунывный Брамсон.
Но слушали его с оживлением.
Во-первых, известно, что
комитет Веры Фигнер очень успешно собирает деньги на помощь вернувшимся
политическим заключённым, жертвуют многие богачи, собралось уже полмиллиона
рублей. И странно было бы, чтобы такая колоссальная сумма находилась бы в руках
частного комитета, а не под руководством Исполнительного Комитета.
Надо предпринять шаги.
Поручили.
Во-вторых: надо подумать,
товарищи, и о членах Исполнительного Комитета. Ведь многие из нас покинули
всякие занятия, свою основную работу, и целыми днями сидят здесь. Стало быть они — мы все — должны состоять в штате и получать
содержание, это естественно и законно. А кроме того у Исполнительного Комитета
уже немалый подсобный штат ― секретарей, машинисток, экспедиторов, и по
комиссиям, — и что-то же надо всем кушать?
Возникло некоторое
разномыслие. Одни считали, что Временное правительство должно принять Совет
депутатов в постоянный государственный штат. Другие возражали, что, по диким
буржуазным представлениям, Совет рабочих депутатов является учреждением частным
и не может содержаться государством.
— Но в таком случае
затребовать от него ассигнования в качестве ссуды?
— Ссуды? — пискливо хохотал
маленький ртутный Кротовский. — Неужели мы должны им
отдавать? Мы их держим в руках, мы им диктуем условия — и мы у них берём ссуду?
Что за чепуха? Только безвозвратно!
Его поддержали: ссуда — это
нехорошо, это внесло бы подчинённый элемент в наши отношения с правительством.
Постановили: затребовать от
Временного правительства безвозмездно на содержание Совета рабочих депутатов —
сколько?
Кто-то предложил 200 тысяч —
над ним только рассмеялись.
Тогда 500 тысяч?
Капелинский вкрадчиво предложил: не
меньше миллиона.
Что миллион? На сколько может хватить миллиона?
Шехтер предложил: два
миллиона.
Подумали, переглянулись —
вроде как ещё мало?
Сформировалось: пять
миллионов!
Но Нахамкис,
вовсе не садясь, у него привычка появилась такая — при его здоровом росте ещё
стоять за чьей-нибудь спиной, как гора, отвесил спокойно, густо:
— Десять миллионов.
Все даже ошелоумили
от такой цифры, даже и непонятно, зачем столько.
— Вы не представляете
размаха нашей будущей работы, — одной рукой крупно развернул Нахамкис.
А... что... может быть?
Зачем — это прояснится со временем. А Временное правительство пока держится
очень любезно.
Хорошо: десять миллионов!
Записали.
А вот ещё благоприятное
обстоятельство: сообщают, что в Ораниенбауме нашими людьми взято под охрану
много золота, серебра и прочих драгоценностей. Так вот и отлично. Довести до
сведения Временного правительства: можем передать им это золото, но только по
получении требуемых ассигнований.