74
Юрий Владимирович Ломоносов
вчера в Петрограде не был, а по телефонам в Царское Село несся ворох непроверенных
новостей. Сегодня так и думал, что лекции его не состоятся, но всё равно поехал
бы в город, даже из одного любопытства.
Сперва в институт (с утра
извозчики свободно ездили). К лекциям собралась кучка только уже вовсе смирных,
— даже и путейцев, этих самых нереволюционных студентов, утащило вихрем!
Отменил лекции, поговорил с возбуждёнными профессорами — и пешком на Невский, посмотреть. Сегодня был он не в генеральской
путейской форме, а в штатском пальто, фетровой шляпе.
Почитал расклеенные кадетские
воззвания. И осмелела интеллигенция, ждать было нельзя, но и трусит. Не прямо
своя грудь выставлена, а — „против реакции, притаившейся чёрной сотни”, на
всякий случай загородиться, обычный приём.
В банк нужно было — не
добраться, да наверно закрыт. От жены было магазинное поручение — ну, куда тут.
По всему Невскому —
словесный потоп! Все сословия, униформы и возрасты — в едином
перемешении и в сотнях малых митингов. Ещё недавно
трудно было представить в русском народе способность к дискуссиям. Разговорились.
Откуда это?
Вот — и площадь перед
Казанским собором, любимое место петербургских сходок, бушевали тут студенты
ещё в первый год XX века — и куда нас с тех пор занесло! Уж тут-то море людей,
от тротуара Невского и в обхват дуговых колоннад собора — да чуть ли не
четверть Петербурга здесь? Там и сям возвышаются древки с обвисшими красными
флагами. По обе стороны собора, близ Кутузова и близ Барклая, на трибунках меняются голосистые ораторы. Вот от Кутузова:
— Без продолжения войны
Германия не пропустит нас в мир справедливости! Нет другого пути в Царство
человеческой свободы!
А из толпы с меткой
поддёвкой:
— ... и в Константинополь!
Тот не растерялся:
— А что ж? Свобода плаванья
через проливы — тоже справедливость! И если Штюрмеру и Протопопову
не удалось загнать Россию в постыдный тупик сепаратного мира, неужели она сама
добровольно забредёт туда?..
Да куда хочешь
эту Россию и загонят.
— Это — ложь про сепаратный
мир! Кто предлагает!
С разных сторон:
— Ленин!.. Ленин!..
— А что ж, односторонний разрыв
договоров — не сепаратный мир?
На трибуну энергично
взбирается молокосос-вольноопределяющийся:
— Не заставляйте унижаться
опровергать вздор! Да как может взбрести победившей революции капитулировать в
сепаратном мире? Ни Совет рабочих депутатов и никакие партийные круги не
предлагают такого, ложь! Мы готовы с оружием закончить войну во имя молодой
свободы.
Свобода — это огонь, а
молодая — пламя, не обожгитесь.
— ... Это фальшивый лозунг —
„без контрибуций”! Это значит: переложить восстановление разорённых народов —
на них самих! Ограбленную Польшу, Курляндию — с немцев на нас? Петроградских
рабочих хотят убедить, что это заплатит буржуазия? Но для восстановления нужны
семена, скот, металлы, машины, кирпич — а у нас у самих мало. Рельсы, косы,
серпы, плуги, гвозди? — значит, рубите русские леса, опустошайте нашу землю —
чтоб только облегчить германских династов,
капиталистов и их верных товарищей социал-демократов? Вы вот это
разъясните нашим рабочим и солдатам! Как вы предлагаете — нам и грозит
экономическое рабство от немцев. Если мы не разобьём Германию — она задушит
нашу промышленность, и бремя невыигранной войны
сильней всего и почувствуют бедные классы!
Хозяйственно — разумно.
Экономику — неплохо бы людям понимать.
А от Барклая:
— Вы говорите — к международному
братству? Но если германские социал-демократы всю войну твердили, что воюют
против русского самодержавия, — то почему нам теперь не воевать против
самодержавия Вильгельма? Теперь, когда у нас нет самодержавия, кто ж мешает
германским социалистам выполнить свой идеал и выйти из войны? Вы же к ним
обращались — чего ж они не перестраивают Германию в рабочую республику? Значит,
они не имеют ни веса, ни голоса? Германские планы — ничуть не изменились от
русской революции. Все циммервальдские фразы —
болтовня! Большевики скрывают, что немецкий трудящийся нас не пощадит, он с
винтовкой в руках верен кайзеру!
