111
* * *
Кто и когда поджёг Окружной
суд — свидетелей нет.
В самый разгар пожара толпа
не пожелала допустить пожарную команду, та уехала. Стояли, глазели,
одобряли. На пожаре ликовал Хрусталёв-Носарь, двумя часами раньше освобождённый
из тюрьмы. Соседние гимназисты утаскивали папки, для забавы. Тащили «дела» с
фотографиями осуждённых. Стоял молодой человек из судейских и, смелея, громко
стыдил толпу, что горит нотариальный архив, и какая это беда, и для чего он
нужен. Мрачный мастеровой сплюнул и выматюгался:
— ...так и так тебя с твоим
архивом. Дома и землю без архива разделим.
Заодно против суда
разгромили редакцию «Русского знамени», в мелкие клочья на мостовую рвали их
черносотенную газету, их брошюры.
Когда в суде уже выгорели
окна и провалились потолки — допустили пожарников. Приехало сразу несколько
частей, выдвинули несколько лестниц. Но поздно.
Теперь лезли мешать
пожарникам пьяные, но уже публика их отымала, умиряла.
* * *
По Суворовскому проспекту
мчался из первых автомобиль, полный вооружённых солдат. Из боковых
Рождественских улиц выбегали на него смотреть. В кузове, в переднем ряду
молодой унтер, с красным лоскутом на штыке поднятой винтовки, кричал:
— Ура-а-а!
Долой тира-ана! Долой всякое господи-инство!
— Молодцы волынцы! — кричали им с тротуара.
А старухи крестились в
испуге.
* * *
Владимир
Васильевич Перфильев, молодой адъютант сводного лейб-гвардии казачьего полка,
крупный, преогромной силы, оказался в отпуску в Петрограде. 27-го шёл мимо
чьей-то казармы — увидел на улице десятки бездельно бродящих, распущенных
растерянных солдат. Стал сильно кричать на них — и всех загнал в казарму. Изругал
часового, настрого приказал ему никого больше наружу без отпускной
не выпускать.
И пошёл дальше. (Дома мать
узнала, в ужас пришла, и самого не выпустила из дому неделю).
* * *
На углах Бассейной,
Жуковской, Надеждинской стояли солдаты кучками, с вышедшей
домашней прислугой, рассказывали и матерились.
По Кирочной
разъезжало верхом несколько штатских в котелках и фетровых шляпах, опоясанных
саблями сверх пальто, — на лошадях, уведенных из казарм жандармского дивизиона.
Солдат, поставив винтовку прикладом
наземь, пожелал прикурить у прохожего офицера. Тот остановился нехотя и нервно,
левой рукой держит папиросу на прикур, правая в кармане. (Револьвер?)
Солдат прикуривает
неторопливо.
* * *
Пассажиры с поездов не
находят на вокзалах ни носильщиков, ни транспорта, где — опрокинутые извозчичьи
дрожки. Кто ищет санки для клади, а кто достаёт рогожный куль, на него свои
вещи и потянул по снегу.
Близ вокзалов все магазины
закрыты, у витрин никого.
* * *
А на
Садовой — обычный вид, магазины и лавки открыты, на Апраксином и Щукином рынках —
толпы покупателей, приказчики зазывают, разносчики с лотками перекрикивают друг
друга, шутят, смеются.
* * *
Ещё и после полудня ходили
люди в банк. А генерал Верцинский,
в отпуску в Петрограде, до двух часов дня умудрился ни на Невском, ни на
Гороховой не столкнуться ни с чем. Только издалека, из Литейной части,
слышал перестреливание.
* * *
Конный городовой несётся
крупной рысью и размахивает шашкой в обе стороны попеременно. Народ невольно
разбегается — и он проскакивает, в подхватисто
перепоясанной шинели, в фуражке. Стреляли вослед — не попали.
* * *
Как начали грабить Арсенал —
за день похитили 40 тысяч винтовок и разбили много ящиков револьверов.
* * *
По Суворовскому — снова грузовик
с солдатами. Густой гудок непрерывно ревёт — и толпа сбегается. Из кузова
выбрасывают на ходу на сторону — винтовки, сабли.
Молодёжь подбирает, потом ладит, как привесить. А подростки — беснуются от
радости, первее всех хватают.
