72
* * *
И уже по всему Невскому —
необычайное лихорадочное оживление. Уже не кучки, а едва ли не толпы чистой
городской публики, как никогда не бывает. И солдаты есть. А рабочих не видно.
Стеснены все перекрестные трамваи, звонят, медленно едут.
Вышла на улицу —
интеллигенция! Ещё не знают, как себя держать, куда идти, — просто показать
свою гражданскую убеждённость.
— С нами, товарищи! Кто за
доверие — присоединяйтесь!
Молодёжь лезет на стены,
снимает красные флаги с домов, их много натыкано, и несут. У кого-то на флагах
уже и скороспелые надписи.
На углах расклеены, в
витринах выставлены жгучие воззвания партии Народной Свободы: „Выходите на
улицу! Проявляйте свою волю!”
* * *
На углу Пушкинской
студент кричит возражательно с ящика:
— Нам надоели эти общие
места! Народу противна буржуазная казуистика!
Гимназический учитель в
форме:
— А причём тут буржуазия? Не
буржуазия ведёт войну, а для жизненных интересов России!
Тот студент:
— Нет оснований доверять
Временному правительству!
Матрос с тротуара, густо:
— Вполне доверяем
правительству, оно нас не подвело. А кто может сказать, что оно изменило?
Из гула:
— Ленин и компания.
Матрос, приступая к
студенту:
— А велика наука, вон, быть
вагоновожатым? А ну, стань на его место, далеко ли уедешь?
* * *
У Аничкова дворца, к
Фонтанке, большая толпа. Между шляпок и котелков — есть и картузы
и бабьи платки. Всё сегодня получило горло, перекликается, но обывательские
речи смирные, а если резко крикнет, то вот реалист:
— Отказаться от ноты!
Потребовать от союзников присоединиться к манифесту Совета!
Дама, сплетя на груди пальцы
в лайковых перчатках:
— Но нельзя же заставить
союзников пересматривать договоры во время войны!
— Опубликовать тайные
договоры!
— Это подло!! Секретный
договор может быть опубликован только с согласия всех сторон.
Военный чиновник объясняет:
опубликование договоров равно усилению шансов наших врагов. От оглашения могут
быть большие осложнения, это бестактное требование.
Вроде банковского служащего:
— Ну, хорошо, с нашей земли
изгнать врага, это мы согласны. Но надо точно объявить наши условия мира —
тогда и немецкий народ пойдёт нам навстречу.
— Да кто ж до Учредительного
Собрания может устанавливать условия мира?!
Студент:
— Да зачем дальше воевать,
когда на фронте уже братание идёт?
Представительный рослый
господин в хорошем пальто:
— Это возмутительно! Сперва надеялись: немцы свергнут Вильгельма. Не свергают.
Теперь — надежда на братание. Да откуда эта мечта, что немцы не пойдут на нас
наступать? У нас просто голова кружится. Но надо встряхнуться! Мир — это
многостороннее действие: надо, чтоб и союзники были согласны, надо, чтоб и
противник шёл на мир. Как же мы можем сами объявить мир?
Та же дама, всё так же с
руками на груди:
— Да имейте терпение! Вот,
Америка вступила! — теперь война скоро кончится. Америка тоже долго говорила —
мир без победителей и побеждённых, — а вот же присоединилась!
Тот господин:
— Мир вничью — так Германия
скоро оправится, и опять нападёт на нас. Нам нужно укреплять нашу военную силу
— и вот тогда нас будут бояться, и наступит мир.
Ему курсистка, чёлка из-под
меховой шапочки:
— Вы хотите победы? Вам
нужно ещё миллионы калек? А нам нужно — братство народов! Германский народ
очнётся.
Тому студенту — лакей:
— Хотите с немцами
брататься? А чем же французы хуже?
Студент — не ему, а всем
сразу, с ледового бугорка:
— Выслушайте спокойно! Это
иллюзия, что одержав победу над кайзером, мы потом своим революционным
благородством заразим союзников, и они откажутся от захватов. Они — всё равно
захватят! — и хоть с ними потом воюй. Нет, кто-то должен благородно отказаться,
и с самого начала. Нельзя упускать ни малейшей мирной возможности!
— Нет! Это если мы с
Вильгельмом помиримся — вот тогда придётся воевать с союзниками!
Курсистка, встряхивая
чёлкой:
— Мы согласимся защищать
свободную Россию, но не алчные аппетиты богачей.
Два солдата прикатили бочку.
И раненый солдат, рука на перевязи, влез на неё:
— Слушайте! Как так всё
кинуть? А за что ж мы кровушку лили? А за что ж я три месяца, не зная покою ни днём ни ночью, лежал на лазаретной койке? Наши братья в
окопах, а мы тут неужто будем слушать подзужников? А что бы мертвые сказали? Кто затеял эту суматошь? Не мы.
— Ленинцы! — кричат из
заднего ряда.
Студент громоздится на
снежной куче:
— При чём
тут ленинцы? Я вот никакой не ленинец. Но демократия должна сыграть почётную
роль посредника мира. Тайные договоры были заключены царским правительством, а
демократия не обязана их соблюдать. Вон, австрийцы заявили, что нет препятствий
к переговорам о мире, — почему же мы не вступаем? Почему нужно не только
отразить врага, но свалить на землю и наступить на горло?
— А что ж, вот, солдат —
другое говорит?
