126
Из семи сыновей генерала
Михаила Драгомирова двое — Владимир и Абрам, оба пажи, оба генштабисты, —
поднялись до высоких генеральских должностей: Владимир побывал начальником
штаба Юго-Западного фронта после Алексеева, потом был разнесен Николаем
Николаевичем и спущен до корпуса; Абрам равномерно поднимался до командующего
5-й армией и не тянулся выше, особенно в нынешних условиях. Но именно в
нынешних условиях генерал Рузский вынудил свою отставку — и Абрама Драгомирова
подняли вместо него на Главнокомандование Северным фронтом.
Уже в 5-й армии, в Двинске, довольно хлебнул он прелестей революционной
обстановки, нервы его изболелись, — с переходом же во
Псков эти заботы могли только утроиться, если не упятериться. И, пожалуй,
единственное утешительное, что застал Драгомиров, принимая дела неделю назад:
что, вопреки ворчанию Алексеева, и на всём Северном фронте, как и у него в 5-й
армии, была закончена гурковская переформировка,
переход от 16-ти к 12-батальонным дивизиям, и число дивизий увеличилось. Но —
чему теперь могло это служить? Особенно по близости Северного
фронта к Петрограду, он был совершенно разложен пропагандой оттуда, и
искажённые слухи о новых распоряжениях приходили раньше самих распоряжений, а
депутаты петроградского совета приезжали (особенно в
Ригу, минуя и Псков) без разрешения, без ведома военных властей, и без числа —
и присоединялись к активному у Радко Искомсолу — Исполнительному Комитету Солдат, который
направляли, однако, не растяпы-солдаты, а заядлые там.
В самом Пскове Бонч-Бруевич,
теперь начальник гарнизона, недопустимо, за все пределы, распустил гарнизон.
Драгомиров выезжал на коне в город — и сам распекал встречных солдат, что не
отдают чести. В эти же дни заседал во Пскове съезд
представителей тылового района фронта — и принимал такие грамотные, близкие солдатско-крестьянскому сердцу резолюции, как: созвать
международный социалистический конгресс и воссоздать организационный и
политический аппарат Интернационала. На западное 1 мая
из наших окопов играли немцам марсельезу, а потом валили обниматься с ними.
Слышали каждый день „мир без аннексий и контрибуций”, но уловили из этого всего
только „мир”.
А между тем на Двинском
фронте остался у немцев один ландвер. И не было бы у нас лучшего момента
ударить, как сейчас.
А сегодня сообщили
Драгомирову из 5-й армии, что утром на фронте у Двины появились три германских
офицера с белым флагом и горнистом, и просили провести к командующему армией.
Командир ближайшего русского полка послал запрос по команде, а парламентёрам
предложил снова явиться к 6 часам вечера.
Как быть? Драгомиров
аппаратно запросил Алексеева. Тот ответил, не сразу: чтобы предотвратить слухи,
волнующие войска, разрешаю допросить парламентёров, сделав допрос не секретным.
Чтобы не возить их далеко во Псков, Драгомиров сам тотчас выехал в Двинск.
В 6 вечера в том же месте
передовых опять явились: оберст-лейтенант, капитан,
лейтенант и горнист. По распоряжению Драгомирова им завязали глаза и на
автомобиле доставили в Двинск. Здесь Драгомиров
принял их, в присутствии шести представителей армейского комитета, двух —
дивизионного и двух полкового, от того участка, где парламентёры перешли. Оберст-лейтенант представил полномочия, что они действуют с
ведома и по поручению германской Ставки! — не ниже
того! Ого! И по-французски сказал, что лейтенант будет говорить от его имени.
Лейтенант сносно говорил
по-русски. Было ещё и два наших переводчика. Драгомиров устроил переговоры в
комнате, как в полевых условиях: без стульев, все стояли, Драгомиров задавал
вопросы, все комитетчики слушали молча.
— С какой целью вы к нам
явились? Какие предложения намереваетесь сделать?
