151
„Милости просим!”— это у них
тон теперь такой появился, у министров — к нам: добро пожаловать к ним,
как дополнение, получите каких-нибудь три-четыре второстепенных придуманных
портфеля и защитите от гнева масс.
О, нет! о, нет! такая
снисходительность не пройдёт! Социалисты должны получить в коалиционном
правительстве большинство, и несколько ведущих портфелей. Входить — так входить
с весом!
Это ещё и вчера на Исполкоме
Гиммер горячо доказывал — и сейчас, когда социалисты остались одни, он думал и
без формального заседания убедить их, — удобный момент!
Вышли на улицу — куда идти?
Даже и на три часа не стоит разъезжаться, а потом снова собираться. В
ресторанчик какой-нибудь? — посидеть, обсудить.
Но подешевле.
Да где ж тут, на такой парадной безлюдной улице?
А на то и Петербург: чуть
сойти, завернуть — и будет простейший Чернышёв переулок, а на нём — Щукин рынок,
— и тут как раз „кооперативное заведение общества официантов”. Самое для нас.
Чхеидзе — разболевался, уехал. С ним же всунулись в автомобиль двое
деловых военных, Станкевич и Филипповский, и старик Пешехонов. Зато в последние
минуты как раз подоспел Скобелев: только что с вокзала, уже ехал в Стокгольм, с
пути вернули его телеграммой на кризис, — вернулся, гордый и тем, что ехал в
Стокгольм ото всего российского социализма, и тем, что вернулся в такой важный
момент.
Тем лучше! — компания
оставалась ещё социалистичней, можно будет чётко
поговорить. Каменев? — не будет скандалить, он самый осторожный из большевиков.
(А писания его не отличались ни большой оригинальностью, ни эрудицией, ни
литературным блеском, хотя Гиммер всё же печатал его в „Летописи”, когда тот
присылал из Сибири.) Каменев — недостаточно остр, у него нет острых углов и
ударных пунктов.
Зато Гиммер только из них и
состоит.
Сунулись в ресторан —
закрыто, рано им, ещё недалеко за полдень. Но находчивый Брамсон — сразу скрылся через чёрный ход, с кем-то
договорился, — блюд пока нет, а впустить — впустили. И снова входную
дверь на замок. И даже отвели им кабинет. Сколько нас? — десятеро. Да нам ещё
удобней! — настоящий социалистический клуб. Сели за один длинный стол,
поместились. А блюда — подоспеют.
Союзников в общем не было, хуже, чем
вчера на ИК. Но не числом побеждают, а уменьем, остротой ума, напряжёнными
усилиями даже одиночного духа. Вчера ночью так и остался недоголосованным
вопрос: входить ли в правительство в большинстве или в меньшинстве? Сейчас был
момент попытаться! — тут союзники будут эсеры, хотя, жаль, нет Чернова.
Политический опыт говорит в пользу тактики изматывания: даже при ничтожных
шансах пытайся убедить и предлагай поправки!
И едва уселись за пустым ещё
столом, но под белой скатертью, — ни разу ещё так не заседал ИК, — Гиммер завёл
сразу и спор, и начал с критики: как неосторожно социалисты соглашаются взяться
за подавление анархии. Так нетрудно скатиться и под знамёна контрреволюции.
Конечно, анархия явление нежелательное, но и: надо же защищать право
революционного народа на свободный коллективный организованный почин — как в
разрушении старого, так и в творчестве новых форм жизни. И в каком-то смысле
эти новые формы — новое отношение к собственности — надо видеть и в захвате
домов Лейхтенбергского и Дурново. И подобные вопросы
будут возникать перед коалиционным правительством то и дело, и надо иметь в
правительстве уверенное социалистическое большинство.
И покосился на Гоца: насчёт анархистов он так не согласится, но — большинство?
но большинство в правительстве?
Как Гиммер и рассчитывал, Гоц, тряхнув длинными чёрными густыми волосами:
— Не просто большинство, но
занять наиболее боевые посты! Не коалиционное правительство, а — революционное!
Трудовая демократия должна быть хозяином в государстве.
А тут — любители поспорить,
только спичку поднеси. Войтинский, по своему
темпераменту, тоже:
— Мы должны дать не
статистов, для авторитетности кабинета, а истинных работников.
Каменев ловит:
— Но если хотеть в
правительстве большинства — почему тогда не просто взять Совету всю власть в
свои руки?
Однако на этот большевицкий
край тоже нельзя переклониться, это Гиммер всё время
имеет в виду.
Богданов: — Опыта соправительства буржуазии и социалистов ещё нигде в Европе
нет, тут есть над чем задуматься.
— Но и опыта диктатуры
пролетариата тем более нет.
— Если буржуазия уйдёт из
правительства — Европа откажет в кредитах.
