62
* * *
Весь день, кто с телефонами,
много телефонировали. Узнавали и передавали новости. Все советовали друг другу
запасаться водой, и наполняли ванны. В телефоне косвенно слышались,
скрещивались и другие напряжённые, поспешные разговоры. Барышни отвечали
невнятно, забывали взятый номер, переспрашивали нервными голосами. Приходилось
ждать соединения и по 10 минут.
А многие спешили сегодня
посетить друг друга: ждали осадного положения, а тогда долго не повидаться.
* * *
А кто — и мирно пил на
Невском кофе. Днём состоялось неторопливое заседание членов «Общества
славянской взаимности».
Таврический и Летний сады
были закрыты.
* * *
Одни говорили: солдат
переодевают в полицейские шинели, чтобы казалось больше полиции. Другие
говорили: полицейских переодевают в солдатские шинели, потому что им стыдно
своих мундиров.
* * *
К вечерне гудел колокол Исаакия, и закатное солнце попадало лучами через взнесенные
окна. А народу внутри немного: женщины, пожилые мужчины, набожные солдаты.
Поперек улицы Гоголя —
шестеро конных полицейских.
* * *
В образованном слое
побеждала мрачность: вот и стреляют, началась расправа. Вот и убитых — сорок?
четыреста? многие сотни?
Интеллигенция уверена была,
что теперь много крови прольётся. Настроение мрачное.
* * *
Известный адвокат Карабчевский с женой и гостем поехали в автомобиле в Мариинку. Но хотя был самый балетоманский абонемент и танцевала выдающаяся балерина — в театре было
пустовато. Да ведь у кого нет своего экипажа, автомобиля — так надо пешком, и
ночью назад. (Никак не думал Карабчевский, что и сам
последний раз едет, завтра его автомобиль отберут и угонят).
После спектакля намеревались
ехать, как всегда, ужинать у Кюба — не поехали.
Неуютно на улицах.
Пикеты. Костры.
* * *
Поздно вечером, уже после
театров, на Фонтанке ярко светился дом князя Леона Радзивилла,
перед ним дожидался длинный ряд экипажей, автомобилей (и великого князя Бориса
тоже). Был в разгаре бал, даваемый княгинею.
* * *
Вечером на квартире у
Керенского, за Таврическим садом, состоялось заседание «информационного бюро
социалистических партий». Просто — несколько ведущих социалистов пришли
потолковать, как у них велось периодически. Но кто и, ожидаемый, не пришёл. От
большевиков — один, второстепенный.
Сам Керенский весь день,
кроме короткого часа с восстанием павловцев, был
настроен мрачно: был уверен, что волнения жестоко подавят, и полностью распустят
Думу. А тогда он лишится депутатской неприкосновенности — и его тотчас арестуют
за последнюю дерзкую речь.
Но даже и Кротовский-Юренев от межрайонцев,
самых отчаянных, категорически заявил, что никакой
революции нет и не будет, движение сходит на нет, и нужно готовиться к долгому
периоду реакции.
Все шансы на революцию
рушились. Помощи ждать неоткуда.
* * *
На Литейном проспекте при
красноватом свете костра перед строем расхаживал офицер. Из группы штатских с
тротуара крикнули: «долой офицера!» — и убежали. Солдаты не двинулись.
* * *
Шляпников
по безлюдным улицам, через цепь на Литейном мосту, угнал опять к себе на
Выборгскую, на квартиру Павловых.
Говорят, рабочие на Выборгской толкуют: хватит нам ходить на убой на Невский.
Марья Георгиевна слышала от
соседки, будто в каком-то полку сегодня что-то было, какой-то бунт.
Но — никто больше не слышал.
И Шляпников, вот, в городе был, не слышал...
* * *
Ночью с башни Адмиралтейства
бил по вымершему Невскому синеватый луч прожектора.