К содержанию книги

 

 

 

64

 

А с площади перед Мариинским дворцом и после десяти часов вечера, и в одиннадцать, и к полуночи — толпа не только не расходилась, а кажется ещё добавлялась. Всех держало сознание, что вот здесь, перед ними, во дворце, сейчас...

И толпа, всё более сдруженная своим стоянием и разговорами по соседству, ждала: быть может, ещё этой ночью здесь нам придётся вмешаться и повлиять? Что там делается во дворце? На семь ладов представляли ход и исход этого важнейшего заседания.

— Нам Россия не простит, если мы не сумеем сберечь её в сегодняшнем испытании.

— Всё наше спасение — в единении. Жертвовать личным — во имя общего!

— Будем верить!

— Да кроме веры у нас других ресурсов не осталось, увы.

— Бескровная революция казалась таким чудом! А вот опять приходится верить только в чудо...

Загадочен виделся свет во многих окнах дворца, мало кто знал внутреннее расположение: где же может сейчас происходить заседание? Что там делают с нашими министрами? Пытаются их согнуть, сломить?

— Нет, господа, в нашей революции есть, есть здоровый государственный инстинкт! Исполнительный Комитет — ведь не взывает против правительства. Благоразумие — вот уже берёт верх.

— „Власть масс” — это красиво произнести, но это — розовая мечта. Сами массы не могут править собой без направляющего меньшинства с ответственными навыками мышления. Именно потому и важно, чтобы сейчас интеллигенция не растерялась.

— Да в самые тяжёлые, в самые трагические моменты не следует забывать: как алмаз гранится алмазом, так и свобода в своих излишествах исправляется свободой же!

От времени до времени посылали внутрь лазутчиков: как-нибудь пробраться, что-нибудь узнать или попросить кого же нибудь выступить. Но только и узнали, что даже корреспонденты главных газет не допущены в совещание!

Что же, что же там решается?? Сжаты сердца.

Нет, не уйдём. Не расходитесь!

Перед полуночью подъехал ко дворцу генерал Корнилов и деловито пошёл внутрь. Его не смели подхватывать на руки и не просили у него речи, но восторженно рукоплескала и кричала ему толпа петербуржан, пока он прошёл внутрь. Генерал-надежда!

Сегодняшний угар — непременно развеется! — в этом упование России.

Что спасёт Россию — неизвестно, но спасёт что-то сильное, яркое, животворящее!

Вскоре затем заметилось движение в окнах балкона второго этажа. Возились фигуры у просветной двери, что-то не получалось у них? Потом открыли рядом окно, — и через подоконник в пальто и шляпе пролез — кто же? При фонарях, при оконных и лунных отсветах —

Некрасов опять! Соскочив на балкон, снял шляпу и приветственно ею махал, привлекая внимание. Его встретили — раскатистыми по площади рукоплесканиями. И он — вдохновлённо, звонко, с размахиваниями:

— Граждане! Министр иностранных дел Милюков — (вперебив бурнейшие аплодисменты, „ура”, „ура!”) — сейчас делает доклад по вопросу чрезвычайной государственной важности!

И слова-то какие! У самого голос дрогнул, и толпа замерла, ожидая.

— Он не может выйти к вам сию минуту, но выйдет, как только окончит свой доклад.

Ура-а-а-а”, — слишком даже оглушительное. Милюков — становится символом. Но — и Некрасов же не потерялся:

— Граждане! Кучки людей не могут смутить Временное правительство! Эти кучки пытаются представить себя в виде большого организованного движения, выдать себя за голос народа — но так и остаются кучками. Ваше присутствие здесь — доказывает, что они — не имеют почвы! Правительство уверено в поддержке народа и выполнит свой долг!

Что поднялось! Какие возгласы и рукоплескания! Мы так и верили! Мы так и надеялись! Дурной исход минует Россию.

Ну, после Некрасова стало толпе веселее ждать: наши министры там не сдаются и даже берут верх!

А минут через двадцать открылась, теперь видимо отпертая, высокая остеклённая дверь на балкон — и через неё нормально солидно вышел, без шляпы, седеющий, крепкоголовый, в очках, Милюков.

Наконец его увидела вся площадь — и те, кто не видел прежде на подъезде, — и одобрительный рёв не имел границ, перекатывался за Мойку, за „Асторию”, за Исаакия.

С балконной ли прочной высоты или после своего удачного доклада — казался Милюков много спокойней и вольней, чем на ступенях три часа назад. И гораздо плавней, академичней, объяснительней произносил речь, даже и шутя:

— Граждане! Когда я сегодня днём узнал про демонстрации с надписью „долой Милюкова”, — признаться вам, я испугался. Но испугался — не за Милюкова, а за Россию: если таково настроение большинства — то каково же положение в России? Что сказали бы послы наших союзных держав? Они сейчас же послали бы телеграфные извещения своим правительствам, что Россия изменила союзникам, и сама себя вычеркнула из их списка.

Высоко держал голову, с нарастающей твёрдостью:

— Временное правительство не может стать на такую точку зрения. Временное правительство и я как министр иностранных дел всячески будем защищать такое положение, когда никто не сможет упрекнуть Россию в измене. Россия никогда не согласится на сепаратный мир, позорный мир! Как я сейчас говорил в заседании, Временное правительство — это оснащённое судно с развевающимися парусами. Судно это может быть выдвинуто вперёд лишь при наличии ветра, ветра доверия, — и вот я надеюсь, что вы нам этот ветер устроите.

Ликующий, обещающий гул по площади.

— Мы ждём вашего доверия, чтобы с ним ринуться в путь. И с опорой на ваше доверие мы — выведем Россию на путь свободы и благополучия!

Рукоплескания, возгласы:

— Да здравствует... Да здравствует...

И ура-а-а-а-а-а-а-а...

И Милюков с победной важностью удалился.

Там — заседание продолжалось, но уже исход его прояснился.

Двадцатипятитысячная толпа стала уменьшаться. Группы молодёжи перепевали, скандировали:

— Ленина — и компанию — обратно — в Германию!!

И в просторнеющей толпе чаще и громче раздавалось:

— Долой Ленина!

— Арестуйте Ленина!

И кто бы, правда, за это взялся?

 

 

К главе 65