147
Это был искренний вопль
отчаяния — позавчера, к фронтовым делегатам. Минута слабости. Обида и безнадёжность
разрывали грудь, и переставал Керенский верить в восторженные крики людей и их
клятвы. Всё казалось — почти потеряно, цветы революции — облетевшими до конца. (И буржуазная печать возликовала: вот, и сам Керенский
подтверждает! кто теперь осмелится сказать, что тревогу вздувает „перепуганный
обыватель”? А своя эсеровская была поражена и
опечалена: крик переутомившегося человека, наш товарищ на миг попал под влияние
мрачного гипноза, но, конечно, снова ступит на путь самоотверженной
деятельности, — не дошла же нынешняя обстановка до хлыста и палки!)
И вдруг вчера два крупных
освобождающих события — отставка Гучкова! и полупатриотическое воззвание Исполкома к солдатам фронта.
Отставка Гучкова
— до чего же развязывала руки! сколько лишних усилий отпало. (Освобождение
пришло с неожиданной стороны, всё искали, как отделаться от Милюкова.)
Развязывала двояко: открывала свободным место военного и морского министра! — и
травмировала Исполнительный Комитет в их затянувшихся колебаниях о коалиции.
И орлино
увидел Керенский: теперь или никогда! Теперь или никогда будет спасена
революция! Теперь или никогда будет пересоставлено неудобное правительство!
Текли часы — каждый
алмазного веса. Был Керенский и на заседаниях кабинета — но не там, о, не там
решалась судьба будущего. (Только надо было задержать возврат Милюкова, сколько
можно, чтобы не мешал.) Временное правительство со всеми потрохами и так было у
него в руках. Свой министерский перелёт надо было быстро готовить по линии ИК и
по линии Ставки, чтоб они не оказали препятствий. Ставка не сразу давалась: тут
не поможет телеграфный аппарат, а ехать некогда. (Но там служит свой шурин
Барановский.) А вот как пригодился дальновидный мартовский шаг — тайная ночная
встреча с младотурками из Генерального штаба: вот он, нужный мостик сейчас, и
нужная помощь в дальнейшем!
Ещё одну такую встречу —
вечером, вчера. Собрал их автомобилями под покровом воскресной ночи, к себе в
министерство, опять — Якубовича и Туманова, а Половцов
в отъезде. (Теперь — и без Ободовского: стоустая
молва в первые же часы стала называть того кандидатом
в военные министры.) И говорил с ними вполне откровенно: они будут ближайшими
советниками военного министра. А от них требуется: в понедельник же утром
отправиться в ИК: что военное министерство обезглавлено; по имеющимся в
генштабе сведениям примеру Гучкова могут последовать
и командующие фронтами — Гурко, Брусилов. И просят они Исполнительный Комитет
обсудить и принять меры, чтобы кризис был разрешён наиболее безболезненно и
быстро. Это будет сразу достигнуто, если место Гучкова
займёт Керенский: сейчас важны не сугубо военные знания, а общерусская
популярность фигуры. Военный министр и не должен быть военным лицом: он решает
вопросы общей армейской политики. (А Гучкову
не предложить ли стать помощником военного министра по техническому снабжению?
Пригодился бы его опыт. Но не согласится ни за что.)
И сегодня Якубович и Туманов
пошли утром, и так сработали, всё правильно. И Исполком был впечатлён.
Да даже лишние, может быть,
предосторожности: с каждым часом Керенский видел, что нет ему реальных
соперников, дорога открыта. Поливанов? Маниковский? —
нет, им сегодня не пройти, их карьера отслужена.
Колотилось сердце от
невиданной ответственности, но и предвидения невиданных побед! Вот тут и
послужит воззвание ИК к солдатам — армия возродится, укрепится, и мы ещё
повторим сказку французской революционной армии!
От одного, другого своего
заместителя не скрыл и в министерстве, что скоро от них уйдёт. Пусть, слухи
тоже работают.
Даже бо́льшая забота теперь была — не как
приобрести пост, но чтоб Исполком вообще не сорвал коалиции.
Однако в министерстве
юстиции вцепились свои дела: проклятые эти эпизоды с анархистами. Приехал Переверзев и докладывает. Из-за дома Лейхтенбергского
долго спорили с коломенским комиссариатом. Комиссар милиции Харитонов не пускал
внутрь представителей судебной власти, и даже герцогского управляющего,
ссылаясь на слово, данное анархистам, а внутри дома, мол, всё в порядке, он
знает. Наконец, после многих часов препирательств, вошли — и обнаружили всё
разорение. Возвратившийся герцог оценивает убытки не меньше как в полмиллиона.