Хорошенькая гимназистка
язвит:
— Вы потому против войны,
что на фронт боитесь?
Опять военный чиновник:
— Как будто кто-то спорит,
что война — ужас. Но враг слышит наши раздоры, что мы устали.
Плотный седой господин, решительно:
— Всякий последовательный
демократ должен быть и борец за полную победу!
Неуёмная та курсистка:
— Ну да! — завоёвывать
Константинополь, присоединять Армению, отбирать обратно Польшу, — а нужно ли
это народным массам? Мы выиграли уже то, что ценой войны сбросили царя! И этим
помогли всем демократиям мира. А расчленять Австрию, уничтожать Турцию — это не
наше дело. Сейчас Германия борется за своё самосохранение — и это даёт ей
страшную силу отчаяния! Опасно доводить её так...
Плотный господин не уступает:
— Но народ отверг
утопические формы мира и не выпускает винтовки! Пока Германия не откажется от
захватов, пока мы не услышим голос её истинной демократии — до тех пор мы будем
непоколебимо стоять!
— А — где вы стоите?
— ему мастеровой. — Вы — идите побеждайте своими
руками, что вы других зовёте?
А на бочку вместо раненого
влез густобородый солдат, без винтовки:
— Не потому немец нас два
месяца не трога'т, что рад нашей слободе, — а что мы
друг дружку поедом едим. Немец понима'т,
что напри он на нас — мы б сразу опамятовались, за
оружие взялись. Вот он нам покой и даёт, чтоб мы ссорились...
Толпятся, толпятся... Вот
так добывает масса горькое понимание политики — стиснутая плечами, спинами, едва
видя через головы, едва ловя по воздуху далёкий голос, который знает?
Или — не знает? Кому верить?
* * *
С Невского
на Михайловскую несколько десятков человек бросаются с криками и проклятьями.
Бегут, сбивая друг Друга с ног, ловят, сами не знают кого. Одни: немецкого
шпиона заметили! Другие: с бомбами! Третьи: провокатор!
Поймали двух молодых:
ленинцы! Повели — в комиссариат. Там — приняли их, а от толпы внутрь не
впустили. Постояли — разошлись.
* * *
На Михайловской улице у
подъезда „Европейской” гостиницы — тоже большой митинг, всех сортов публика, от
офицеров до кухарок. Все — граждане!
Меняются ораторы на
ступеньках, и только один крикнул „долой Милюкова”, ему не дали кончить:
— Гоните его!
А хорошо слушали молодого
безбородого солдатика:
— Товарищи! Я трижды ранен,
больше не хотел идти на войну. Но теперь — пойду. Только трусы требуют конца
войны. Здесь — не имеют права говорить против войны, спросите раньше фронт, что
он вам скажет? Если не разгромим немца — нам из кулька вытащат Николая...
Спорят везде горячо, но без
кулаков. Перевес — везде за Временным правительством, и солдаты все — больше
так.
* * *
Большая организованная
кадетская манифестация, человек триста, с зелёными и трёхцветными знамёнами
вышла из кадетского клуба на Французской набережной, впереди медленно идёт
открытый автомобиль, в нём — Винавер, ещё несколько
кадетов, во время остановок обращаются с речами к окружающей публике. За ними —
грузовик с вольноопределяющимися, и те разбрасывают листовки с кадетским
воззванием.
В колонне плакаты: „Победа
свободных демократий!” — „Долой германский милитаризм!” — „Верим Милюкову” —
„Да здравствует Времен...”
Прошли по Литейному. Потом —
по Невскому. А с Морской повернули к Мариинской
площади. К их шествию по пути присоединялось много солдат, офицеров,
обывателей, к концу стало в шествии несколько тысяч.
На Морской толпа подняла на
руки встречного французского офицера и внесла, подала его в автомобиль ЦК. Винавер приветствовал его, толпа кричала
„Вив ля Франс!”
* * *
Но вот валит по Невскому совсем иное шествие: впереди, с четверть колонны, —
хмурые рабочие, с винтовками на ремне через плечо. А три четверти — рабочие
бабы да подростки. Несут — „Долой Временное правительство”. А кричат:
— Долой Милюкова! Не дадим
ему пить нашу кровь!
— Пусть умрёт от своей
буржуазной жажды!
Им в ответ из встречного
шествия:
— Да не Милюков, а Вильгельм
пьёт нашу кровь!
А они:
— Да здравствует Ленин!
А им:
— Долой Ленина! Долой
немецких шпионов!
Прошли, друг друга не
задели.
А что это они — с
винтовками? Вон, все солдаты на улицах — без оружия.
* * *
И ещё — подобные же рабочие
манифестации, приходят или с Литейного моста, или с Троицкого.
Враждебные — иногда минуют друг друга
встречно, иногда идут параллельно рядом и перебраниваются.
Озлобление нарастает. Лица
воспалённые, искажённые:
— Да здравствует
Интернационал!
— Смутьянов — в Германию,
они там нужней...
— Долой Милюкова!
— Долой Ленина!
— Долой войну!.. Нам не надо
завоеваний!
— Верим только Временному
правительству!
Трамваи — всё медленней,
стоят в пробках. А извозчикам, экипажам — хоть вовсе с Невского
сворачивай.
Митингуют — уже на всех
углах, не пройти.
— Вот устроили! Только
немцам это и нужно.
— Вот Вильгельм
порадуется...