— Мы не можем сделать
никаких конкретных предложений. Но в связи с неоднократными собеседованиями
ваших и наших офицеров и солдат — я, по обоюдному желанию, вот стою перед вами,
чтобы выслушать предложения вашего превосходительства относительно дальнейших
переговоров.
Драгомиров смутился: может
быть, при Рузском было какое-то начало, ему не передали? Или эти явились
посланцами межокопных братаний? И при этом их
уполномочила германская Ставка?! Немцы так жаждут мира?
Спросил: как понять
„обоюдные желания”? Чьи это „обоюдные”? Они имеют, кого
назвать с русской стороны?
Нет, они не уполномочены
назвать.
— Но мы можем подготовить
почву для совещания полномочных представителей наших правительств и армий,
которые могли бы заключить перемирие.
— А в чём должна быть
подготовка?
— Устроить мирную зону, где
могли бы происходить собеседования, с телефонной связью обеих сторон.
Всего-то?
— И вы являетесь к нам с
такими неопределёнными предложениями? Неужели у вас нет ничего конкретнее? В
чём же суть ваших предложений?
— Мы ждём их сперва от вас.
— Как от нас? Ведь это вы к
нам пришли.
— Но было пожелание с
русской стороны. И на некоторые вопросы, касающиеся возможного мира, я в
состоянии дать вашему превосходительству достоверные ответы в рамках данных мне
директив.
Нет, это таинственное
возникновение незваных парламентёров всё более изумляло Драгомирова.
— Но у меня к вам нет
предложений. Если у вас есть — пожалуйста изложите.
Немецкие офицеры в свою
очередь удивлялись между собой: как будто они точно ожидали почему-то, что
здесь их ждут предложения русской стороны. Они попросили посовещаться. Их
вывели в отдельную комнату.
Воротясь через десять минут, они
снова повторили, что явились по приглашению с русской стороны. Они не
уполномочены назвать источник, но это очень влиятельное лицо в Петрограде. Они
не уполномочены выдвигать конкретные предложения по перемирию, но готовы
ответить на вопросы его превосходительства — при условии, однако, что русская
сторона гарантирует неразглашение.
Это уже изрядно походило на мороченье головы. И Драгомиров надеялся, что его
комитетчики уже тоже разобрались, поняли.
— Мы считаем, — сказал он, —
такие переговоры бесцельными.
И тут догадался спросить
так:
— А на англо-французском
фронте вы тоже устраиваете такие переговоры?
— Нет, там нет такой
возможности, там бои.
— А для нас, — Драгомиров
выразительно говорил для комитетчиков, — для нас это была бы измена союзникам.
Вы, стало быть, желаете сепаратного мира с нами одними?
— Я этого не сказал. Но
определённо скажу, что предложения наших официальных представителей дадут
России полную возможность взять свою судьбу в свои собственные руки.
Драгомиров возмутился:
— Неужели вы рассчитываете,
что мы заключим мир без наших союзников?! И почему вы вообще обращаетесь к
армии, а не к нашему ответственному правительству в Петрограде?
— Мы считаем армию
наибольшей силой в России.
— Оставьте нашу армию в
покое. А вы — уполномочены только от армии или от правительства?
— Наша армия действует по
согласованию с правительством.
Отметим, это важно.
Драгомиров обещал этой же
ночью всё передать телеграфно Верховному Главнокомандующему, и если будет
ответ, то сообщит им.
Парламентёров отвели на ужин
с офицерами генерального штаба, потом на автомобиле отправили обратно. Уже и
ночь была.
А Драгомиров ещё долго
объяснял комитетчикам немецкое лукавство: что если это не пустая придумка, то
провокация.
Весь этот случай надо не
только не скрыть, но широко разгласить, разъяснить.
* * *
Хорошо, что солдаты, ломая каторжную
дисциплину, сами начинают братание на всех фронтах. Но этого недостаточно. Надо,
чтобы солдаты переходили теперь к такому братанию, во время которого
обсуждалась бы ясная политическая программа... Войну кончит революция в
ряде стран... Обсуждайте эту программу вместе с немецкими солдатами!
(Ленин)
* * *