Да никаких бы этих митингов
не надо и никого ни в чём убеждать, если бы в правительстве были не растяпы, а решительные люди. Революцию — надо сразу хватать
за загривок, и энергию её — направлять правильно. (Ломоносов
вытянул на Бубликове пустой номер. Бесконечно
обидно, как руки сорвались с крепкого ведения. Такая
авантюра, столько риска! а остался, кем и был.)
Объявляют: сейчас выступит
оратор от Совета рабочих депутатов товарищ Либер.
Да и Совет ваш гроша не
стоит.
В штатском. Невысокий,
сухощавый. Аккуратная квадратная чёрная бородка. И срывистым
голосом — сразу в полёт! — видно привык выступать:
— Буржуазные крикуны бросают
по нашему рабочему адресу обвинения, будто мы не защищаем родину? — Чуть не
подпрыгивает: — Они спровоцировали эту войну! Они затянули её до бесконечности!
А сами, как и до революции, объедаются сластями в кондитерских! Господствующие
классы стремятся овладеть новыми рынками для сбыта товаров. И теперь война
продолжается во имя идей, объединяющих царя, Милюкова, Бриана
и Ллойд Джорджа.
На Милюкова загудели: нет!!
А если — разобраться?
— ... И теперь мы узнаём,
что декларация 27 марта была издана для усыпления революционной бдительности.
Нота Милюкова — угроза уже вспыхнувшему революционному движению среди народов
германской коалиции...
— Где-е-е
оно? — кричат ему. — Когда-а
оно?..
Либер продолжает страстную речь,
вскидывая руку, то и дело поворачиваясь, чтоб охватить
все стороны площади, но каждая же что-то и теряет, не слышит. Чу! — громит и
Ленина с той же сердитостью, что и Милюкова. Всё перепутывается в людских
головах: кто же прав остаётся? один Совет?
Да были бы хоть вы в Совете
решительные люди. А то ведь тоже — только языками трепать.
А сзади, по Невскому, — идут, идут какие-то колонны, гуще. И кричат. Да
они — с винтовками? Ого-о-о, дело только начинается.
А от Кутузова:
— Ну да, Сербия и Бельгия
напали первыми! Бедняжка Германия только защищается! Это не немцы заняли нашу
землю — это мы на немецкой! Стоило сбрасывать власть
царя, чтоб отдаться под германское штык-юнкерство.
Вильгельм именно и есть последний в мире враг демократических принципов!
Прямо же рядом с Юрием
Владимировичем притирается солдат замухрыстый, в грязной
шинели, слушает и в носу поковыривает. Нарочно не придумаешь.
— ... „Война до конца” — не
значит истребить Германию и разделить Австро-Венгрию, а — навсегда покончить с
политикой захватов, против которой вы и кричите. А что вы скажете, когда
Петроград будет взят немцами? Мы зовём не к аннексиям, а к обороне родного
очага. Это же немецкие речи, линия Мясоедова, вот что
такое Ленин!
И близкая половина площади —
кричит и воет в поддержку. И офицер, может быть и петроградский
интендантский, победоносно кончает:
— Если мы предадим союзные
демократии — предателей не щадят, и мы станем колонией Германии, а японцы и
американцы нападут на Амурскую область. И разве Совет рабочих депутатов
помешает армии микадо дойти до Байкала? Союзники заключат мир за наш счёт, Германия
так и быть отдаст Эльзас-Лотарингию, а от нас получит
— до Днепра. А Турция — возьмёт Крым!
А за спинами, с Невского, — маршируют, и кричат своё, своё. Всё больше валит
рабочих, построенных колоннами.
Рвань.
Но с винтовками.
Нет, ясно, что на этом —
дело не кончится. Всё это — очень-очень серьёзно. Упустили.
Свойство всех революций: ни
одна не останавливается на полдороге, но будет катиться, вперёд ли, назад ли, — до конца, до самой
стенки.
И ещё видно будет, куда
шагнуть самому Ломоносову.