304
Наступила ночь, но никто в
казармах лужских кавалеристов и не думал ложиться
спать.
После полуночи ротмистр Воронович решился действовать: построил свою команду и, в
третий раз взяв с неё обещание беспрекословно
повиноваться, повёл строем по городу.
Обыватели все забились по
квартирам, не высовывались. По главной улице разгуливали толпы солдат в
весело-погромном настроении. Но вид трёхсот вооружённых рослых гвардейцев в
образцовом строю, взводные подсчитывали ногу и покрикивали, произвёл на
гуляющих солдат огромное впечатление. Они останавливались, смотрели в расплохе. В иные окна стали высматривать обыватели.
По дороге Воронович расставлял кое-где караулы, а с двумя с половиной
взводами достиг вокзала. Здесь он застал форменный содом. Буфет, залы всех трёх
классов и даже никогда не открывавшиеся парадные «царские» комнаты были набиты
солдатами. Большинство их были — новобранцы артиллерийского дивизиона,
вооружённые винтовками, отобранными у кавалеристов. Стояли, сидели, лежали на
полу, на стульях, на столах, даже на буфетной стойке. В парадных комнатах
оркестр пожарной дружины, окружённый толпой, непрерывно играл марсельезу и,
окончив, начинал тотчас снова.
От этих звуков по всему
вокзалу разливался бессонный праздник.
Тут мотался и
солдат-автомобилист в кожаной куртке, оказалось — член «военного комитета». И
ответил, может быть от себя самого:
— Мы получили вашу записку,
ваше благородие, и очень благодарны. Комитет просит вас вступить, хотя бы на
время, в должность начальника гарнизона.
Он сказал, что ждётся в Лугу
какой-то важный экстренный поезд из Петрограда с членами Государственной Думы,
а тут такой беспорядок. Ротмистр — единственный здесь офицер, и на него
надежда.
Воронович задумал, как очистить
вокзал. Прежде всего он вывел на платформу оркестр
пожарной дружины — и толпа солдат вся устремилась за ним. Тем самым парадные
комнаты опустели, были заперты и к дверям приставили часовых.
Теперь ко всем на платформе
ротмистр обратился с речью, что сейчас будут готовиться к торжественной
встрече, и он просит желающих построиться в порядке, а остальных — отойти в
сторону, не мешать.
Все — и оказались желающими.
Но старослужащие построились быстро, а новобранцы только пытались: неумело
волокли винтовку, тут же выходили из строя, присаживались на платформу,
закуривали. Вместо оркестра заиграли гармоньи.
Тем временем на вокзал
притягивались и обезоруженные кавалеристы, вот уже с командой Вороновича их становилось больше, чем новобранцев. И Воронович придумал: стал подавать команды, репетиции
встречи, «слушай, на краул!». Вооружённые новобранцы
растерялись, они не знали ни одного ружейного приёма. Тогда он начал обучение,
вызвал вперёд унтеров, затем и старослужащих солдат, показывать и выполнять
приёмы.
Уставшие новобранцы охотно
отдавали им свои винтовки и так оказались все разоруженными.
Теперь, когда все винтовки
были у кавалеристов, Воронович предложил новобранцам
идти домой и ложиться спать.
Они зашумели в протест, что
теперь — свобода, и новобранцы должны пользоваться теми же правами, что и
старослужащие.
Старослужащим это не
понравилось, и они попросили у ротмистра дозволения погнать молодёжь в казармы.
И в сопровождении патрулей
из кавалеристов новобранцы были отправлены.
Наконец, на вокзале
установился порядок. Но как там караулы, оставленные в городе?
Тут выяснилось, что поезд из
Петрограда отменён. Но хуже смятение: прибыл весь «военный комитет», и
председатель его унтер Заплавский объявил Вороновичу, что получена телеграмма: сейчас в Лугу прибудет
головной эшелон лейб-Бородинского полка, идущего на усмирение Петрограда. Так
вот: как остановить бородинцев?
