22
(фрагменты
народоправства — деревня)
* * *
Грязью залита сельская
улица, дождь, даже собак нет. На церковной ограде намокла, отрывается
прокламация „социалистов-революционеров”. Весь народ пошёл в школу — люцинера слушать.
Объясняет он
так: лишь бы покончить с богатыми помещиками! — у всех у вас прибавится земли,
хлебушка будет хватать, смотришь — другая коровёнка.
* * *
А на другой
сельской сходке приехавший эсер объяснил не так: сперва
у всех землю отберут — и каждому будут давать в пользование. Взнялась буча:
— Да ежели по-твоему исделают — так в кажной деревне война пойдёт. Кто у меня отымет, какой пьяница? Да я его вилами! Ты мне за землю допрежь заплати, а потом отбирай. Земля моим
потом полита!
— Перворот не для та гомозили, чтоб
народ обижать!
* * *
Сельский
комитет села Покровско-Васильевского арестовал и
отправил в Козлов богатого помещика Можарова — за то,
что он „старого режима”.
И за тот же
„старый режим” арестован милиционером учитель села Красивого Добровольский,
уроженец села, проучивший там 47 лет. Его заставили идти в Козлов 18 вёрст
пешком. А там — освободили, милиционера же оштрафовали на 5 рублей.
* * *
Только просят
у приезжающих: удешевить бы товары. Пусть правительство установит на жалезо, на ткани, на кожу, на карасий
— божеские цены, и запретить торговцам продавать выше. И просить правительство
проверить отсрочки военнообязанных на заводах: кто там прячется?
* * *
И так на
сходках предлагали: а сделать хлебу перепись, чтоб никто не мог утаить ни зернятки. И — составить список. И жертвовать хлеб и деньги
новому правительству, дай Бог ему здоровья. И — шить сапоги, и бесплатно
посылать их в армию.
* * *
И так на
сходках решали: пока суд да дело — а не давать чужим рубить леса. И заготовку
дров для города в нашем лесу прекратить. И чтоб лесов никто никому не продавал:
уйдёт от нас на сторону.
В
Петроградской губернии совсем не дают рубить лес — ни для отопления столицы, ни
для военного ведомства.
А сами пока —
почали рубить для себя, по соседству, хоть помещичий лес, а хоть и казённый.
Крестьяне Сергинской волости Пермской губ. самовольно стали рубить лес голицынских наследников, лесную стражу обезоружили, её
контору разогнали. Стали рубить помещичий лес и в Хвалынском уезде.
А в Мозырском леса стали жечь — за то, что они помещичьи.
* * *
Два села Хиленской волости под Белозерском потребовали 10 тысяч
рублей за пропуск мимо себя по сплавной реке дров и брёвен, заготовленных для
северных железных дорог. Пока спорили с заготовщиками — а вода быстро спала, и
брёвна остались несогнанными.
* * *
Для армии, то
есть на станцию, а не в ближайший город, мужики во многих местах охотно везли
хлеб. Но на станциях всё расстроилось, хлеб не хотят принимать, нет вагонов,
сваливают под открытым небом. Нарастают залежи, и хлеб гниёт. Мужики то видят.
* * *
И так на сходках постановляли (Одоевский уезд Тульской губ.): с весны
не допускать помещиков к работам на земле. И наследственные земли — начисто отымать, а
покупные — не трогать. И — прекратить платежи земских сборов: это — раскладка
старого режима.
Приезжие
солдаты — чужие, мимоходные — боле всего настаивали: все законы теперя кончились, а будут такие, как установят сами мужики.
Что-то их
много в отпуска поразъехалось.
* * *
Всю пасхальную
неделю просидели на завалинках, обсуживали новый закон: будто всех городских
рабочих освободят отноне ото
всякой работы. А мы сами себе губернатора будем выбирать.
А молодёжь всю
неделю дулась в карты.
* * *
Ещё в марте
решали: как только начнётся пора пахоты — захватим помещичьи земли, и пусть
тогда помещики с нами поразговаривают.
— Теперь,
братцы, настала такая время, что мы имеем полные
права, а дворяне никаких. Баска́я жизнь теперь начнётся.
В Ряжском
уезде, в Княгининском: мы всё будем делать по закону,
помещиков не тронем. Только сгоним у них рабочих и заберём скотину — тогда они
сами от нас уберутся.
В Елизаветградской губернии напуганные помещики не сеют.
