527
Со ржавым повизгиванием
покатили пулемёты по перрону станции Царское Село, — перрон был сколот от
снега, очищен до асфальта. И штыки семёновцев
колыхались за плечами, в пасмурном дне.
Не имел Масловский точных
инструкций, не выработал точного плана, а только ясно было одно: сила и натиск!
и совершить нечто грандиозное!
Приказал: немедленно занять
телеграфную, телефонную. А сам, с Ленартовичем как с адъютантом, ворвался к
начальнику станции и ещё с порога объявил:
— Вы арестованы!
И его папаха, ощущаемая всем
теменем, даже слишком надвинутая на лоб, велика, и напряжённо-готовный
вид Ленартовича не оставляли сомнений.
Начальник станции совсем
оторопел:
— Простите — за что же?..
Кто же?..
Видя, что тут сопротивления
не будет, Масловский милостиво перерешил:
— Арест — негласный.
Остаётесь на месте, но вот — прапорщик будет приставлен к вам безотлучно,
контролировать ваши действия. Вы обязаны не допустить прохождения через вашу
станцию каких-либо военных сил. О всякой опасности немедленно докладывайте мне.
— Но на станции есть военный
комендант...
(Ах, не туда попал?..)
— Арестовать и коменданта!
На тех же условиях! — ничто уже не могло остановить или удивить Масловского.
Где — начальник гарнизона
Царского Села?
Тут недалеко, в ратуше.
На разогнанных крыльях
решил: без отряда, оставив их тут, на станции, в пассажирских залах, — вдвоём с
Тарасовым-Родионовым да пару солдат — и в ратушу! Не возьмут, не осмелятся! —
за его спиной Совет! Кто наседает дерзко — тот и берёт, все растеряны, все неготовы.
Однако, отведя Ленартовича,
глядя в решительное его лицо:
— Если я не вернусь через
час и не пришлю приказаний, — прапорщик! Идёте со всем отрядом в казармы 2-го
стрелкового полка, самого революционного тут, поднимаете стрелков, движетесь во
дворец...
И ещё, доверительно, но со
всей экспрессией:
— И любой ценой... я
повторяю — любой ценой обезопасите революцию от возможности реставрации!
Прапорщик — со вскинутыми
глазами, с трепетно-понимающим, мужественным лицом.
— Смотря по обстоятельствам.
Или вывезете всю арестованную семью в Петроград, в Петропавловскую крепость.
Или... ликвидируете...
— Ликвидировать?
— выпрямился ясноокий прапорщик. Голос его чуть продрогнул.
Он почувствовал шевеление в
волосах. Только это шевеление, а себя самого — он не чувствовал. И какой же
жребий — всё падало на него! Он взял и Мариинскую цитадель — и теперь?.. Куда
дальше несло его по огненной колее революции?.. В охоту за королём? И — куда
его? Доставить на гильотину? Саша, пожалуй, и готов, — да, он готов! — но он
хотел бы понять роковую инструкцию совершенно точно.
А Масловский —
пронзительно-хищным взором прочёл на ясном лице всё, что переживал прапорщик. И
— взревновал к нему! — да разве можно такой озаряющий
акт кому-нибудь передать? Нет, это он сказал — для своего окаменения в статую.
Мгновенно, сейчас, перед прапорщиком. А он пока — ехал в ратушу, уверенный в
успехе. И вернётся меньше чем через час.
— Ликвидируйте вопрос
— на месте, в Царском. Надёжностью охраны. Контролем
Совета.
В приготовленном для них
автомобиле поехали с Тарасовым-Родионовым. На подножках, лихо
выставив штыки, два революционных семёновца. (Но если
в окна не увидят, то всё пропадает, в дверь так не войдёшь.)
Царскосельская ратуша, недавно такая
наверно сверкающая, изрядно побезобразела: парадная
лестница и паркетный пол двусветного зала загажены окурками и следами грязных
сапог.
Солдаты, потерявшие воинский вид, сидят в шёлковых креслах с ружьями, с
папиросами в зубах, или валко бродят в незатянутых шинелях.
Это — хорошо! Это — дыхание
нашей победы и ослабляет их.
Тех, к кому Масловский
приехал. На втором этаже был у них скороспелый штаб, и в нём два полковника:
один — комендант всего Царского Села, другой — только вчера назначенный
начальником гарнизона — Кобылинский, впрочем уже и
соучастник ареста императрицы, как бы на нашей стороне, всё путается.
Сколько их, армейских
старших офицеров, насмотрелся Масловский за свою службу в Академии! Знал он их
слабости, служебная впряженность, а нет жара
инициативы, им всегда легче, когда им приказывают. Скольким гневом он перекипел
на них за все те годы между двумя революциями, что был их заложником. Выдавал
им книги. Он — презирал этих полковников, и все дутые звёзды их, и уверен был,
что сейчас они не выдержат напора.
