29
* * *
Чем отличался сегодняшний
день — не было весёлого настроения, как бы игры, двух предыдущих. Больше не
было напевания «хлеба! хлеба!», да и лавки громить остыли. Народ вполне
уверился в дружелюбии войск и особенно казаков. (Подходили женщины вплотную к
их лошадям, поправляли уздечки). Третий день среди демонстрантов не было потерь
— и полицию тоже народ перестал бояться, напротив — сам на неё лез, и с
нарастающей злобой.
А полицию — уверенность
покинула. Никто не был за них, ни даже само начальство, и потерянными точками в
тысячных толпах они должны были что-то сдерживать.
Стала чувствоваться власть
улицы.
* * *
Сквозь все окраинные кордоны
в центр города проникли уже большие толпы, и главные действия разыгрывались
тут. Здесь — и своих густилось, особенно по Невскому. На тротуарах, лицами к
уличным шествиям, уставились служащие, обыватели, ни сочувствуют, ни порицают.
Кричат им с мостовой:
— Что там стоите? Долой с
панели! Буржуи, долой с панели!
* * *
В толпе увеличилось молодёжи
— интеллигентной и полу-. Разрозненно, по одному, но
во многих местах, стали появляться красные флаги. И когда ораторы поднимались,
то кричали не о хлебе, а: избивать полицию! низвергнуть преступное
правительство, передавшееся на сторону немцев!
* * *
На Знаменской площади длился
теперь уже непрерывный митинг: менялась толпа, менялись ораторы, а митинг
продолжался. И всё — вокруг памятника Александру Третьему.
Несоответственней и
придумать нельзя, чем эта прочная, несдвигаемая и
безучастная фигура императора, на богатырском замершем коне с упёрто-опущенной
головой. Вокруг — высокие металлические фонарные столбы. И близко сзади — пятиглавая
церковушка.
Ораторов и не слышно от гула
и от «ура». Вся площадь полна, и у вокзала, и по обеим сторонам Лиговки —
казаки и конные городовые. То полицейский чин, обнажив шашку, кричит:
«Разойдись! Разгоню!» Толпа не верит, не движется. Пристав махнёт шашкой
казакам: «Разгонять!» Те, с хмурыми лицами, наезжают не всерьёз — толпа
перетекает, съехали — и на старом месте. А то и конные городовые с саблями
наголо поскачут на толпу — та мечется, зажата, — а никого не ударили.
Никто не знает, что с толпой
делать.
* * *
И Невский запружен народом,
море голов, красные флаги.
Попали на Невский военные грузовики и проехать не могут. Медленно ползут вслед красным
флагам, как бы пристроившись.
* * *
Поперёк Садовой
и вокруг Гостиного Двора — плотные строи вооружённых солдат. А толпу, как
всегда сзади, так и выпирает на солдат, грудями прямо на выставленные,
наклонённые штыки.
Сзади поют революционные
песни. А передние курсистки солдатам:
— Товарищи! Отнимите ваши штыки,
присоединяйтесь к нам!
Напирает толпа. Солдаты
переглянулись — и стали приподнимать штыки, так что они уже не колют.
— Ура-а-а!
— ещё поднапёрла толпа, и всё смешалось.
* * *
Тех солдат убрали. А поперёк
Невского около городской думы стала учебная команда.
Толпа и сюда напирает.
Офицер отгоняет криками. Рабочие — тесней к солдатам, заговаривают, начинают и
за штыки цепляться. Кто-то стряхнул их со штыка:
— Уйди, мать твою...
Фланговый солдат шёпотом:
«Вы — офицера уберите».
Человек десять из толпы
плотно окружают офицера. Он машет хлыстиком ласково:
— Не беспокойтесь.
Значит: стрелять не будут.
* * *
Большая толпа стянулась у
Казанского собора и Екатерининского канала. Среди приличной публики есть и
очень возбуждённые дамы, тоже спорят в кучках, в летучих митингах.
Казак на лету вырвал красный
флаг, проскакал с ним два десятка саженей, оторвал от древка. Знаменосец
побежал за казаком, упрашивал вернуть. Казак, незаметно для начальства, сбросил
— и флаг уже подхвачен и в кармане.
Из толпы стали бросать в
городовых пустыми бутылками. Потом дали по городовым с полдюжины револьверных
выстрелов — одного ранили в живот, другого в голову, тех ушибли бутылками.
Полицейский офицер ответил
двумя выстрелами. Раненых городовых увели.
* * *
На углу Невского и
Михайловской толпа остановила извозчика с ехавшим городовым. А на коленях у
него был ребёнок, подкинутый, — вёз его в воспитательный дом. Револьвер отняли,
а самого отпустили — вези.
* * *
Туг же, в кофейной
«Пекарь», дежурил полицейский надзиратель. Увидели его — и стали бросать в
кофейню бутылки, камни, разбили три оконных стекла. Добрались внутрь до
полицейского, отняли и поломали шашку. Кафе спустило железные шторы.