Мальчуган лет 12, опоясанный
тяжёлой саблей, чертящей по земле, визжит: «ура-а-а!».
Стройно, строго идёт
полурота во главе с прапорщиком. Но — ничего красного. В толпе:
— Это что ж, против народа?
— Да не.
— А пошто
ж они не вопят?
* * *
У подворотен, у подъездов
набираются любопытные — жильцы, чиновники, барышни, а то и офицеры с дамами. И
опасно смотреть и интересно. То кучки двинутся вперёд, в толпу — лучше
посмотреть. То — бегут назад, и офицеры под руку с дамами тоже.
Обыватели бродят по улицам с
любопытством и жутью. У встречных узнают, что делается там-то, и можно ли
пройти.
* * *
Литовский замок — женское
исправительное арестантское отделение, кто-то добивался атаковать ещё в
воскресенье вечером: кучки народа сходились в темноте, перебегали, постреливали.
Все дома вокруг перепугались и свет потушили.
Но только в понедельник
после полудня появился бронированный автомобиль и отряд солдат. Поднялась
пальба, летели стёкла, прошибли двери. Защитного
караула не нашлось. Начальник тюрьмы, не отдававший ключей, был избит и уведен
окровавленный.
Стали выпускать арестанток.
Потащили всякое разное, что нашлось в складах.
Откуда-то снизу, как из
подвала, стал подыматься рыжий дым. (И перешёл в
трёхдневный пожар).
* * *
За этот день разгромили семь
тюрем. Кроме Дома предварительного заключения (откуда освободили финансиста
Рубинштейна, за ним сразу пришёл автомобиль), Крестов (откуда освободили
Гвоздева и всю Рабочую группу) и Литовского замка — ещё Женскую тюрьму на Арсенальской набережной, Военную тюрьму на Нижегородской
улице, Пересыльную тюрьму и Арестный дом близ Александро-Невской лавры.
На улицах арестанты и
каторжники, в халатах, в тюремном, прогуливались
весело, целовались друг с другом и с солдатами.
Всех до одного освобождали,
не расспрашивая. Вместе с политическими вышли на свободу (много больше их) и
все уголовные. И в тех же часах начались по городу грабежи, поджоги и убийства.
* * *
Через форточку запертого
Михайловского училища юнкер Лыкошин, сын генерала,
крикнул на Нижегородскую улицу:
— Товарищи! Мы — с вами
тоже! Но нас отсюда не выпускают!
Тогда юнкер Юрий Собинов,
сын артиста, закатил ему пощёчину.
* * *
Рабочие разоружили охрану
Финляндского вокзала и захватили его. Порвали семафоры, и движение поездов
прекратилось. Сестрорецкие оружейники тоже заняли
станцию Белоостров.
* * *
Путиловские рабочие
захватили оружейные магазины и с оружием разогнали последние полицейские наряды
близ завода.
* * *
На улицах стали повсюду
разоружать офицеров, мирно: шашку, револьвер отдай — и идите, ваше благородие.
В этом отъёме есть и
самооборона: обезопасить себя, мятежных, от них.
Офицеры по людным улицам
продолжают ходить, друг другу козыряя, — а шашек ни у
кого и нет: или ножны пустые или ничего. (Спрятал, дома оставил?..)
* * *
Двое штатских,
интеллигентных, в хороших пальто, идут, оживлённо разговаривая, — и каждый с
обнажённой офицерской шашкой в руке. (Сами отобрали? Переняли у того, кто отобрал?)
* * *
По телефонам слухи: создано
ответственное министерство с Родзянкой во главе, Протопопов назначен
диктатором, генерал Алексеев — военным министром.
* * *
Винтовки так часто, много
везде стреляют — будто сами собой.
Грузовые автомобили — всё
чаще на улицах, и откуда берутся? — три года война идёт, никогда столь частых не
видели. Они движутся среди толпы как большие ощетиненные животные. На солдатах
— пулемётные ленты наискось через грудь, свисая с плечей,
в опояску, на дулах винтовок в обвив. На лицах —
радость, нетерпение и прорыв ненависти.
— Ура-а-а-а!
— непрерывно кричат они толпе. И толпа приливает к ним навстречу с красными
клочками, лоскутами:
— Ура-а-а!