Вошёл — как ветер. Не
отдавая чести — положил им с прихлопом на стол свой страшный мандат.
Почитайте, почитайте... «Всю
военную и гражданскую власть»!
Полковники тревожно
переглянулись. Что-то общее было в них — не только рост, не только «Владимиры»
у каждого, но и откатанная по лысинам служба:
— Простите, но мы
подчиняемся не петроградскому Совету, а Временному
правительству. А ваш документ не имеет визы правительства. Значит, он сделан помимо?
Спрашивают... Они сами-то не
уверены. Они сами-то млеют, не понимают: что это значит — Совет Рабочих
Депутатов?
И голос Масловского взлетел:
— Должен ли я вас понять в
том смысле, что вы не склонны считаться с постановлениями Совета революционного
гарнизона и революционных рабочих Петрограда??!
Полковники робеют —
неизведанное время, неизведанные ухватки. Ещё переглянулись.
— Что вы, что вы, мы разумеется знаем, что Совет признан Временным правительством.
Но вы — военный человек и должны понимать, что всякий приказ выполняется только
в порядке прямого подчинения. Мы подчинены — генерал-лейтенанту Корнилову,
командующему войсками Округа. Да извольте, мы его сейчас вызовем к телефону.
Висит на стене коричневый
ящик.
Нет, если дать позвонить
Корнилову — всё провалится: Корнилов — в правительство, те — в Совет, и
меньшевики струсят. Весь мандат был выписан Чхеидзе с переполоху — и надо
лететь на мандате:
— Оставьте в покое
Корнилова! Если б я нуждался в генерале Корнилове — я привёз бы вам его самого
или его подпись. Но я в данный момент и не собираюсь перенимать от вас, по силе
этого мандата, командование. От вас требуется, — о, сколько мощи в своём
голосе, дрожь до наслаждения, — передать мне сейчас императора, я отвезу его в
Петропавловскую крепость!
— Императора?! — потрясены
полковники. — Это уже совершенно невозможно. Формально и строжайше запрещено
допускать кого-либо к арестованному императору!
И — отчаянная решимость
служак! та единственная у них решимость, когда уже прямо заставляют нарушить
долг. (Ах, сорвался, перебрал. Не
надо было прямо про крепость.)
Но всё же попробуем. Грозно:
— Так вы — отказываетесь
подчиниться Совету Рабочих Депутатов???..
Знал, знал он этих баранов, не
тёртых в политике, они могут выдержать бой, но не гражданское столкновение:
— Я не отказываюсь, —
растягивал Кобылинский. — Но я должен получить распоряжение генерала Корнилова.
А телефон — висит,
приглашает. Масловский коварно, и тем ещё грозней, смягчил голос:
— Слушайте, господа. Вам,
может быть, уже доложили, что я прибыл сюда с пулемётной ротой. Вместо того
чтобы терять время на разговоры с вами — я сейчас одним боевым сигналом подниму
весь ваш гарнизон?
Правдоподобно. Это — знают они: их собственный гарнизон любой пришлый агитатор
может взбудоражить в любую минуту и в любом направлении, это уже явлено.
Они командуют гарнизоном лишь постольку, поскольку гарнизон согласен дать собой
командовать.
Замялись.
Ну, ещё толчок! Ещё толчок!
Дух момента, выращивающий гигантов. В голове вихрится отчаянно-изящная
комбинация: если осмеливаетесь — можете меня арестовать! — пока не подойдут мои
пулемёты на выручку. А если нет — то арестованными объявляю вас я — и с вас
снимается вся ответственность, и я забираю императора!
Но и, годами привыкший к осторожности: нет, так можно совсем переиграть.
— И если, господа, я пока не
поднимаю гарнизона, то лишь потому, что уверен: я выполню задание и с вашего
согласия. Именем революционного народа! Итак?..
Переглядываются растерянно.
Так он и знал! Выиграно?
— Да поймите, — тянет
Кобылинский, не знает, как величать пришельца. — Я не имею права... Только по
приказу генерал-лейтена...
Жалкий раб старомодного
долга! Он и на пороховой бочке бормочет о служебной субординации.
— Хорошо, полковник! Кровь,
которая сейчас прольётся, — падёт на вашу голову!
Полковники — бледны.
Но чувство: больше выжать
нельзя ничего. Во всяком случае — нейтрализовал их, пока по Царскому
можно передвигаться спокойно.
— Счастливо оставаться! —
козырнул им Масловский без звания — и чуть не сплоховал,
не повернулся через правое плечо. Через левое, и
как-нибудь половчей, даже пристукнув каблуками сапог.
Тарасов-Родионов ждал в
автомобиле, не подозревая, в каких вихрях бой.
Семёновцы вспрыгнули на подножки, по-петроградски выставили штыки вперёд.
— В
Александровский дворец! — скомандовал эмиссар с разинским видом.