239
— А вы, Юрий Владимирович,
смелый человек. Как это вы так сразу ко мне поехали? Действительный статский
советник! Ведь вы же понимали, что похоже на авантюру?
Бубликову хорошо лежалось в этом
кабинете, а через день-два он перейдёт в кабинет Кригера. Проснулся,
переполнено-довольный своими вчерашними действиями.
Одна настольная лампа всё
время горела на столе: рваная ночь, звонки да вскоки.
Да было уже утро, скоро
семь.
С другого дивана басовитый
смешок Ломоносова:
— Взвесил, конечно.
— Ведь революция что могла
сделать — уже всё и сделала: свалила правительство, захватила Петроград. А
больше у неё нет сил ни на что. Вы видите, что делается с гарнизоном? Гарнизона
сразу нет, остался сброд. Никакого отряда никуда
выслать невозможно. И чем мы будем Иванова отражать — я не представляю. В Думе,
вы видите, полная растерянность, ни руководства, ни решительности.
Он так по-настоящему не
думал, но — проверить.
Ломоносов, так же помятый от
лёжки одетым, как и Бубликов, рассматривал лепку на
потолке:
— Ну, чего-нибудь же стоит, Алесан Саныч, вся традиция
свободолюбия, в которой воспитаны три русских поколения. Она нас как-нибудь и
выручит. Я и в генеральском мундире всегда был — запасной рядовой революции. У
нас каждый культурный человек на счету, мы не имеем права неглижировать собой.
А то, позволительно спросить: на что рассчитывали вы, когда шли сюда и когда
меня вызывали?
— А вот, — сам себе
удивлялся Бубликов, — какой-то порыв! Я в Думе просто позорился от безделья,
как они все там руки опустили. И подумал: ну как не использовать министерство
путей сообщения, если мы тут как рыба в воде, а никто больше ничего не
понимает?.. Вообще, для человеческой деятельности существует только три
стимула. Любознательность. Стремление к славе. И стремление к комфорту. Первые два во всяком случае у меня наличествовали.
— А освобожденческая
традиция?
— Не уверен. И смотрите, как
оказалось легко: просто нахрапом начать приказывать
всей России — и слушаются. Россия — привыкла слушаться, наш народ — никуда не
годится.
— Но мы пока ещё ничего
серьёзного им не приказывали.
— Ну
всё-таки! Моя телеграмма пошла по всей России без сопротивления. Во всяком
случае, я вам гарантирую, что вы будете у меня товарищем министра. Нынешних
обоих придётся убрать. А вот если что, если что... Так мы побежим с вами через
Финляндию, успеем.
Ломоносов невесело:
— Да кто ж не бегал через
Финляндию. Не мы будем первые.
Всё опять ходуном внутри.
— Знать бы, насколько
серьёзные эти войска у Иванова. Если хороших есть полка четыре — то за полдня раздавят.
Бубликов закричал с
диванного валика:
— Но я хочу знать, куда
повернул царь? Куда он там едет?
Ломоносов перекатил по
валику голову, сощурил цепкие глаза:
— Может, в Москву? Чтобы там
укрепиться?
— Не-ет,
— ликовал Бубликов, — мой диагноз, что он в панике!
Ломоносов спустил ноги и
сидел, наклонив голостриженную голову с оттянутым
мощным затылком:
— Надо не дать ему вернуться
к войскам.
— Верно! Да что, чёрт
возьми, этот Родзянко не мычит, не телится?
От самого поворота царского
в Вишере они ему звонили — то не могли его найти, то не могли добудиться, наконец велел заказать с Николаевского вокзала поезд, поедет
к царю сам, и вот уже, звонят, — поезд готов, а Родзянко всё не едет, всё через
полчаса, — а царский поезд прошёл Алешинку, прошёл
Березайку...
Дружно вскочили, пошли в
соседний кабинет Устругова, начальника службы движения, откуда была связь по
линиям. Устругова они домой не пустили, он спал где-то ещё, а при телефонах
сидел неусыпный костлявый Рулевский.
Рулевский только что узнал из
Бологого, что оба царских поезда прибыли туда.
— Уже? — метнулся Ломоносов.
— Задерживаем сами, никого не спрашиваем! — Схватил линейную трубку.
Бубликов — за городской:
— Нет-нет, всё-таки надо
спросить Родзянку, комиссар-то я от него.
И опять, и опять ждать, пока
там в Думе ищут, вызывают, советуются. Уже у Бубликова рука затекала трубку держать — ответили: да,
царский поезд в Бологом задержать, удостовериться, что телеграмма Председателя
передана ему.
Как они боялись,
страховались — задержать, и тут же оправдательная телеграмма. Нет, не будет из
них революционеров!
И когда это Бревно наконец сдвинется и поедет на вокзал?
Зато Бубликов с Ломоносовым
ощущали себя в полёте, какого не знавали в жизни. Или всё уже выиграно, или всё
потеряно! Ни умываться, ни чаю пить, — ходили, нервно потирали руки, пылали в
четыре глаза: небывалая охота! задерживаем Царя!
Бологое что-то не
отзывалось. Вместо того самая верная за эту ночь из дорог Виндавско-Рыбинская
доложила: из императорского поезда поступило требование дать назначение на
станцию Дно.
Молниеносно: Николай хочет
пробраться к армии?!
— Не пускать ни в коем
случае!
— Слушаю, будет исполнено.
Хор-рошо! Ещё потирали руки,
похаживали, ещё изучали карту, как шахматную доску. Значит, во всяком случае —
не на Москву. Движение царя на Москву опасно, хотя и там уже начинается.
И вдруг с Бологого подали
телеграмму: «Поезд Литер А не получив назначения
прежним паровозом отправился Дно».
Бубликов взбесился!
закричал! зачертыхался! затопал! — и к трубке — упустили, идиоты!!!
Туда им: изменники! головы
оторвём! расстреляем!!
Но что-то — делать? Что-то
делать!
Ломоносов впился десятью
пальцами в карту на стене. Цедил, соображая:
— Задержать его прежде
Старой Руссы...
Но задержать — кем? чем?
Взорвать мост? Разобрать
пути?.. Можно попробовать, но Дума совсем перепугается.
Да и кто это будет, как этим
на расстоянии управлять?
— А вот что: забьём
полустанок товарными поездами. Где два пути — поставить два поезда, вот и всё.
Вызвали Устругова. Пришёл,
исправный движенец, вялый от сна.
Бубликов распорядился.
Устругов вздрогнул, очнулся.
И, чиновничья душа, отказно глянув на дерзких
революционеров, заикаясь:
— Нет, господа, этого не
могу... Такое распоряжение... невозможно.
— Что-о?
— Как? Отказываетесь?
Вдруг из угла выбежал длинный худой Рулевский с
револьвером — и приставил прямо к переносице Устругова:
— Отказываешься?
И Ломоносов присмехнулся:
— Милейший, придётся
подчиниться.
ДОКУМЕНТЫ
- 6
Виндавская
ж-д, ст. Дно
1
марта (около 8 ч. утра)
Благоволите
немедленно отправить со ст. Дно в направлении на Бологое два товарных поезда,
занять ими разъезд и сделать фактически невозможным движение каких-либо
поездов. За неисполнение или недостаточно срочное исполнение настоящего
предписания будете отвечать как за измену перед отечеством.
Комиссар
Государственной Думы
Бубликов