Кротовский: — Какое ж может быть
революционное правительство, если даже у социалистических министров все
исполнители и департаменты будут буржуазные? Революционных администраторов у
нас нет, потому и есть над чем задуматься.
А холодный
твердочелюстный Дан — без Чхеидзе самый тут старший. Хоть решение и принято
(впрочем, конференция меньшевиков впереди), он не верит в него, и отвергает всё
равно:
— Буржуазия потому так
настойчиво нас приглашает, что хочет переложить все возникшие осложнения на
плечи демократии. Вот наша обстановка: справа — враждебная буржуазия и вся
обывательская масса, потенциально контрреволюционная, затаившая ненависть к
демократии. Слева — подавляющее большинство справедливо настороженного
пролетариата. Впереди — империалистическая буржуазия Англии и Франции, со всеми
их подголосками, и они уже начали поход на русскую революцию. Добровольный уход
крупной буржуазии от власти, Гучкова, Милюкова, — это
рассчитанная ловушка. Эта одна из форм наступления на демократию: „пусть
возьмут власть и сломят себе шею!” Надо очень ещё подумать. Сейчас гораздо
большее мужество требуется — не войти в правительство, чем войти.
Брамсон убеждённо:
— Нет-нет. Решение принято,
проголосовали, это не пересматривается. Да, вот так парадоксально: опороченный за время войны бургфриден
сейчас необходим русской революции. Не в ловушку нас зовут, а буржуазия не
может не видеть, как стремительно организуется демократия, — и этому процессу
она ничего не может противопоставить.
Церетели, даже мимо ушей
пропустив мрачный монолог всегда мрачного Дана,
отвечает Гиммеру:
— Вы присутствовали и
слышали: вся программа правительства — и будет теперь наша программа, зачем нам
ещё большинство? Наоборот, мы составом правительства именно демонстрируем
трудящимся массам, что в общей национальной жизни буржуазные классы ещё
сохраняют большое значение. А крестьянство? Опыт социалистического правительства
ещё не испробован и в самых передовых странах, мы не можем быть первыми.
Да Гиммер — больше из
наблюдательного задора, он и понимал, что не переспорить. Но раз напомнил
Церетели программу, так —
— Всё-таки это совершенно
изумительно: как они покорно проглотили все социально-экономические
преобразования!
— И это самое важное.
Гоц: — Потому что кадеты в
который раз показывают своё беспринципное приспособление к обстоятельствам,
отказ даже от партийных основ. Как они сменили монархию на республику, или поддаются
национализации земли.
— Вот пусть теперь кучка
грюндеров поплатит чистоганом — мы проверим их
патриотизм. С социальным фаворитизмом им придётся расстаться.
Пришли раскладывать салфетки
в кольцах, подставки под ножи.
Оставался со
вчера ещё один недоспоренный вопрос: будут ли
министры-социалисты ответственны перед Советом?
Но приближалось к обеду,
настроение легчало — и разговор перешёл на конкретное же, чёрт возьми,
распределение портфелей. И это оказался интереснейший разговор.
Милюков — ясно уходит, да мы
его не потерпели бы. С его отставкой — фронт империализма прорван. А — кто
вместо него? Сам Львов? Терещенко? А как замечательно было бы забрать
иностранные дела социалисту.
Но решительно некому.
Пошутили:
— Как? а Скобелеву?
Скобелев дураковато
улыбался. Он и был уже весь апрель как бы министр иностранных дел Совета
(только без языков).
Кто-то насмешливо крикнул:
— Суханова!
Усмехнулся криво и Гиммер. А
насмешка-то это была богата содержанием: а чей Манифест 14 марта? А чьи
руководящие идеи всей Февральской революции?
— А Милюкова что ж, оставим
на просвещении?
— Вон его! Прочь!
— Нет, не скажите, Милюков
всё-таки из главных могильщиков старого строя, просвещение он заслужил.
А военных дел? Тут как-то
против Керенского уже не спорили.
— Но, — отметил Гиммер, — и
нельзя засчитывать Керенского в наших советских кандидатов. Он — сверх.
А кто заменит Керенского на
юстиции? Было мнение — Малянтовичем, и уже
запрашивали московский Совет, но там не хотят, чтобы в министрах были москвичи.
А пожалуй никакая
перестановка в шахматах и шашках не так увлекательна, как эта возможная
перестановка фигурок с портфелями.
Но, во всяком случае, мы не
должны допустить, чтобы буржуазия просто выбросила нам остаток портфелей. Вот —
морской министр, кто? Надо его забрать.
Предложили и тут:
— Скобелева.
Скобелев из весёлого лица
корчил задумчивое:
— Холодный рассудок велит
идти в министры, а горячее чувство молчит.
А ещё не обойтись без
министерства труда.
И опять же предложили
Скобелева.
Беседа стала распыляться.
Пришли принимать заказы из
меню.