А в эшелоне, по сведениям,
было 2000 человек и 8 пулемётов. А во всей Луге вооружённых солдат насчитается
1500, но не собрать на вокзал больше, чем их тут сейчас есть, триста-четыреста
лучших. А к пулемётам нет лент. В бригаде, назначаемой во Францию, нет вообще
ни одной пушки, ни винтовки, да они и к революции не присоединились, просто
бродят. А в артиллерийском дивизионе все пушки учебные, ни одна для стрельбы не
годится.
Одно из орудий и два
бездействующих пулемёта, из озорства притащенные артиллеристами, стояли сейчас
на платформе.
В эту тревожную ночь, сотрясённый переживаниями вечера, сохранял Воронович ясную голову. Задача была та же: отметно послужить революции. Голова работала. Нужна
дерзость и дерзость. К военному комитету автомобилистов пристали, предложили
свои услуги ещё два офицера — поручик и прапорщик. С ними и стал Воронович изобретать.
Это притащенное орудие будет
их грозной артиллерией, — скорей, вручную, поставить его стволом вдоль
подходящего эшелона, наискось.
Кавалеристов укрыли в
вокзале и позади него.
Уже виден был ослепительный
треугольник белых паровозных огней.
И всегда грозный в ночи,
сейчас эшелон вступал особенно грозный, оттого что вёз сокрушительную силу.
Три офицера, разделясь по платформе и накачиваясь отвагой, пошли мимо
подошедших вагонов и громким начальническим тоном кричали солдатам не выходить
из вагонов, потому что поезд сейчас отправляется дальше.
Если бы бородинцы
тут высыпали — то всё бы развалилось, тогда неизвестно, что делать. Но была такая глубокая ночь, к четырём часам, и никто из спящих не
проявил намерения вылезать из теплушек.
Эти минуты военный комитет
блокировал выход из офицерского вагона, но те тоже спали, не выходили.
Воронович с помощниками вернулись с обега поезда — и теперь уверенно пошли в офицерский вагон,
за ними военный комитет.
Часовые у входа и у знамени
видели, что входят офицеры, и пропустили беспрекословно.
Военный комитет забил
проход. Офицеры нашли командира полка и предъявили ему ультиматум не от себя,
но от Государственной Думы: весь 20-тысячный гарнизон Луги примкнул к
Петрограду, и всякое сопротивление будет бесцельным кровопролитием. Здесь стоят
орудия и откроют по эшелону огонь в упор. Предлагается полку сдать оружие. Оно
будет возвращено полку во Псков, как только он туда
вернётся.
Полковник лейб-бородинцев Седачёв возмутился. Но перед такою
численностью и видимым контуром пушки согласился уступить превосходству силы.
Лужские офицеры тотчас попросили лейб-бородинских сдать револьверы — а холодное оружие можно
сохранить. Эта уступка успокоила бородинских офицеров, и некоторые были готовы
идти объяснять своим солдатам — сдать оружие.
(А тем временем подогнали
маневренный паровоз к хвосту поезда, отцепили последний вагон с пулемётами и
ручными гранатами, быстро угнали его в темноту).
Солдаты отнеслись очень
спокойно: ведь свои же офицеры пришли им объяснять. Стали сносить винтовки
кучами на платформу.
Воронович вызвал своих, поставил у куч караулы.
Вот и всё. Эшелон был
обезоружен.
Вот так побеждает революция!
Она всегда имеет особенную хитрость против прежних установившихся правил. Воронович был горд, как это он всё сумел!
Солдаты ушли к себе в
теплушки. Их паровоз поворачивали и перецепляли к хвосту.
Командиру полка предложили
оставить тут малую группу сопровождения оружия, а остальным уезжать во Псков.
Вот-вот забрезжит, и увидят бородинцы единственную пушку без замка, два пулемёта без
лент и никакой силы при вокзале.
*****
ВСЯКОМУ ВОРУ — МНОГО
ПРОСТОРУ
*****