Двадцать четвёртое февраля

 

 

 

11

  

Брякнула звонком, ворвалась Вероника с Фанечкой Шейнис:

— Ой, тётеньки, на минутку! Литературу зря брали, сейчас не до неё, положить, с ней и влипнуть можно, как Костя!

У Вероники — быстрота движений и решений, с прошлой осени, новая.

— Какой Костя?

— Мотин приятель, Левантовский, из Неврологического. Речь кричал к рабочим, полиция схватила, а в кармане сложенный лозунг на бязи: «Да здравствует социалистическая респу...»

— Ты что, тоже будешь речь к рабочим говорить? — тётя Агнесса с одобрением.

— Не знаю, как придётся! — смеялась Вероника.

И толстенькая добродушная Фанечка:

— Как придётся. А почему б и нет?

Вероня, Фанечка, подождите, поешьте немного! — хлопотала тётя Адалия.

Ой некогда!

Ну вот паштета. И холодца. — Уже тарелки ставила.

Девушки присели как были, в шубёнках и в шапочках, на края стульев.

А тётя Агнесса, сильно волнуясь, третью спичку ломая перед ними, в досаде:

— Вот, задержала ты меня! Разве можно в такие часы дома сидеть! Мы всё пропустим! Что видели, девочки? Где, расскажите?

Паштет пошёл, однако. И с непробитыми ртами:

Сперва у Сименса-Гальске, на 6-й линии. Кричали им, свистели. Сперва не шли, а потом хлынули — ну, тысяч пять...

— ...Да больше! Семь тысяч! — выкатили из ворот...

— ...И — к Среднему! А конные городовые — ну, куда, их мало! А тут же близко — казаков человек десять, и полиция позвала их на помощь...

— А они!!! При всей толпе, ни слова не отвечая! — молча простояли! толпу пропустили! — и за толпой поехали, опять молча!!

— Сзади! За толпой! Как будто ни в чём не бывало!

Сияли девочки.

— Да скоро и в переулок свернули. Самим стыдно!

— Это поразительно! Казакам — и то стыдно!!

— А один казак пику обронил — так ему из толпы подали, по-дружески!

Да-а-а! — дрожащую папиросу тянула, тянула тётя Агнесса и расхаживала по столовой.

А тётя Адалия на стул опустилась и сидела с зачарованной улыбкой.

— А потом толпа разделилась. Мы пошли с той, которая к Гавани. Тут стали ломать заводские ворота снаружи, чтоб и этих снять, подковный завод.

— Нет, ещё раньше вот тут, на 18-й линии, лавку громили — и на улицу хлеб выбрасывали, прямо на мостовую!

— Дожили мы, Даля, дожили! — Агнесса ходила и всеми суставами выхрустывала. — Казаки переменились!!! Ну, тогда им конец!

— Трамвайщики из депо с утра не хотели выезжать: обеспечьте сперва хлебом!

— Да им езда! Один вагон толпа уже стала толкать, опрокинуть. А солдаты за плечи оттаскивают, вагон спасти, потеха!!

— Гимназисты — марсельезу поют, народ учат!

— Вообще — настроение у всех, тётеньки! Идите и вы скорей, ещё что-нибудь увидите! А мы — побежали. Если Мотя позвонит, скажите не учимся! Да он и сам, конечно!.. А Саша не звонил?

— Надо вызвать стрельбу! Добиться стрельбы! — напутствовала тётя Агнесса. — А так — всё пропадёт даром, поволнуются и кончится.

Фанечка уже утаскивала Вероню. Захлопнулась за ними дверь.

— А Сашу — не могут заставить давить? — сильно тревожилась тётя Адалия. — Учреждение не должны бы?

— Ну, Сашу ты не знаешь? Уж он никогда!

— А если заставят всех военных?

Агнесса закурила новую, но тут же стала гасить:

— Нет, пошли! А то я одна пойду. Ты подумай: может быть именно этого дня и ждали, именно его мечтали на календаре увидеть — все, отдавшие...

Прислушались у форточки. Как будто издали — рабочая марсельеза, голосами молодыми.

— Эх, — махнула рукой Агнесса и пошла одеваться, — и марсельезу не так поют, разучились с Девятьсот Пятого.

 

 

К главе 12