Бриллиантовые кольца, коллекции табакерок, портсигаров — всё исчезло. И много
буфетного серебра увезли. Уж не тащили в автомобиль тяжёлого серебряного ящика,
но не упустили сорвать с него золотые монограммы. Похищены дорогие изделия
мастеров 1812 года. На вскрытии несгораемых шкафов — работали профессиональные
воры, и сейчас уголовная милиция уже знает личности троих, но задержать их не
решается без специальных полномочий, опасаясь анархистов.
И — отказываются анархисты
выезжать из дачи Дурново. И захватили особняк за Невской заставой у лакового
завода, повсюду натыкали чёрные флаги, — и администрация бессильна их выселить.
О, дьявол, какая нудная,
скандальная и, главное, несвоевременная история! Сейчас, когда взвешиваются
судьбы государства, — только и разбирать эти базарные эпизоды и пятнать себе
имя.
Хорошо, пусть пока, на
несколько дней, всё останется так. Арестовывать — никого не надо. Мы (вы) уже и
так наделали довольно ошибок с расследованием событий 21 апреля.
И ещё же событие в
министерстве юстиции: старшему курьеру Тарасову — 25 лет службы, и министр
обещал быть. Собрали всех курьеров, Керенский вышел в сопровождении своих
заместителей, произнёс речь. Ещё один курьер — ответную речь.
И — ринулся на квартиру к
князю Львову, где уже давно заседали министры. По грозности дня — оставили Мариинский дворец пустовать, отменили рядовые заседания,
там покою не дадут военные делегации, текущие дела, — заседали тут приватно.
Но и сюда добрались: звонили
князю служащие из дворца. Именно почему-то сегодня, как назло, явилась в Мариинский дворец группа ремонтных рабочих и заявила, что,
по давнему распоряжению Исполнительного Комитета, во всех ведомствах, и в Мариинском дворце тоже, должны
быть сняты портреты всех царей романовской династии. Князь Львов сперва
расстроился, пытался по телефону остановить, он никогда не слышал о таком
распоряжении, и почему именно сегодня, и при чём тут
Пётр и Екатерина? Но старший рабочий настаивал — а тут явился Керенский и даже
взорвался: о чём вы препираетесь, как не стыдно? Нам надо Россию спасать, а не
эту рухлядь!
И — заседало правительство
тут, а там — огромные золочёные рамы составляли пустыми
в коридорах, а портреты уносили прочь.
Тут — второй день оспаривали
и шлифовали ответное заявление правительства по поводу самовольного выхода Гучкова. Многое уже смягчили. Керенский бы не стал
смягчать, но это — уже и не принципиально, всё время у всех — не тот масштаб.
Правительство напоминало населению, что его Обращение 26 апреля, — государство
в опасности и напрячь все живые силы страны, — было
принято в полном согласии с Гучковым. Но не ожидая разрешения поставленных там вопросов, Гучков через три дня признал для себя возможным единоличный
выход из правительства — и сложил с себя ответственность за судьбы России.
Однако Временное правительство, по долгу совести, не
считает себя вправе сложить бремя власти и остаётся на своём посту. Оно верит,
что с привлечением к ответственной государственной работе новых представителей
демократии — восстановится единство и полнота власти.
Вот именно. Министры —
ничего не могли решить. (Да все — калеки, кроме Терещенки
и Некрасова.) Из Москвы вернулся Мануйлов — ничем не помог. К восьми вечера ожидали
Милюкова и Шингарёва из Ставки.
Ключ к проблеме ложился всё
равно в руки Керенского. Оставил их заседать — и помчался к началу заседания
ИК. Товарищ председателя Совета, два месяца Керенский игнорировал Исполком,
если появлялся в Таврическом — то миновал их комнаты. А теперь вот — прямо к
ним, со всем эффектом и всем весом.
С большим рыжим кожаным
портфелем (серебряная накладка с гравированной дарственной надписью). Ни в прямом, ни в переносном смысле у членов ИК не было сравнимого
портфеля. И Керенский положил его на стол как неопровержимый аргумент. И
нервно щёлкал замками во время своего доклада.