* * *
Солдат верхом и с
револьвером в руке подъехал к офицеру и целится ему в
лицо.
* * *
В Пажеский корпус (на Садовой, в Воронцовском дворце) неделю
назад набрали юных новичков, готовить ускоренно на офицеров. Не умеют ещё и
винтовку держать. Днём стало известно о бунте — стали срочно учить их стрельбе.
Одну команду рассыпали по снегу во дворе — против ворот.
Унтер-офицер Шестопалов,
лучший пулемётчик, обучавший всех пажей, сказал, что стрелять в восставших не
будет.
Но — и не напал на них
никто.
* * *
На Невском
разгромили охотничий магазин. Всё оружие растащили начисто.
* * *
Могучий броневик «Ахтырец», не только с пулемётами, но и с пушкой, грохотно катит по Невскому. На его
стальном корпусе — красный флаг.
* * *
Через толпу на Знаменской
площади хочет пройти военный автомобиль, правит офицер, даёт гудки. Но толпа не
раздаётся.
— Стой, мотор! Проезду нет!
Вылезай!
Студент подошёл и положил
руку на руль:
— Мы конфискуем ваш мотор.
Офицер резко:
— Кто это — мы?
— Восставшие. Прошу не
раздражать толпы и не вызывать нас на насилие.
Капитан вышел, растерянный.
В автомобиль набилось молодёжи,
и тот студент, — и они помчались, непрерывно наяривая
сиреной.
Но капитану не дали отойти.
Другой студент:
— Теперь вы должны отдать
нам шашку.
Капитан потемнел багрово,
вскинулся:
— Нет! Это лишит меня чести!
— Но нам необходимо оружие, —
аргументирует студент.
Капитан смеривает
его и ближних окружающих, наступивших:
— Тогда — убейте меня! Но
шашки я не отдам.
Протискивается здоровый
солдат и одной рукой упреждает молодёжь:
— Братцы. Ежели
офицер отдаст вам шашку — он лишён офицерского звания. Одна шашка вам не пособит, а человек пропасть должен?
— А ты что за заступник?
— Я — сам противу начальства! А офицера в обиду не дам.
Отбил, отпустили.
(Далеко ли?)
* * *
На Суворовском какие-то
солдаты подошли к офицеру и сорвали с него погоны.
Он отошёл несколько шагов в
сторону — и застрелился.
* * *
В Преображенском дворе Иван Редченков со своим земляком Митькой Пятилазовым
слонялись, выходили через ворота на Суворовский проспект — но там и вовсе
гуляла воля, куда хочу туда стреляю.
Целый день никто их не
кормил, повара разбежались да и полк растёкся, без
команды, кто куда, а новобранцы идти боялись. А морозик
за полчаса не брал, а за полдня очень разбирал. А в
казарму идти, сказано, нельзя: будто ежели кого там
бунтари захватят, то прикончат.
Тут один офицер
Преображенский, уже с красной повязкой на рукаве, сжалился над ними двумя и
отвёл их в подвал, где была сапожная мастерская, а сегодня тоже никто не
работал. С улицы и сюда доникал грохот свободы.
Тут согрелись друзья, только
в животе сильно занывало. Поговорили про свои родные
мещерские места, делать нечего — хоть и рано, легли меж сапожных заготовок на
полу, кожу под головы — и заснули.
* * *
Дежурный офицер
Измайловского батальона у ворот ответил подошедшим взбунтованным солдатам, что
в помещение батальона входить нельзя. Его — закололи тут же в два штыка,
стряхнули на землю. (Потом раздели — и голым бросили в
чулан).
* * *
Юнкера Инженерного училища,
гоня занятия с утра и до ночи, почти и не заметили волнений всех этих дней.
Стоит Инженерный замок на мысу, на разлиянии Фонтанки
и Мойки. Сегодня по ту сторону их обеих много ходили и бушевали с красными
бантами и тряся винтовками, разгромили дом министра
внутренних дел. Толпились. Пришёл слух, что на училище идёт сапёрный батальон —
брать замок и присоединять юнкеров. Юнкерам раздали винтовки (да по два патрона
к ним, не оказалось патронов или начальник выдать не хотел), выстроили по всем
сторонам против окон.
Сапёры остановились не
близко, и в атаку не пошли. У них для атаки не было ни порядку, ни командиров.