158
Всё складывается великолепненько: угрюмый Гучков
ушёл, вечная бонна Милюков обречён (хотя ещё может опомниться и схватиться за
портфель просвещения), — правительство расчищается. Сейчас начнётся золотой
период нашей революции! Социалисты только укрепят правительство, Керенский — и
хочет, и будет премьером, а Николай Виссарионович, в тесном установившемся
соединении с ним — советчика, информатора, посредника, а когда надо глашатая, —
уже и сейчас давно не рядовой министр, а впереди ждёт нечто крупнее. Речи
Некрасова захватывают революционную публику своим неизменным, несравнимым
оптимизмом и энергией, но как раз тут он и не делает над собой усилий: он и
действительно неиссякаемый оптимист, он и действительно предельно энергичен,
„американская складка” говорят о нём, — и он сам так понимает. Таких-то людей,
как он, в России мало — и Некрасов заслуженно выходит на вершины её.
А к этому добавляется
высокое искусство личных отношений, где нужна зоркость к собеседнику, внимание
к его настроениям и отчётливо правильное поведение, чтобы всегда найти верный с
ним тон. Но этим искусством Николай Виссарионович владеет и вовсе без промахов,
больше, чем своей основной и уже сильно забываемой специальностью — статикой
железнодорожных мостов. Мосты к сердцам — искусство куда более тонкое. Вот —
едва сокоснувшись с лидерами Совета, Некрасов стал со
всеми с ними приятель, а особенно с Церетели. А за Керенским шёл, всегда
тактично отставая на плечо, хотя знал, что умней его, — но для того и роль
советчика.
Политика, как редко другая
область, требует интуиции и личного влияния. Всегда безошибочно знать: какое
действие созрело, быстро охватить всё положение, где надо — уметь пойти
навстречу, где надо — проявить неуступчивость.
Что изгнание Милюкова
созрело — было ясно уже из уличных плакатов 20 апреля. Милюков своим
безрассудным упорством едва не вызвал падения всего правительства. В тот вечер
Некрасов спасал положение, сам предложил Церетели вырабатывать текст
„Разъяснения” — а уже предвидя неизбежное падение Милюкова. И вёл к тому
неслышную работу. К себе в министерство путей сообщений пригласил на завтрак
левых кадетов — Винавера, Оболенского, Волкова, — и
открыто предложил им: забирать Милюкова с иностранных дел, чтоб не погубить
кадетское дело. (Передвинуть бы всю партию влево!)
Минувшей ночью, вскоре после
ухода Милюкова, поднялся из-за стола и Шингарёв: он не считает теперь возможным
оставаться, пока кадетский ЦК решит судьбу своих министров. Приукрашенный и
неумный жест, так не рассуждают деловые люди.
Но это двигало правительство
— в сторону крушения.
Некрасов,
спавший в эту ночь всего ли часа четыре, спозаранок поднявшийся составлять
декларацию нового правительства (поручили ему вчера, и взялся он: русские
говорят, говорят, а как надо перевести дело в документ, так все отваливаются),
— получил и ранний телефонный звонок, что сегодня днём собирается кадетский ЦК,
получил и утренние газеты, из которых фонтанами били предположения, что вслед
за Милюковым будут отозваны и все кадетские министры. А значит и Некрасов?
И только засмеялся.
Да что вся кадетская партия
ему? Он — сконцентрированная личность в неумолимом движении, она — рыхлое
сборище болтунов, которое — как видно по общественной расстановке — уже
отслужило свои исторические часы. Они себе пусть решают
как хотят, но Некрасов — плевать хотел на их решение. Пусть они и все уходят,
вместе и с Набоковым. Да сто раз он с ними расстанется.
Сегодня же объяснит корреспондентам.