* * *
Против
Троицкой улицы на Невском, разгоняя толпу, свалился на полном карьере уланский
корнет.
Помощник пристава вывел его из толпы, отправил на автомобиле. Не задержали.
* * *
К Казанскому мосту нашла
новая толпа — тысяч пять, с красным флагом и песнями. Разлилась по площади у
собора. «Долой самодержавие!» — «Долой фараонов!» И — «Долой войну!»
Простых баб почти нет в
толпе, а много курсисток. Рабочие и студенты менялись фуражками — братались.
Пошловатый мастеровой повёл под ручку курсистку в шубке. Она поглядывала
смущённо счастливо.
* * *
Часть толпы подступала по
Казанской улице ко двору, где городовые караулили человек 25 арестованных.
Тут подъехал взвод казаков
4-го Донского полка с офицером. Толпа замялась.
А казаки обругали городовых:
— Эх вы, за деньги служите!
Двоих ударили ножнами, а
кого и шашкой по спине. Под рёв толпы выпустили арестованных.
* * *
На углу Невского и
Пушкинской несколько человек из толпы бросились на помощника пристава со спины,
ударили, отобрали шашку, браунинг — и под общие возгласы угроз оттащили по Пушкинской, вкинули в подъезд.
* * *
На Знаменской площади казаки
всё же держали свободным проезд к вокзалу. Но как только извозчик ссаживал,
брал седока — так и гнали его прочь. Затесался в толпу автомобиль Московского
полка — прокололи ему шины, стал.
А ещё прошла стороной, своей
дорогой, воинская часть на погрузку. Шли солдаты в полной амуниции, хмурые, не
обращая никакого внимания на всю агитацию и крики.
* * *
К четырём часам пополудни и
позже в разных местах Невского — у Пушкинской, у
Владимирского, у Аничкова моста — толпа обезоруживала городовых и избивала их
тяжело.
* * *
Молодой человек в
студенческой фуражке вытащил из-под пальто предмет, стукнул о свой сапог — и
бросил под конных городовых, в середину. Оглушительный треск — и лошади взорваны,
седоки навзничь.
* * *
А на Знаменской площади под
конём тяжелостопным Александра Третьего
— всё тёк митинг, ораторы разливались с красно-гранитного постамента. И рядом
держался большой красный флаг.
С
Гончарной въехал пристав, ротмистр Крылов, с пятёркой полицейских и отрядом
донских казаков. На коне сидел он как хороший кавалерист. Обнажил, высоко взнёс шашку —
и поехал в толпу.
И остальные за ним:
полицейские — с выхваченными шашками, казаки — не вынимая, лениво.
Толпа расступилась,
качнулась — из неё началось бегство в обтёк памятника:
«ру-убят!».
Но — не рубили. Крылов
поехал вперёд один, как добывая кончиком шашки высоко вверху своё заветное.
И никто не мешал ему доехать
до самого флага.
Вырвал флаг — а флагоносца погнал перед собою, назад к вокзалу.
Мимо полицейских. Мимо
казаков.
И вдруг — ударом шашки в
голову сзади был свален с коня на землю, роняя и флаг.
Конные городовые бросились
на защиту, но были оттеснены казаками же.
И толпа заревела ликующе,
махала шапками, платками:
— Ура-а казакам! Казак полицейского убил!
Пристава добивали, кто чем мог — дворницкой лопатой, каблуками.
А его шашку передали одному
из ораторов. И тот поднимал высоко:
— Вот оружие палача!
Казачья сотня сидела на
конях, принимая благодарные крики.
Потом у вокзальных ворот
качали казака. Того, кто зарубил? не того?
* * *
Молодым человеком Крылов
служил в гвардейском полку. Влюбился в девушку из обедневшей семьи. А мать его
— богатая и с высокими связями, жениться не разрешила. Он представил невесту
командиру полка, получил разрешение. Представил офицерам-однополчанам — она
была очаровательна, хорошо воспитана, офицеры её приняли. И Крылов женился.
Тогда мать явилась к командиру полка: если не заставите его подать в отставку —
буду жаловаться на вас военному министру и выше. Командир вызвал Крылова, тот
сам решил, что ничего больше не остаётся, как уходить из полка. Начал искать
службы по другим ведомствам — но мать везде побывала и закрыла ему все пути.
И удалось ему поступить —
только в полицию...
* * *
Лежал, убитый. Глаза
закрыты. Из виска, из носа, по шее кровь.
Все подходили, смотрели.
* * *
Либералы и черносотенцы, министры и
Государственная Дума, дворянство и земство — все слились в одну озверелую
шайку, загребают золото, пируют на народных костях. Объясняйте всем, что
спасение — только в победе социал-демократов.
Бюро ЦК РСДРП