* * *
Какие теперь
власти? — теперь везде сами повыбирали: комитеты
народной власти, общественной безопасности, временные, исполнительные,
распорядительные, — где как им сказали назвать. Учителей в комитеты чаще не
брали: „учитель землю не пашет” и дела не понимает, он в калошках
ходит, свою линию соблюдает. А в каких волостях напротив
избирали, и батюшку тоже, и кооператора, и лесопромышленника. Только
стали из городов приезжать и требовать: энтих всех из
комитетов повыкидывать, и отрубников
— тоже повыкидывать, а включать лишь непримиримых
бедняков.
Оглянулись: а
в комитетах-то — одни горлопаны да озорники. А как им
откажешь? От них теперь нет защиты, подпалит деревню. (И заместо
урядников милицейские — тоже шатия.) А что комитет
может? Да всё: он — сам себе закон, он — и рука. Насажали себе начальства на
голову — стали и своих арестовывать, во как.
* * *
В
Мелитопольском уезде новыми комитетами арестовано несколько священников: за
сочувствие к старой власти, за неуважение к новому правительству.
И в Киев стали
прибывать священники, высланные из своих деревень.
Проявилось
отвержение священников кой-где и в Нижегородской
губернии.
Крестьяне сёл,
прилежащих к Крижскому монастырю под Сумами, отобрали
и монастырские земли и леса, выпустили туда свой скот. И потребовали, чтоб
монахи шли на обработку общественной земли.
* * *
Толкует
приезжий:
— По новым
законам вы не можете препятствовать вашим бабам участвовать
в выборах.
Бабы со
смехом:
— Тебя
выбираем! Ты за нас постоишь.
Мужики
осердились:
— Он с вами,
суками, снюхался? Нету нашего
согласия, чтобы баба верховодила. Смотри за своими горшками. Да може каких две-три хабалки на всю
волость найдутся, а сурьёзная баба на это дело не
пойдёт. Не бабье дело, и крышка. Чего тут баба может понимать?
(Из Наживина)
* * *
В Селищенской волости Тверской губернии крестьяне ночью
пришли к волостному старшине, душили за горло, требовали раздать волостные
деньги. Старшина еле отпросился, хрипел: „В банке, на бумаге выигрышной! Ей-Богу, ничего дома нету.”
А нашли
несколько лишних пар сапог — забрали.
* * *
В селе Пёски Туровецкой волости Островского уезда собрался сход и (волостной старшина уехал в город) постановил арестовать
писаря. И стали сперва утаскивать у него бумаги, а там
серебряные ложки, пальто и все вещи: „Довольно! много попользовался, всё с нас
тянул, будя!” А на денежный сундук в волостном правлении навесили ещё один
замок и поставили выборного сторожить.
(Из Муйжеля)
* * *
В Бессарабии
поселяне разгромили имение князей Гагариных. Из многих мест просят охраны. В
селе Избештах Оргеевского
уезда крестьяне захватили две табачных плантации и ружейными выстрелами ранили
двух управляющих. В Сорском уезде Кишинёвской губ. захватили вспаханную землю госпиталя св. Спиридона да и
засеяли. Власти не мешали.
* * *
В нескольких
губернских городах, несмотря на весеннее бездорожье, сумели собрать
крестьянские съезды — уж там кого от кого выбрали, кто доехал, а в губернском
городе добавлялись кооператоры, земцы, от союза городов и от совета рабочих
депутатов. На минском съезде постановили: самоуправство с землёй недопустимо до
Учредительного Собрания, но чтоб и помещики не повышали арендной платы и не
сводили леса; вся земля, и крестьянская надельная тоже, станет теперь
государственной. — На ярославском: довести войну до
полного закрепления свободы, равенства и братства и сокрушения германского
империализма. — На воронежском: война должна быть
прекращена как можно скорей, но без контрибуций и захватов, а пока стоять
несокрушимой стеной; земля должна быть отобрана у владельцев без выкупа, но не
захватывать до Учредительного; и — запретить выдел из общины на отруба. —
Харьковский: отменить столыпинский закон о выделении
из общин. — Саратовский (по эсерам): частная
собственность на землю в Российской республике отменяется навсегда; все имеют
право обрабатывать трудовую норму. — Самарский: запретить покупки, продажу,
залог земли и сдачу в аренду; право на землю имеет только
кто на ней работает; если помещик этой весной не сеет — его земля и инвентарь
передаются крестьянам волости; волостной комитет — полный хозяин и может
устанавливать добавочное обложение имуществ. — На тамбовском,
пензенском, черниговском: комитеты своею властью могут вводить принудительную
аренду земли, не возделанной этой весной. — На херсонском съезде усумнились хлеборобы: да если и всю землю по России забрать
— хватит ли обеспечить безземельных? Эсеровский
публицист Зак заверил съезд, что „земли на всех хватит,
я сам подсчитал”. — Черниговский принял всю программу
эсеров. — Тамбовский — уже не „землю и волю”, а „всю
землю и всю волю”. — А Томский ещё и утвердил
конституцию будущей России.
