11
Брякнула звонком, ворвалась
Вероника с Фанечкой Шейнис:
— Ой, тётеньки, на минутку!
Литературу зря брали, сейчас не до неё, положить, с ней и влипнуть
можно, как Костя!
У Вероники — быстрота
движений и решений, с прошлой осени, новая.
— Какой Костя?
— Мотин приятель,
Левантовский, из Неврологического. Речь кричал к
рабочим, полиция схватила, а в кармане сложенный лозунг на бязи: «Да
здравствует социалистическая респу...»
— Ты что, тоже будешь речь к
рабочим говорить? — тётя Агнесса с одобрением.
— Не знаю, как придётся! —
смеялась Вероника.
И толстенькая добродушная Фанечка:
— Как придётся. А почему б и
нет?
— Вероня,
Фанечка, подождите, поешьте немного! — хлопотала тётя
Адалия.
— Ой
некогда!
— Ну
вот паштета. И холодца. — Уже тарелки ставила.
Девушки присели
как были, в шубёнках и в шапочках, на края стульев.
А тётя Агнесса, сильно
волнуясь, третью спичку ломая перед ними, в досаде:
— Вот, задержала ты меня!
Разве можно в такие часы дома сидеть! Мы всё пропустим! Что видели, девочки?
Где, расскажите?
Паштет пошёл, однако. И с непробитыми ртами:
— Сперва
у Сименса-Гальске, на 6-й линии. Кричали им,
свистели. Сперва не шли, а потом хлынули — ну, тысяч
пять...
— ...Да больше! Семь тысяч!
— выкатили из ворот...
— ...И — к Среднему! А
конные городовые — ну, куда, их мало! А тут же близко — казаков человек десять,
и полиция позвала их на помощь...
— А они!!! При всей толпе,
ни слова не отвечая! — молча простояли! толпу
пропустили! — и за толпой поехали, опять молча!!
— Сзади! За толпой! Как
будто ни в чём не бывало!
Сияли девочки.
— Да скоро и в переулок
свернули. Самим стыдно!
— Это поразительно! Казакам
— и то стыдно!!
— А один казак пику обронил
— так ему из толпы подали, по-дружески!
— Да-а-а!
— дрожащую папиросу тянула, тянула тётя Агнесса и расхаживала по столовой.
А тётя Адалия
на стул опустилась и сидела с зачарованной улыбкой.
— А потом толпа разделилась.
Мы пошли с той, которая к Гавани. Тут стали ломать заводские ворота снаружи,
чтоб и этих снять, подковный завод.
— Нет, ещё раньше вот тут,
на 18-й линии, лавку громили — и на улицу хлеб выбрасывали, прямо на мостовую!
— Дожили мы, Даля, дожили! —
Агнесса ходила и всеми суставами выхрустывала. — Казаки
переменились!!! Ну, тогда им конец!
— Трамвайщики из депо с утра
не хотели выезжать: обеспечьте сперва хлебом!
— Да им езда! Один вагон
толпа уже стала толкать, опрокинуть. А солдаты за плечи оттаскивают, вагон
спасти, потеха!!
— Гимназисты — марсельезу
поют, народ учат!
— Вообще — настроение у
всех, тётеньки! Идите и вы скорей, ещё что-нибудь увидите! А мы — побежали.
Если Мотя позвонит, скажите не учимся! Да он и сам, конечно!..
А Саша не звонил?
— Надо вызвать стрельбу!
Добиться стрельбы! — напутствовала тётя Агнесса. — А так — всё пропадёт даром,
поволнуются и кончится.
Фанечка уже утаскивала Вероню. Захлопнулась за ними дверь.
— А Сашу — не могут
заставить давить? — сильно тревожилась тётя Адалия. —
Учреждение не должны бы?
— Ну, Сашу ты не знаешь? Уж
он никогда!
— А если заставят всех
военных?
Агнесса закурила новую, но тут же стала гасить:
— Нет, пошли! А то я одна
пойду. Ты подумай: может быть именно этого дня и ждали,
именно его мечтали на календаре увидеть — все, отдавшие...
Прислушались у форточки. Как
будто издали — рабочая марсельеза, голосами молодыми.
— Эх, — махнула рукой
Агнесса и пошла одеваться, — и марсельезу не так поют, разучились с Девятьсот Пятого.