482
Сегодня Агнесса с Адалией под ручку пошли смотреть, как впервые пустят
трамваи.
И зрелище стоило того! Сперва появилось несколько служебных вагонов, обтянутых
красной бязью, к одному были прицеплены две открытые платформы, на них сидела
воинская музыкантская команда и всё время не
переставая играла марсельезу! Этот трамвайный поезд ходил по городу под одни
сплошные овации. Все прохожие останавливались и любовались. На Невском и на больших улицах население встречало манифестацию
трамваев обнажёнными головами.
А потом пошли уже обычные
пассажирские трамваи, но все с плакатами: «Земля и воля» — «В борьбе обретёшь
ты право своё!» — «Да здравствует демократическая республика!» А из некоторых
вагонов марсельеза доносилась изнутри.
Агнесса и Адалия, украдкой друг от друга, вытирали слёзы. Открыто, по
Невскому, под общее ликование — «В борьбе обретёшь ты
право своё!»... Как это описать?
А кому не выпало дожить?
Святые герои! За то, чтобы мы теперь могли жить, они отдали своё самое
драгоценное!
Прекрасный сон! Искупаются
все мученики за свободу!
На некоторых остановках
вокруг трамваев собирались митинги, и трамвай тогда задерживался. Отходил
трамвай — митинг рассыпа́лся. Но умилительно было смотреть на гражданский сознательный порядок,
как вся публика, не исключая и военных, повиновалась милиционерам, иногда
совсем юным, не дородным псам старого режима, и устанавливалась в единую
очередь, и все садились с задней площадки, никто не толкался локтями, не лез с
передней, — общее доброжелательное солидарное настроение, коллективная радость,
когда все друг друга любят — дух революции! — и вот отчего так хорошо,
как не могло достичься при старом режиме никаким
принуждением. Вот, уже и наступает всеобщее братство!
А день — белоснежный, после мятели на понедельник, морозный, солнечный, радует небо
голубое. Сестры отшагивали, иногда приходилось под музыку. Неужели — свершилось?..
Это слово «свершилось!»— во
всех воззваниях, во всех газетах, им наполнен воздух,— громоподобное слово, — а
каким другим и можно выразить?! Революция — победила!!! Поймите, братья, —
победила! Развалилась казарма сословий! Кто только не угнетал
личность! — племя, клан, каста, сословие, церковь, семья, государство,
национальность, — всё теперь сброшено! И личность встаёт из этого хлама,
из этих цепей!
На
Невском, на солнышке, у стены дома, расстелив по утоптанному снегу брезентик, какой-то дядька разложил стопочками, продаёт —
запрещённые книги. Покрикивает, предлагает. Смотри, Даля, смотри! — Кропоткин «Речи
бунтовщика»! Лавров! Карабчевский — «Дело Сазонова»!
Толстой против церкви! Ницше — «Антихристианин»!..
Сестры — к нему, наклонились, перебирают дрожащими руками, счастливыми
пальцами. Смотри же! смотри! Если б нам сказали десять лет назад — что вот так,
на Невском, на брезентике,
открыто будут продаваться?.. — и не налетает городовой?
А публика неблагодарная —
тоже не налетает, уже всем хочется новей...
Да ведь в этом книжном лотке
сфокусирована эпоха!
Пошли счастливые
дальше.
А все эти разбитые,
замазанные гербы?!
Или: Мариинский
театр хочет установить автономию от государства! Разве не символ?
Чего боялись многие наши? Не
дожить до революции, или что она своей кровавостью не оправдает надежд. И вот —
всё не так!!
По Садовой
— и пошли на Михайловскую площадь, где тоже большой разъезд трамваев. И там
встретились, остановились на солнышке (всё-таки морозец забирает) со знакомыми Адалии — интеллигентная брачная пара, хотя просто либералы,
пингвин и гагара, но лично вполне честные. (Адалия
знавала таких, у Агнессы таких не бывало.)
Они: кого же мы
боялись? Кто это так цепко держал нас когтями двуглавого орла? Как легко
нам досталась невероятная победа!
Агнесса отбрила
им: нет! Совсем не так легко, свободу принесли нам те, кто пали в тёмные годы.
Высокая цена.
Муж-пингвин застыдился: да,
мы неблагодарно упускаем... Но где же было набраться обывателю политической
практики? Ведь до сих пор политикой можно было заниматься только героям. А вот
— народ пошевельнул плечами, и...
Народ? Как теперь согласно:
все славят «народ», всё сделал — народ, и как-то забыли об интеллигенции! А
между тем: от Радищева до Спиридоновой, 150 лет жертвенной борьбы — чьей же? А
— народ? Что он такого сделал? Всё-таки можно бы быть благодарным интеллигенции
больше.
Проворчала гагара: как можно
было уголовных распускать. Тут отповедала Адалия:
— Да разве они виноваты, что
социальные условия бросили их в водоворот преступлений? А теперь им в тюрьме
обливать слезами нашу свободу?
Пошагали сестры домой,
Агнесса сказала в сердцах:
— Меня что возмущает, что
сегодня каждый обыватель «отряхается от старого мира» и намекает о себе, что
только по счастливой случайности не казнён при старом режиме!
Ах, пусть. Но как захвачена
молодёжь! Как горды, что это всё совершили они. Вероника теперь окончательно
спасена, она — в животворной струе. Общество помощи освобождённым политическим
— нельзя было ей найти лучше! Прямая связь с традицией!
Да теперь может
и Саша отстанет от этой дрянной купеческой девчёнки?