* * *
В Ново-Гаритовской волости Козловского уезда задержан студент
Политехнического института Смердков. Выдавал себя за
представителя министерства земледелия, предлагал крестьянам покупать у казны
землю по дешёвке, полтора рубля за десятину. Спрашивал у крестьянина, сколько
он желает купить, брал деньги и записывал в книгу.
* * *
Что ж дальше
будет? Скинули царя, а кто ж хозяином будет? Понять нельзя. Какие-то ка-ды́, се-ды́,
се-ры́
— а откуда они повылазили? И ещё „меньшевики” какие-то-сь,
мелкота значит. Нет, это они — за „меньшого брата”, значит за нас.
* * *
Замаялись
крестьяне с этими „партиями” — которой верить? Как в
лесу дремучем... Куда они все гнут-то? куды нам
записываться, в какие? Тут приехал из Москвы свой Ванька Наживин,
образованный, позвали его разъяснить.
— Ты-то сам к каким приписан?
— Ни к каким.
— Эх, пропадай
наша головушка!
Стал он им
излагать про каждую партию, чего она возглашает, на что зарится.
— Э-эт нам ни к чему. Ты давай о деле говори.
— Я и говорю.
— Не: казённая
дача — будет наша или не?
— Земляки, да почему
ж она должна быть ваша? В ней 12 тысяч десятин строевого сосняка, ей цена 50
миллионов.
— Так — межа с
межой у нас.
— А заклязьменские деревни что ж? У них нет леса.
— А это —
пусть их кручина. У них, может, клад зарыт. Кому как пофартило.
Они к нам не лезь.
Дотолковал им, что лес остаётся казённым.
— Хэ-э-э... Да на кой ляд было и всю волынку затевать?
(Из Наживина)
* * *
По бездорожью
— деревни как островки, не в каждую и пешком дойдёшь. Но прут и прут дезертиры,
приезжают сторонние — и все кричат, что надо сейчас же делить землю, рубить
лес. Громить имения. Громить кооперативные лавки.
Так объясняют:
„Теперь — всё ваше!”
— И правда, нады нам, ребята,
лавочников разбивать. Теперь слобода дана, хватит им наживаться.
В Симбирской губернии, в сёлах Убеях
и Тарханах разбили и пограбили много лавок.
Волнения почти
всегда начинаются с приезда дезертиров: прогон стражи, рубка леса, погромы
имений. Вооружённые дезертиры ведут односельчан в атаку. В Кирсановском
уезде Тамбовской губернии погромили имения Нарышкиной, Горяинова,
Рейтерн. В Темниковском —
Новосильцевой, в Липецком —
Кожиной. В Моршанском —
запахивали помещичью землю, средь неё — и губернского комиссара Юрия
Васильевича Давыдова.
* * *
В
Нижегородской губернии в сергачском имении Пашковых
волостной сход устранил управляющего имением, постановил засеять помещичьи поля
и распоряжаться служащими. В Барановской волости сожгли усадьбу Погуляева, землю взяли самовольно. В Лукоянском
уезде в имении Философова крестьяне захватили
амбарный хлеб, семенной овёс, скот, лошадей, прогнали служащих, сняли рабочих и
военнопленных.
В Нижегородской — укоренённая давняя вражда крестьян с
помещиками. Но всё ж сейчас не как в Пятом году:
помещичьим лошадям не вырезают языков, не вспарывают животов. Ещё и потому, что
самый задиристый возраст — на фронте.
* * *
Во многих
сёлах Одесской губернии крестьяне стали запахивать помещичьи поля, оставленные
под озимые или под пастбища: мол не используются.
Межевые знаки уничтожают. Сходы решают описать живой и мёртвый инвентарь помещичьих экономии, чтоб он не продавался до Учредительного
Собрания.
И даже когда помещик уже вспахал землю под яровое, только засеять
осталось — снимают у него рабочую силу (против схода никто не посмеет
наняться), военнопленных, — а раз не сумел землю засеять, засеем мы в свою
пользу.
(И кухарку тоже у помещика отбирают, али — плати ей больше.)
И так: лишив
рабочей силы, сами назначают себе низкую арендную плату или утроенную подённую,
тогда идут работать.