Как-нибудь так. Да, я член партии Народной Свободы от самого её основания. Но
не считаю себя связанным с нею безусловно. В 4-ю Думу
я формально был выбран не от неё (удобное обстоятельство), а от партии
прогрессистов. Да, свою деятельность я определял партийной дисциплиной, хотя
летом 1915 выходил из ЦК ввиду разногласий. Расхождение с партией по отдельным
вопросам — явление не новое для меня. В момент кризиса власти я нахожусь в
особенно трудном положении: я связан и партийной дисциплиной, но и
солидарностью с группой министров, которая проводила определённый способ
разрешения кризиса, и особенно в отношении внешней политики. А теперь Милюков
заявляет, что он входил вообще не от партии, а лично. Так тогда и я — лично.
Если станет вопрос, что предпочесть, — я в настоящее время не считаю возможным
выбыть из правительства. И с сожалением оставлю ряды партии. Приходится
пожертвовать и многолетними симпатиями — чтобы двигаться к нашей общей цели.
Вчера к завершению ночного
заседания роли распределились до конца: из вежливости предложили Львову стать
министром иностранных дел, он отказался, значит — Терещенко. Керенский заявил
своё желание быть полным наследником Гучкова, то есть
взять и морское министерство.
Теперь из условий Исполкома
и вчерашних совместных обсуждений Некрасов составлял Декларацию без всякого
труда, охотно накреняясь в сторону социалистов, крепче будет союз. Кто однажды
сказал политическое „а” — должен сказать и социальное
„б”. Ну, не сразу прямо „обложение имущих классов”, а „обратить внимание на
обложение имущих классов”. С удовольствием вписал „без аннексий и контрибуций”,
но смягчил „подготовку новых переговоров с союзниками” на «подготовительные
шаги к соглашению с ними” в духе мира и братства народов: так, не связывая
прямо союзников, он брал обязательство за своё правительство. И дальше так,
переставлял фразы из условий ИК, но делал их более полнословными
для солидности. И, как вчера согласились, поставил на первое место борьбу с
попытками контрреволюционными, а уже на второе — с
анархическими. (Вообще, есть небольшая тучка от большевиков, но они сами себя
изолируют от социализма.)
Быстро справился, ещё до
утреннего завтрака, и сразу — чистовик. И поспешил на встречу с Церетели, как
уславливались.
Церетели был сверстник, на
два года моложе, и в шутку звал Некрасова „Виссарионыч”,
отношения были самые лучшие и понимание быстрое, полное.
Некрасов оттенил ему: надо
выразиться так, что коалиционное правительство естественно продолжает
общедемократическую программу прежнего правительства, а не порывает с ним. Так
будет устойчивее.
Быстро согласовали.
И это значило: новое
правительство родилось.
Правда, Церетели жаловался:
в Исполкоме всё не решены кандидаты, всё неясно: сам он идти не хочет, и не
набирается три кандидата от марксистов. От народников — есть три, но возник
спор о министерстве земледелия: и Пешехонов претендует, он и дело знает, и
Чернов, а он лидер партии, нельзя ему не уступить.
И сомневался: не будет ли
осложнений с кадетами? Все уйдут — развал, — тогда какое ж коалиционное
правительство? А останутся — будут тормозить общую программу?
Некрасов бодро видел и бодро
ответил:
— Если уйдут — и чёрт с
ними, я-то остаюсь. А если останутся, то будут, как Шингарёв, Мануйлов,
погружены в одну свою ведомственную работу, и нам ни в чём не помешают.
ДОКУМЕНТЫ
— 23
3 мая —
Утверждаю
мин.
земледелия Шингарёв
ИНСТРУКЦИЯ
о
принудительном отчуждении хлеба
...
у лиц, скрывающих запасы зерна или отказывающихся от добровольной сдачи, —
местными продовольственными комитетами производится принудительное отчуждение
хлеба, за вычетом необходимого для продовольствия и хозяйственных нужд
владельца. Под хлебом разумеются также: просо, гречиха,
чечевица, фасоль, горох, полба, кукуруза, мука, отруби, крупы и жмыхи.
Осуществление
отчуждения продовольственные управы могут поручать лицам по своему выбору. Оно
производится в присутствии местных властей и посторонних свидетелей. Неприбытие
владельца не останавливает принудительного отчуждения. Расчет производится по
твердой цене... либо в половинной... Хлеб свозится на
приемные пункты за счет платы, следуемой владельцу за хлеб.