Он — именно доклад сделал
им, и обстоятельный. Что и сколько помнил (не готовился) о
делах военных, морских, продовольственных, финансовых, промышленных,
транспортных. Наш государственный долг — 40 миллиардов, одних процентов
в год мы должны платить 2 с половиной миллиарда. Всё дальше падает наш рубль в
Финляндии, и уже стал падать в Дании. Надо решаться на обложение военной
прибыли, сверхприбылей, — а ИК отказал Терещенке в
присылке своих сотрудников в комитет по реформам. Подписка на заём, несмотря на
всю шумиху, дала очень скромные результаты. Да возможно придётся эвакуировать петроградские заводы на Юг. Сырья и топлива настолько остро
не хватает — нет другого выхода как государственное вмешательство в частные
торгово-промышленные отношения. Нужен государственный контроль, какого до сих
пор не бывало. Уже объявили кожевенную монополию, угольную. Растут конфликты в
промышленности — необходимо министерство труда. Из-за роста заработной платы —
на миллиарды удорожается производство. Расстраиваются и водные пути от
конфликтов о рабочем дне, о расценках. О солдатском самоуправстве на железных
дорогах — вы знаете все. Железнодорожные тарифы приходится повысить на 200%.
Обещанных американских паровозов мы в этом году на рельсы не поставим.
Да всё они знали — о недорубе лесов, о недосеве полей, непривозе
деревней хлеба, пустых продовольственных складах. А — захваты земель? А какая
чехарда в местной администрации — если только ещё начать о ведомстве внутренних
дел? У правительственных комиссаров — самое неопределённое положение. Везде —
самовольства, самосуды.
(Он —
пугал их, но не пугался сам нисколько. Он знал, что теперь — всё преодолимо, только
надо вызвать энтузиазм масс, только надо уметь обратиться к народу. А в чём-то проявить, наконец, и твёрдость.)
Да он знал, что убеждать-то
ему надо почти только меньшевиков, потому — экономикой. А свои трудовики —
давно убеждены, и эсеры всё более. А большевиков — и пустое
убеждать.
Правительство — уже не
работает, оно только обсуждает своё положение. Гучков
ушёл как с гибнущего корабля. На очереди — уход других министров, может быть
Милюкова и Шингарёва. Возможен уход Главнокомандующих, это паралич армии.
Тогда, очевидно, придётся уйти и мне. (Кажется, уже достаточно прорисовалось,
что военное министерство больше некому передавать.)
— В такое время, товарищи,
не стоит заниматься партийными счётами и разногласиями. Сейчас не о платформах
надо говорить, а спасать Россию. Единственное спасение — реорганизация
правительства. Мы с вами должны добиться единства революционной власти. Эта
обязанность выпадает на демократию. И демократия не вправе уклониться.
— А если вместо этого
усилить контроль ИК над правительством?
Контроль, и только контроль,
не даст выхода из положения. Это значит — всё останется как есть. А нужны новые
формы. Призвать к власти доверенные демократические элементы.
И видел, что произвёл — шок,
что уже выиграл: коалиция будет!
Гиммер и Дан
спросили: а какие именно портфели и сколько могут быть переданы демократии?
(Тут — не связывать себе
рук!)
— Сейчас надо решить вопрос
— принципиально. А вдаваться в детали — пришлось бы мне от своего имени, не от
имени правительства.
Но — слишком много партийных
оттенков. Около десяти вечера решили: расходиться для обсуждения по фракциям.
Однако Керенский — уже по
Церетели видел успех.
И покатил его автомобиль
опять на Театральную. Тут — всё сидели, заседали без
успеха, уже с Милюковым и Шингарёвым. Милюков был надутый и красный, вот
взорвётся.
За отсутствие Керенского
сюда приезжал объясняться и уехал Гучков.
Меньше прощаний — меньше
слёз.
Внутри всё взыгрывало — так
уверенно Керенский шёл к триумфу.
Не досиживал тут — придумал
кинуться в Александрийский театр, пока там ещё не кончился концерт-митинг,
обслуживаемый Волынским полком.
Здесь только что выступал
Тома (отчаянное положение союзников, больно поражены вестями о братании), ему
пели марсельезу, аплодировали.
Но тут — в зал вошёл
Керенский. И началась овация — пятнадцать минут! Четверть часа!! — он
сам в жизни не испытывал такой.
Как его любили!
Взошёл на сцену и решил
объявить: кризис устранён! Правительство чувствует себя твёрдым и крепким.
Близок день, когда его состав укрепится новыми силами из среды демократии!
Предвидится соглашение с левыми группами о коалиционном правительстве!
Какой новый взрыв
аплодисментов! Какое ликование!
— У нас и мысли никогда не
было о сепаратном мире. Мы заключим мир тогда, когда этого захотим, вместе с
нашими славными союзниками!
И — прямо тут же пошёл в
дипломатическую ложу. (Надо было ещё раз удостовериться, что
Бьюкенен в решающий момент поддержит кандидатуру Терещенки.
Теперь ведь только и оставалось — сшибить Милюкова.)