Или покруче: уже засеянные поля — отбирают, как якобы редко
засеянные. Отнимают инвентарь, лошадей по цене в 10 раз ниже рыночной. Забирают
и такой инвентарь, с каким по сложности не умеют обращаться.
В Тамбовской
губернии стали от помещиков требовать подписку, что от земли сам отказывается.
А иначе — арестуем.
И в Сердобском
уезде Саратовской губ. тоже
взяли с помещиков такую подписку. И в Темниковском
уезде.
Многие
помещики по разным губерниям — потянулись из усадеб вон.
* * *
— Ой, ребята,
как бы нас не омманули!
— Чего ж омманут? Бери, дело ясное.
— Ой, не
ясное. Ой, досмотреться надо. Теперь начальства не
будет — надо самим смотреть, чтоб худого не было.
— Чего ж
смотреть? Это по справедливости будет: всю землю в Расее
переделить и чтобы была ничья.
* * *
Оратели эти кричат, а мужикам бы вот что кто б объяснил: как теперь будут
судить? что будет делать теперь старшина? Как будут теперь торговать? Кто будет
смотреть за дорогами и мостами?
— Пока ты про
одно говоришь — понятно, как следоват. А как про
другое заговоришь — так первое из головы вылетело. Мужицкой башке
всего не удержать.
— Вишь ты: „всеобщее, прямое, равное, тайное...” Тайное! Прямо же
сказано: наложат на всех, хоть и равно, — из-под того бремени нам, ой, не
вылезти...
Надо, мол,
устроить какие-то-сь „примирительные камеры” промеж
крестьянами и помещиками.
— А чего тут
примирять? Взял да и засеял!
— Сицилизм — это все имущества и все деньги разделят, и
каждому достанется по 20 тысяч.
— А буржуазы — это кто?
— А которые на бирже заправляют.
— На лесной?
* * *
В Горбатовском уезде Нижегородской губ.
приехали крестьяне за осьмнадцать
вёрст к управляющему:
— Давай ключи
от амбара. Тута хлеб у тебя, а у нас вышел.
— Не могу я
дать ключов, чужой он, хлеб. Желаете — ломайте сами.
— По какому ж закону
ломать? Мы не можем самовольно.
Опять за
ключами приступили — не даёт.
Тогда один
мужик и крикни:
— А жги, ребяты, анбар! Ни нам, ни им!
И сожгли. Хлеб-эт шибко горел.
А хлебушка-то
— святой...
Очнулся тот
мужик:
— Вяжите меня,
ребяты. Я — причинён.
А мужики не
стали вязать.
Тогда побрёл
виноватый мужик в новый уездный комитет. Там говорят:
— Худо ты
сделал, да. Но теперь и без тебя делов много, иди
себе.
Подумал-подумал
мужик виноватый — и пошёл пешком аж в Нижний Новгород: у
тамошних епутатов найти на себя суд.
И тама — тоже не нашёл.
* * *
Стали
крестьяне отказываться от почтовой повинности, почту перевозить: на кой она
нам?
Где и
содержателям почтовых станций угрожают: прекратить!
В Пензенской
губернии перестали крестьяне исполнять и все прежние договора.
* * *
В Семёновском
уезде Нижегородской губернии посчитали крестьяне, что низко им заплатили за
землю, отчуждённую для новой железнодорожной ветки, — и прекратили на ней
работы. А ежели им немедленно не уплатят по 3 рубля за
квадратную сажень, то будут и мешать работам.
* * *
На сходке разъяснитель: „Вот изберём земство волостное, потом
уездное, потом губернское, потом Учредительное Собрание, оно и установит новые
порядки.” Толпу взорвало:
— Довольно с
нас этих земствов! Будя! Мало они нашего брата
околпачивали!
— Гыр-гыр, царя не надо, того не надо, — а работать кому? Всё
ездють.
Там и сям —
где распустили земское собрание, где разогнали земскую управу. В Скопине —
добавили в управу крестьян.
* * *
По Рязанской губернии
— больше спокойно. Но в Ранненбургском уезде сильно
побуянили. (В этом уезде иные помещики загубили, не сняли урожай прошлого года,
— крестьянскому глазу непереносно смотреть.) У
помещицы Ознобишиной землю всю разделили, стали засевать. Забрали у неё и 27
лошадей, заплатили в 7-8 раз меньше стоимости. Помещице Вячесловой велели в три
дня засеять яровые, а через три дня захватили полностью имение Трубецкого.
Толпами
крестьян предводительствовал безумный старик „драматург Полевой”. (Прежде какие редакторы отказывались печатать его статьи —
присылал в открытке „смертный приговор”.)
* * *
А что рядом-то
хуторян смотрим? Стали на сходках решать: „отруба вернуть обчеству”.
И боле никого впредь на отруба не отпускать.
В с. Уды
Харьковского уезда отрубники согласились вернуться к
общинному землепользованию, если им дадут собрать озимый урожай и по сделанной
уже пахоте засеять и собрать яровое. Общинники — не
дают.
В двух уездах
Нижегородской губернии произошли драки между общинниками и отрубниками.
В Семёновском уезде, в деревне Захаровой, общинники устранили отрубников, разделили отрубные участки и запахали.
* * *
В с. Степной Кучук Барнаульского уезда 10 апреля, за Светлой неделью, арестовали пятерых, подозреваемых (но не
пойманных) в воровстве. Выбивали им глаза, зубы, подвешивали к потолку и оттуда
сбрасывали. Так — два дня. Одного крестьянина признали невиновным, а четверых
отвезли в волость.
В соседних
сёлах воротившиеся с фронта солдаты выкалывали ворам глаза лучинами, разбивали
молотками черепа, резали на куски. Дети прощаются с искрошенным отцом среди
озверелой толпы.
* * *
А тут потекли слухи про монополию, но не с водкой, как до войны. А что: само правительство будет отбирать
хлеб по половинной цене, а кто добровольно не повезёт — у того возьмут даром.
Мужики сильно
заволновались. Местным образованным больше не верим: омманывают.
И какие крестьяне в город ездили на сборища — тех там тоже охмурили.
А команды
привычной сверху — нетути и нетути.
* * *
Пошли
бестолковые порубки и культурных лесных хозяйств, пасли там скот, и зверя,
птицу били. Теперь всё ваше!
В Саратовской
губ. захватили, разделили
опытное поле в 30 десятин.
В Рязанской
получили развёрстку реквизиции скота на убой для армии. Так крестьяне вместо
своего сдали без разбору помещичий племенной.
* * *
И всё-таки,
если окинуть всё необъятное российское крестьянское море — то волнений было ещё
мало. Редко охватывали целую волость, а уезд — так один Ранненбургский.
А много сельских пространств — и полного мира.
И во многих деревнях
неласково встречали дезертиров, так что они и на фронт возвращались. Приезжих
ораторов слушали с молчаливым презрением. К помещикам держались с почтением.
* * *
14 апреля в
„Правде” Ленин признал: аграрное движение — ещё пока предвиденье, а не факт.
Его ещё надо развивать!
* * *
Много крестьян
недовольных, хмурых, никому не верят, во всём видят обман.
— Докуль будет начальство — не будет слободы. Поничтожили одно начальство — выбрали другое. Отрастят пузы — такие ж будут.
Понавыбрали всякой сволочи себе на шею. Раньше один старшина с писарем все дела
вертели.
Там — и буржуазы, там — и фабричные: устроили себе 8-часовой день,
грабят и хозяев и народ. А мужик гни на них, подлецов,
спину от зари до зари.
* * *
В деревнях
переполох: Питер распорядился почитать 18 апреля как 1 мая. А куда ж энти 13 дней? А святых, какие на них приходятся, обминуть? — как это можно? А на численнике на первом мае
стоит понедельник, а у нас вторник, — так не стыкается?
И так говорят:
новый святой объявился, ему и праздник теперь. Только не знают, зажигать ли ему
лампадку.
* * *
И тот мужик с
хутора Лоски:
— Кажуть, будут тыждень зминивать. Запрежь нэ будэ ни середы, ни пятницы. В тыждне будэ пять днив, а в роци — 13 мисицев. С того 18 апреля — свято.
И такой слух:
„Теперь воскресенье будет через раз.” — „А в тот раз —
что же после субботы?”
* * *
На сельском
митинге, приезжий:
— Теперь будут
все — граждане, и брак — гражданский, не церковный.
Бабы
переполошились:
— Гожанский?.. Говянский?.. Баранский?..
— Эт значит: какую хошь — взял, и прожил с ней, сколь хошь,
а надоела — по шапке? А дети куда ж?
— Не, мужики!
В чём другом — как хотите, а — от Господа мы не откажемся.
* * *
Товарищи!
Разъясняйте населению, неустанно твердите ему о необходимости приложить все
усилия к своевременному обсеменению полей и к сохранению сельскохозяйственного
инвентаря.
(Союз служащих министерства земледелия)
* * *